- Держи, - вынимаю я из кармана 50-долларовую купюру и отдаю ему. – Остальное, как загрузимся. И недостающие бочки уже с тебя.

- Пустые? - поднимает брови прапор.

- Пустые. – отвечаю. – Нальём их там, куда ты нас отведёшь.

- Хоть сто порций, - поднял он свой стакан. – Будьмо.

Выпили.

- А как с закрытой Севастопольской зоны вывозить топливо будете? – интересуется прапор. Там на КПП комендачи злые, русские.

И тут же поправился.

- В смысле русского флота матросики.

- То наша забота, - ответил Машеров. – Ты этим не парься. Главное бочки нам залей.

Ещё выпили.

- Оружием не интересуетесь? – спрашивает уже захмелевший слегка Пилипченко.

- Смотря какое, - уклоняюсь от ответа.

- Трофейное, ленд-лиз. Но это не тут. На Донбасе. Там в шахтах, которые после войны восстанавливать не стали хранилища сделали, всего что для Красной армии непотребно, но на случай войны сгодится для народного ополчения.

Прикинул я, что трофейное легче изымать со складов в самой Германии 1945 года. А американское проще купить в магазине в штатах с либеральным оружейным законодательством. Особенно, если закупки производить за пару лет до того как там же банк взять. Пожал плечами.

- Разве что карабины английские Ли-Энфильда для охоты. И патроны к ним 303-го калибра. Остальное без интереса.

- А разборки если с конкурентами? – спрашивает прапор.

- Для окончательных расчётов ничего нет лучше калькулятора Калашникова, - многозначительно заметил Машеров, и не удержавши покер-фейс, хмыкнул.

- ОЗК возьму, - вспомнил я про белорусских крестьян, которых хотел поставить на сбор соли. – Много, но в хорошем состоянии. При этом противогазы нам без надобности.

- Для охоты? – предположил прапор.

- И для неё тоже, - согласились мы.

Утром пришлось постоять в Сухарной балке, пока Пилипченко напрягает украинских матросиков на сбор железных бочек и их сортировку. А потом и погрузку в кузов КамАЗа.

В Микензевых горах также пришлось больше часа постоять под высоким обрывом, пока прапор куда-то бегал и с кем-то торговался.

Потом появился с бумагами в руках, залез к нам в кабину и показал куда, заезжать внутрь горы. При этом сам что-то перетирал на постах с караульными, тыча им в нос бумажками.

Заехали довольно глубоко в гору и там матросики залили нам все бочки фильтрованной флотской соляркой, даже без счетчиков – под пробку. А заодно и топливный бак грузовика долили до полного.

На расчёт залез в кабину целый капитан с малиновым просветом на погонах, но во флотской черной форме. С утра он видимор все же брился, но черная щетина уже пробивалась на его подбородке сквозь кожу, отцего челюсть его казалась синей.

Огляделся мелкими карими глазками.

- Кто купец? – спрашивает.

- Я, - отвечаю.

Капитан перевел взгляд на Машерова с Пилипченко.

- Так, а вы дембельнитесь отсюда по быстрому. Только далеко не уходите. И не курите на территории базы.

Когда в кабине мы остались вдвоём, капитан протянул мне потную ладошку и представился.

- Капитан Гальченко. Можешь звать Серёгой.

И назвал цену.

Я возразил что проще было на АЗС затариться. Не говоря уже про железную дорогу, где тепловозная солярка по качеству не хуже флотской, но дешевле.

Торговались полчаса, но пришли к общему знаменателю. В итоге бочка в 200 литров обошлась мне на доллар дешевле, чем брали снабженцы на ««зализнице»». У машиниста тепловоза напрямую можно было бы и вдвое дешевле взять, но не в таком большом количестве.

- А то что тебе в бак долили, считай подарком от фирмы. - Убрал капитан в карман доллары и выпрыгнул из кабины.

На земле подписал какие-то бумаги Пилипченко и испарился.

В Сухарной балке на складах самого прапора забили пространство между бочками комплектами ОЗК в расчете на сто организмов.

Напоследок Пилипченко шепнул, пряча остатнюю пятидесятку доларёвую, выданную ««за куртаж»» уже после расчёта за ОЗК.

- Сахар, крупы, мука, сухофрукты ни у кого не ищите. Через меня дешевле будет. Но тара – мешок. Минимальная партия - грузовик. Розницей, как видишь, не балуемся. Великожону привет.

На том и расстались.

Продовольствие – это всегда хорошо. На американских складах многого нет для нас привычного. К примеру, гречки той же, пшенки, ««кирзы»» ячневой. Не мясом одним жив человек. И не яичным порошком.

На обратной дороге я вспомнил свой давний разговор со Жмуровым в начале его карьеры в нашем колхозе.

- Даже египетские пирамиды построить легко, - доказывал мне инженер. – Сложно прокормить такую ораву работников. Особенно такую кучу народа, что требовалась при тех технологиях. Так что твоя работа, командир, тут – главная.

Посередине совещания, посвященному планированию операции по освобождению белорусской деревни (дальше откладывать её уже было просто неприлично) в штабной палатке появился улыбающийся Тарабрин.

- Пляши, Митрий, - заорал проводник с порога. – Сын у тебя родился. В сорочке.

Все поскакали с мест, порываясь меня качать. Еле отбился.

Только Васюк, заметив мою некоторую нервозность в сборах, заметила.

- Командир, не торопись, поверь опытной бабе, что жене твоей сейчас не до тебя, так что поешь сначала, спокойно подарки собери, а потом уже отчаливай. Толку от твоей заполошности сейчас нет.

К обеду привели в общую столовую Баумпферда, который как историческую реликвию держал в руках зыбку для младенца. Из секвойи, да с резьбой затейливой.

Тут уж к поздравлениям подключился весь колхоз. И меня, как отца новорожденного, и немца с хорошей подарочной работой.

- Чтобы нашему роду не было переводу, - пожелали мужики, предвкушая дармовую выпивку от меня на радостях.

- Так не отставайте от меня, - щерю все зубы в дурацкой улыбке. – Отдельные дома будем строить только для женатых, чтобы было где детей рожать. Остальные зимовать будут в палатках.

У нас уже дюжина пар оглашена на последней воскресной службе как женихи с невестами, а этого мало. Даже если не считать женатых артельщиков.

- С тебя поляна, командир, - улыбнулся во все зубы Жмуров.

- Обязательно, - ответил я. – Но сначала наследника своими глазами посмотрю. А потом гульнём всем колхозом как положено.

Но прежде чем отправиться на Тамань, поделился своей радостью с раненым Никанорычем.

Мичман чувствовал себя уже лучше и врачиха не препятствовала нашей беседе.

После ритуальных похвальбушек и поздравлений, Никанорыч задал вопрос.

- Командир, я главного не пойму: почему именно Аргентина? Америка же большая. Еще Австралия есть мало заселённая. Почему не СаСШ? Богатая страна возможностей, как нам говорили.

- Во первых, Аргентину обошли обе мировые войны. И даже великая депрессия мало на ней сказалась. Если переселить туда всю нашу общину, то она будет иметь почти сто лет форы в развитии. По сравнению с Америкой индейская проблема не так остро стоит. Войны если и были, то с соседями. По сравнению с Европой – мелкие стычки. А главное огромный массив плодородной земли, который не принадлежит никому. И которую раздают любому при условии что они её будут обрабатывать. А у нас тут кто? Правильно: крестьяне. Но, главное, в Аргентине нам позволят оставаться русскими, а в США будут ломать через колено и делать из нас стопроцентных американцев.

- А местные что?

- Местные чаще едят мясо, чем хлеб. Страна скотоводов.

- А как выглядит эта земля?

- Степь. Этим всё сказано. Хоть и называются пампасы. Но земля очень плодородная.

- А корабли там тогда зачем вам? Мне-то понятно, но вам?

- Зерно нами выращенное возить в Европу. Мясо, но это когда появятся пароходы-рефрижераторы. Поставим на берегу моря элеватор. Причал построим для твоей баркентины. И командуй. Меня вот что тут зацепило: ты сам большим парусником когда-нибудь управлял?