Все события данной книги происходят в параллельном измерении.

Автор не ставит целью унизить или оскорбить кого-либо, а также дискредитировать медицинское сообщество.

Всех персонажей прошу считать вымышленными, а любое сходство с реальными людьми – забавным совпадением.

В медицину я не хотела. Честно-честно.

Она сама меня выбрала. Не спросила, схватила за шкиряк и потащила. И допёрла ведь до финиша! Я вырывалась, но что-то толкало обратно. Исподволь. Наверное, эта толкучая сила зовётся судьбой.

Поликлиники я не любила с детства. Белые халаты – подавно. Но сильнее всего пугали… стетоскопы! Фраза "щас ка-а-ак послушаю тебя!" позволяла обрести надо мною абсолютный контроль.

В четыре года во мне сломались первые принципы. Я налечивала бабушек у подъезда выдранной у того же подъезда травой. Говорила чем залить, как настоять. И радовалась, когда на следующий день мне сообщали о мнимом «улучшении» и благодарили.

Чуть позже на медфак поступила двоюродная сестра. Приезжая в гости, я с упоением разглядывала её учебные пособия и умные книжки. И радостно правила заглавие «Гистология» на «Глистология». Ручкой.

Однажды учительница биологии попросила привести в школу маму. Прежде, чем я сказала маме, прошла битая неделя. Я стрессовала от адских предчувствий, ибо не понимала, где и когда налажала.

Причина была намного проще. И сложнее. Учительница решила готовить меня к олимпиадам. Мама по итогу разговора – тоже. А я? Ну а что я… Разве у тринадцатилетнего ребёнка есть право на собственное мнение?

Когда в школе образовались медклассы, я без лишних вопросов туда ринулась. Это ни к чему не обязывало, зато какая мощная база для олимпиад бонусом! Но в медицину так и не планировала. Хотелось в математику, как мама. Или в журналистику.

Но судьба умеет насмехаться над нами, как никто другой.

В десятом классе накрыла первая безответная любовь: настолько тайная, что о ней знала вся школа. Объект воздыхания учился в одиннадцатом и после школы… поступил на медфак! Я ринулась следом.

Я-то мальчика разлюбила, а медицина меня – нет.

Был, правда, ещё один важный фактор. Медфак брал меня без вступительных (медаль+диплом с олимпиады), а отдохнуть летом очень хотелось.

Мой первый опыт настоящей работы в медицине – замещение разъездной санитарки на практике после второго курса. Так получилось, что человек ушёл в отпуск, а замены не нашлось.

То лето было весёлым и познавательным! Я развозила мочу, мокроту и послеоперационные гистологии в лаборатории города. И не только. После обеда я сопровождала пациентов на консультации в тубдиспансер, инфекционную больницу и онкодиспансер. Мне даже доверяли их истории болезни под грифом "секретно".

Сначала на вопрос "Кем ты будешь?" я кровожадно отвечала: "Патологоанатомом!". Но после первого заформалиненного трупа из анатомички прыти во мне поубавилось. И я стала не менее кровожадно отвечать: "Психиатром!" С мечтой принципиально, но с болью рассталась после завала на экзамене по психиатрии. Ну, как завала… Четвёрки.

После пятого курса я осознанно захотела в участковые терапевты. Попала на практику к весьма приятной терапевтессе. Понаблюдала за приёмом, походила по адресам. И захотелось так же. Чтобы лампово, уютно, по-доброму и на короткой руке со всеми.

Жизнь дана нам, чтоб мечты сбывались.

И моя мечта сбылась тоже!

О том, что это была мечта идиотки, я догадалась лишь когда всё закончилось. Но я ни о чём не жалею.

Что получилось бы, если б Ромео и Джульетта встретились в наши дни, будучи старше годков, эдак, на сорок?

Получились бы баба Глаша и деда Гриша из малосемейки на Лесной.

Встретились они, когда обоим было хорошо за шестьдесят. Деда Гриша своих детей уже вырастил, баба Глаша единственного сына уже похоронила. Встретились и полюбили друг друга, как подростки.

Баба Глаша Лукьянова торжественно стала Сундуковой и поселила деду Гришу у себя.

И начали они своё долго и счастливо. Помогали друг другу в горе и радости, даже когда у бабы Глаши ослабли ноги, а деда Гриша стал подслеповат. Но даже это не мешало им смотреть друг на друга горящими глазами. Вот как друг дружку любили!

На этом этапе я с ними и познакомилась.

Была я зелёной, неопытной. Только-только вливалась в специальность. Профессионализмом от меня и не пахло.

Стабильные вызовы к сладкой парочке раз в двенадцать дней я переносила спокойно. Чётко знала, что каждый раз надо брать с собой бланк рецепта для бабы Глаши, ибо клофелин она ела, как конфетки. Запоминала, в какие дни надеть обувь поудобнее и одежду полегче, дабы без труда залезть на пятый этаж.

Каждый раз всё проходило одинаково. Баба Глаша, спрятавшись за толстенными очками, вышивала или вязала; деда Гриша, подслеповато щурясь, восседал в кресле. Никакого нытья, никаких упрёков. Выпишешь клофелин, поговоришь о насущном – и лети на все четыре стороны.

Любила я их даже: разговорчивых и добросердечных. Особой, врачебной любовью.

– Ноги что-то у меня совсем ничего не чувствуют, – как-то раз пожаловалась баба Глаша. – И мёрзнут. Даже носки шерстяные не спасают.

– Что с сахарами? – немедленно отреагировала я.

– Да кто ж их знает-то, сахара эти?

– Диету соблюдаете?

– Какая диета? Тут, может, последний понедельник живёшь! А Вы – диета… Всё я ем!

– Ест, ест, – подтверждал деда Гриша из своего угла. – Поругайте её, МарьСанна! Меня-то не слушает!

Баб Глашины сахара оказались запредельными. Не кровь, а густое варенье. Вот уж действительно: сладкая палочка Твикс. Госпитализацию баба Глаша не рассматривала: кто ж за дедой Гришей присматривать будет? Право, впрочем, её; её и выбор.

В экстренном порядке на дом вызвали эндокринолога. Теперь, помимо клофелина, нужны были ещё и инсулины. Но, как бы ни скакали сахара, диету баба Глаша не блюла всё равно.

Это всё в человеческой природе: назначили таблетки от сахаров – значит всё можно априори. Вместо силы воли поработает таблетка, наеденные сахара «сожгутся» инсулином – о чём ещё заботиться? А гангрены всякие, полинейропатии, комы – это мифы. Их же никто не видел, а значит врачи запугивают…

Однажды баба Глаша стригла ногти на ногах. В процессе – поранила палец маникюрными ножницами. Ерундово поранила: царапинка неглубокая, не больше пяти миллиметров. Скарификационная проба с антигенами мыла в нетипичном месте, можно сказать. Баба Глаша на этот счёт не запарилась: ранку обработала, палец перевязала. Всё как полагается, по законам асептики-антисептики. Только на следующий день, несмотря на грамотные меры, палец покраснел и опух. А ещё через сутки начал болеть: да так адски, что баба Глаша всю ночь не спала.

Вызвали меня.

Я, разбинтовав палец, обнаружила, что гнойно-сукровичный экссудат идёт не из ранки, а аж с противоположной, подошвенной стороны. И поразилась масштабам воспаления при незначительной травме. Предположив абсцесс, неопытная и пока ещё не слишком просвещённая я назначила обработку раны, перевязки и цефтриаксон внутримышечно. И хирургу вызов передала, чтобы "вскрыл гнойник".

Хирург оказался умнее и опытнее меня. Он сразу заподозрил самое страшное: гангрену. И, после скандала, экстренно госпитализировал бабу Глашу. Потом ещё и мне высказал: что, мол, сразу не отправила, тут каждая секунда на счету.

А что я? Я первый раз в жизни гангрену видела. И не думала, что бывает она такой быстрой и такой болезненной.

Через полторы недели баба Глаша из больницы убежала.

И снова вызвала меня.

К тому моменту пальцы на её стопе почернели и ссохлись, а кожа залилась серовато-синим до самой голени. И блестела от натяжения и отёка. Болело это всё, естественно, невыносимо.