– И чем же это Онуфриевы водяному насолили, – в который раз удивилась Алёна Дмитриевна, сидя на кочке и поджав босые ноги. – коли он на них так осерчал?

– Договор они порушили с хозяином водяным. – шепнула Полинка, опасливо косясь на Матрену. Но, та, на девичье щебетание внимания не обращала – забралась Матрёна на ветку ивы, что низко над водой склонилась и принялась косы свои чесать. Косы у Матрёны дивные были, толстые, пушистые, даром, что годков ей немало исполнилось, а поди ты.. Полинки, той, кудри и то, пожиже достались.

– Онуфриевы, как мельницу на реке поставили, так и богатеть стали незамедлительно. – прошептала Полинка. – Со всей округи пшеницу им на помол везут, с боярского соизволения. Так и заматерели, первыми на Рябиновке стали, да по окрестным деревням никого богаче Онуфриевых не сыскать. А всё потому, что ряд они заключили с батюшкой-водяным.

– Понятное дело, – усмехнулась Алёна Дмитриевна, ничему не удивляясь. – взятку дали должностному лицу. Это же надо, – хмыкнула она. – мир иной, а порядки, как у нас. Не подмажешь, не поедешь.

– Правильно говоришь. – подтвердила Полинка, уважительно взглянув на девушку. – Обещались они каждого своего первенца водяному отдавать, в качестве откупного за покровительство, да, только, обманули они речного хозяина. Одного лишь младенчика притопили в заводи, да и то, потому что, квелым он уродился, да невзрачным. В остальном, Карп Сазанович, только что облизнулся и отдарка не дождался. Осерчал батюшка сильно, но Онуфриевы с кем-то сговорились и оберег возле мельницы своей поставили. Не достать теперь их речному хозяину. Сами же Онуфриевы к речке не подходят, опасаются мести водяного.

– И чем я помочь могу? – удивилась Алёна Дмитриевна, слегка поежившись. Водяного она, пока что не видела, но уже опасалась. Это надо же, за крышевание с толстосума местного, душу невинную требовать. Дитё, можно сказать, на свете пожить не успело, а его топить? – Лютые у вас здесь, как я погляжу, нравы. – неодобрительно произнесла она.

– Какие есть. – развела руками русалка. – Но, к делу вернемся. – ровным тоном произнесла рыбохвостая. – Вон, – кивнув головой вдаль, произнесла водяная девушка. – видишь мосток над водой?

– Вижу. – подтвердила Алёна Дмитриевна и насторожилась. Чуяла она, что не так-то просто будет ей перед русалкой местной долг закрыть.

– На тот мосток бабы местные белье полоскать ходят. – продолжала Полинка, улыбаясь каким-то, собственным мыслям. – И я туда ходила – белье постирать, с девчонками посмеяться. Эх, – взгрустнулось русалке. – хорошие были времена!

– Что дальше? – Алёна Дмитриевна торопила русалку. Время к вечеру и в желудке неудачливой попаданки уже урчало от голода. – Что мне делать на тех мостках?

– Ничего сложного. – русалка передернула плечами. – Прогуляешься на вечерней зорьке перед домом мельника, Василько с Антипкой тебя приметят, да и кинутся следом. Всего и надобно, чтобы кто-то из них на мостки те зашел. Как зайдет, долг твой и спишется. Дальше – моё дело. – и русалка злобно ощерилась, явив хищные, острые зубы, точь-в-точь, как у рыбы пираньи.

– А, сейчас как мне быть? – Алёна Дмитриевна с тоской взглянула на безмятежное небо, по которому медленно плыли пухлые облака. – До вечера еще дожить надо.

– Домой иди. – посоветовала ей русалка. – Там, тебя, уж точно, искать никто не станет. Онуфриевым и в голову не придет, что ты осмелишься в избу родную вернуться после гибели родителей. Отсидишься до вечера, а, там, сама знаешь, что делать.

Алёна Дмитриевна вздохнула – оставалось надеяться на память незадачливой Алёнки. Сама-то она в той Рябиновки дом девушки, ни в жизнь, не отыщет.

– Соседям на глаза не попадись. – предупредила русалка попаданку. – Огородами крадись, таись ото всех.

– Поняла, не дура. – шмыгнула носом Алёна Дмитриевна и махнула рукой. – Давай, хвостатая, до вечера. Не знаю, как, но один из двух на мостки точно прибежит. Обещаю.

В ответ лишь волна плеснула – оглянулась девушка, а русалок, точно ветром сдуло. Одна-одинешенька она на берегу осталась, если, конечно, не считать ту самую жабу Агату, которая сидела на ближайшей кочке, раздувшись от важности.

– Тебя-то мне и надобно. – обрадовалась Алёна Дмитриевна, ухватив жабу за толстую спинку. – Все не в одиночку куковать. Даже с жабой в компании и то, веселее, чем одной.

Жаба возмущенно запыхтела. Но, кто бы ещё её слушал!

Алёна Дмитриевна, шипя от раздражения – идти пришлось босиком, да по колючей траве – башмаки, так и не успели просохнуть, крадучись двинулась вперед. До вечера предстояло много дел переделать – отыскать родной дом Алёнки, плотно покушать, да собрать узелок в дорогу. И, волосы расчесать. И, отдохнуть. И, помыться.

В общем, предстояло много дел и все в тайне от любопытных соседей. А в деревне, как вы понимаете, каждый житель на виду.

– Раз уж так выпали карты, – решила Алёна Дмитриевна. – то, нужно играть. Лучше уж в этом сказочном мире быть деревенской девушкой Алёнушкой, чем в своем – трупом, упакованным в плотный, черный мешок.

Сказано было Алёне Дмитриевне ясно и недвусмысленно – не отсвечивать, передвигаться тайком, желательно, кушерами и огородами. Она так и поступила, о чем, впоследствии, ничуть не пожалела.

Как подозревала сама Алёна Дмитриевна, душа местной девушки Алёнки, хоть и испарилась в неизвестном направлении, покинув сей бренный мир, память реципиента, зияя обидными прорехами, но помогла незадачливой попаданке справиться с неординарной ситуацией.

Хорошо ещё, что, прожившая в своём мире сорок два годика, Алёна Дмитриевна Почесуха обладала устойчивой психикой и не спешила ударяться в панику, однако, согласитесь, банальным, то, что с ней произошло, назвать нельзя.

Не каждому «повезёт» попасть куда-то, в место, не совсем обычное, тем более, очутиться в чужом и непривычном теле.

К тому же, Алёна Дмитриевна ощущала себя слегка странно – ей бы, последовав совету русалки, затаиться и залечь на дно, а её, вот некстати, тянуло на подвиги. Хотелось не в подполе сидеть, с Агатой в обнимку, а бежать в центр деревни, к вечевому колоколу. Колоколом тем, староста народ на сход собирал, когда в том надобность возникала. Очень хотелось Алёне Дмитриевне в колокол тот ударить, народ созвать и рассказать люду деревенскому про подлые делишки семейства Онуфриевых. И, потом, как быть с биологическими родителями тела Алёнки? Их, кажется, в овраг сбросить велено было, волкам на поживу?

Разумеется, время стояло теплое, летнее, а, потому, сытное. Не в раз волки на добычу накинутся, ну и что с того? Похоронить бы надо родителей по-человечески, как обычай велит.

Алёна Дмитриевна успешно подавила в себе самоубийственные желания и списала хаос в мыслях на гормональный всплеск – в семнадцать лет, обычное дело, совершать необдуманные поступки, а её биологическому телу, как раз, семнадцать. Поэтому – подавлять и препятствовать. Жить, потому что, очень хочется, пусть и в непривычных условиях.

Сорвав с дерева сладкое яблоко, очень похожее на плод, сорта «белый налив», Алёна активно задвигала челюстями. Соседи не обедняют, а она, уж очень кушать хочет.

Агата неодобрительно булькнула жабьим ртом, но послушно притихла, повинуясь властному движению молодой девушки.

Таскать упитанную жабу было тяжело. Своим внешним видом Агата напоминала, ту самую, хорошо отъевшуюся, тростниковую жабу-рекордсменку, найденную в Австралии и весившую, если женщине не изменяла память, больше двух с половиной килограмм.

Помнится, Алёна Дмитриевна очень долго рассматривала фото земноводного и удивлялась тому факту, что, по сути своей, жаба та, жрала всё, что ей в рот помещалась – насекомых, мелких рептилий и даже млекопитающих, типа мышей и прочей мелюзги.

Причины, побудившие Алёну, утащить жабу так далеко от реки, были неясны ей самой, но, вот чувствовала попаданка, что Агата ей обязательно пригодится.

Засев в пыльных кустах у дороги, на манер засады, попаданка-вселенка притаилась и принялась наблюдать за Алёнкиным жилищем.