В свою землянку Алексей пришёл немного взволнованным. Возбуждённое состояние друга не ускользнуло от Лобова, который сидел и тщательно чистил оружие. Перед ним на столе были разложены на тряпочке когда-то синего цвета детали винтовки и стояла небольшая бутылка с керосином. Он отвлёкся от своего занятия, посмотрел пристально через очки на старшего лейтенанта и спросил: «Что с тобой?»

— У нас вода горячая есть? — вопросом на вопрос ответил Берестов.

— Есть немного, в чайнике, — ответил Демьян и стал с интересом наблюдать за товарищем.

Тот снял бушлат, повесил на гвоздь. Достал бритвенные принадлежности, разложил их на столе. Всё действия Алексея были решительные, порывистые, сам он при этом был сосредоточен и погружён в себя. Он выглядел как человек, который, отважился на какой-то отчаянный шаг. И больше не собирался ни поворачивать назад, ни терять время на его осуществление. Лобов понимал, его друг находится на пороге чего-то важного, исторического, и догадывался в чём суть дела, но ничего не говорил.

— Демьян, можно я твою бритву возьму? — попросил Алексей, когда испробовал свою.

— Бери, знаешь где она.

Берестов достал из ящичка бритву друга.

— А зеркало у нас где? Что-то не вижу.

Демьян молча встал, подал зеркало, поставил на стол ещё горячий чайник.

— Вот, возьми полотенце.

— Спасибо, Демьян, — после благодарности Алексей посмотрел на товарища. В глазах старшего лейтенанта Лобов прочитал всё, о чём уже не сомневался. «Да!» — мысленно порадовался он за друга.

Алексей принялся за бритьё: увлажнил лицо горячей водой, нанёс помазком мыльную пену, взял бритву и короткими контролируемыми движениями стал чиститься. Весь процесс много времени у него не занял.

— Демьян, — позвал друга Алексей, когда гладко выбритый сидел и смотрел на себя в зеркало, — у тебя, помнится, одеколон где-то был.

— Имеется

Лобов подал старшему лейтенанту одеколон. Тот побрызгался им, ещё раз взглянул в зеркало и остался доволен полученным итогом.

— Всё! — констатировал Алексей.

Потом всё убрал за собой, осмотрел тщательно одежду на себе, одел бушлат, шапку.

— Я пошёл, Демьян!

— Давай, приятель. В такой бой, только один!

Алексей подошёл к Лобову, обнял его и потом решительно вышел из землянки. Путь его лежал в госпиталь.

Когда Семён Яковлевич увидел Берестова, побритого и освежённого одеколоном, то сразу вышел, извинившись, что забыл что-то там, где-то там сделать.

Алексей и Нина остались наедине.

— Нина, — начал Берестов, сердце вдруг сильно заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди, не хватало воздуха.

— Нина, — повторил он ещё раз имя врача.

А потом они встретились взглядами. Нина ничего не говорила, просто смотрела на Алексея. Он всё сразу понял, его осенило, как молния сверкнула в душе.

— Нина, я люблю вас! — вдруг выпалил Берестов, — больше жизни. Как никогда в жизни! Я теперь не могу без вас!

Шелкова подошла вплотную, обняла Алексея и прижалась к нему.

— Милый! — только и сказала Нина, — милый мой, Алёшка!

Берестов словно в тумане услышал «мой Алёшка», «мой…».

После объяснения в любви, они пытались скрывать свои чувства от посторонних. Но любовь, как огонь да кашель, от людей не спрячешь. В лагере быстро про них прознали. Но никто не шутил по этому поводу, только улыбались им вслед, провожали их взглядами.

Одним из первых не выдержал Тишков. Как-то зайдя к нему, майор попросил Алексея задержаться.

— Вот что, Алексей Николаевич, всё правильно, — и видя недоумение на лице старшего лейтенанта, пояснил, — чёрт с ней, этой войной. На, возьми!

С этими словами майор достал из нагрудного кармана пулю.

— Мой талисман. Эту пулю из меня извлекли. Рядом с сердцем прошла. Мы, военные, ты же знаешь, народ суеверный, хоть и коммунисты. Так вот, бери её. Пусть она отгоняет от тебя себе подобных.

Алексей взял пулю. Посмотрел на майора. Тот обнял крепко Берестова и сказал: «Выживи, ради неё выживи. Будьте счастливы!»

Алексей вышел от Тишкова. Закурил. Навалилось чувство неведомой ответственности за что-то большое, бесценное. Он понял, ЗА ЛЮБОВЬ!

Через три дня должен быть самолёт, что унесёт его обратно в Москву. Он получил приказ вернуться. Никогда в жизни Алексей не был так подавлен. Расстаться с Ниной…Первое расставание…и надолго. Сердце заныло, голову словно обручем стянуло.

Но сила любви велика и могуча. В тот момент, когда Берестов был ошарашен новостью об отлёте и не представлял себе, как он будет без Нины, она проходила мимо по своим делам. Увидела Алексея, всё поняла и подошла к нему.

— Алёша, не надо так переживать. Мы снова увидимся.

И поцеловала его, уже не стесняясь чужих глаз, не тая своих чувств. Какой же сладкий поцелуй любимой женщины. Нина словно вдохнула в него новую жизнь, дала ему силу все преодолеть и превозмочь.

Самолёт уносил Алексея всё дальше. Но теперь он был уверен — ОНИ БУДУТ ВМЕСТЕ!

Берестов расставался тяжело не только с Ниной, но и со всеми теми, кто стал ему другом и опорой, кто делил с ним опасности, с кем он спал в одной землянке. Другими глазами он теперь смотрел на Тишкова, Руденко, Демьяна, что стал вместо него начальником разведки, Николая и остальных боевых товарищей, с кем свела его судьба за последнее время. Алексей ко всем прикипел душой. Разлука рвала его на части.

И тут перед глазами старшего лейтенанта ярко встал образ якутского охотника. Алексей словно вживую услышал речь дяди Семёна. «Алёша, душа человека состоит из маленьких частиц. Их так много, что нельзя посчитать. Как капля реки — есть река, как чувство от увиденного цветка, есть цветок, так и маленькие частицы есть люди, природа вокруг нас. Наша душа вбирает в себя эти частички. И мы в нашем земном путешествии незримо носим их. Так мы становимся едиными со всеми. Душа велика и богата тогда, когда, собирая частички, щедро делится ими с другой душой».

Алексей понял, что вдумчивый Руденко, деятельный Тишков, образованный Демьян и многие другие передавали ему частички своей души. Искренность передаёт самое ценное, что есть в человеке. Искренность же и разоблачает предателя, товарищ Руденко, мысленно Берестов дал свой ответ комиссару. Надо сделать так, чтобы искренность, чистое желание помогать людям стали повсеместными, чтобы люди жили душой. Тогда изменнику спрятаться будет негде. Словами трудно было выразить мысль, посетившую Берестова. Летя в самолёте, он открыл для себя что-то настолько важное, значимое, что требовалось время, пока это новое не станет ему самому до конца ясным и понятным.

Когда самолёт с Алексеем взял курс на Москву Нину Анатольевну навестил Тишков и принёс ей плитку шоколада. Потоптался немного, собираясь, по-видимому, что-то сказать, но, так ничего и не сказав, вышел.

Семён Яковлевич выглянул по-мальчишески из-за занавески. Убедившись, что командира отряда нет, вынес две кружки. Налил в них разбавленный медицинский спирт и предложил выпить Нине Анатольевне. Она не отказалась. Залпом осушив содержимое своей кружки, Шелкова поблагодарила фельдшера и угостила презентом от майора.

— Семён Яковлевич, вы как всегда вовремя назначаете лечение. Спасибо вам, мне уже лучше.

— Ниночка, — он уже так называл военврача, — мы приняли лекарство не от разлуки, а за радость будущей вашей встречи с Алексеем Николаевичем.

Шелкова смотрела на фельдшера и думала, какой это замечательный человек и как здорово, что он рядом с ней. Человек, который всё понимает без слов.

— Чёрт подери! — вдруг выругался тихий и всегда спокойный Семён Яковлевич, отчего военврач немного вздрогнула, — давайте, по второй. За ваше счастье!

Они снова выпили и закусили шоколадкой.

— Жизнь не заканчивается разлукой, порой она именно с неё и начинается, — сказал философски фельдшер, — уж поверьте мне, пожилому человеку, повидавшему и первую мировую и революцию.

— А я вам верю, Семён Яковлевич! — Шелкова раскраснелась, глаза у неё заблестели, — ответите мне на один вопрос? Давно мучает, да всё не решалась вас спросить.