Далеко не все нукеры поняли, что именно произошло, зато у многих захолодели сердца от недобрых предчувствий…

И, как оказалось, не напрасно.

Ибо стоял на стене, до поры укрывшись за щитом-заборолом, воевода Ратибор, потерявший по крови племянника, а по сути сына. Исподволь догадывался уже немолодой муж, что в роковой день гибели Захара отзвук именно его рога услышал он тогда на реке… Но как бы ни сильна была родительская боль, Ратибор понимал: в тот горький, страшный миг он уже ничем не мог помочь храброму тысяцкому, воспитанному им самим настоящим воином и доблестным мужем! Захар сделал свой выбор, задержав тумен, но, вступи с ним в бой отряд воеводы, так целиком бы и сгинул, ни племянника не выручив, ни осажденному граду помощи не оказав…

Но сейчас-то вои воеводы были уже в Пронске, встречали ворога на стенах и за стеной! И когда татары, спешащие вниз, поравнялись с заранее выставленными метками, взревел яростно Ратибор, обращаясь к ожидающим своего часа лучникам – сотням лучников, замерших у подошвы тына!

– Бей!!!

Взмыли в воздух срезни – пять сотен срез-ней! – что в одно мгновение перелетели частокол, а в следующее смертельным градом хлестнули по атакующим! Не успели те среагировать на опасность, не поняли, откуда вдруг рухнули на них сотни гудящих в воздухе стрел, и даже поднятые над головами щиты спасли не многих… Ибо находила оперенная смерть свою цель, ударив в грудь, или живот, или даже в ногу, сбив наземь вопящих от боли поганых…

Всего этого кюган Годжур уже не видел, не мог видеть. Зато он неотрывно следил за тем, как мерно приближается к внешнему валу единственный вихревый камнемет, как замер он на месте, за две с половиной сотни шагов от земляной насыпи. Как принялись суетиться вокруг порока китайцы, готовясь обрушить каменные валуны и вымоченные в воде деревянные чурбаны по воротам тына… И вдруг изумленный кюган разглядел, как сразу три горящих снаряда, оставляя в воздухе пламенные росчерки, устремились к катапульте со стороны орусутов! Правда, всего один попал в камнемет, второй и вовсе ткнулся в землю, а вот третий пронзил насквозь живот, сшиб с ног и пригвоздил к земле нукера из обслуги… Только тогда Годжур понял, что снаряды эти есть короткие метательные копья, называемые орусутами су-лицами. Что метают их станковые стрелометы и что вчера один из них уже принял участие в бою, сумев поджечь первый порок… Понял – и тут же послал гонца-туаджи к китайцам с приказом отступить, вывести катапульту из-под обстрела врага!

Но было уже поздно. Прошло всего несколько секунд – и вновь три пламенных росчерка устремились к камнемету, и в этот раз уже два зажигательных снаряда попали в цель! Причем один из них – в тросы, самое уязвимое для поджога место… Занялось пламя на джутовых канатах, корчится на земле раненый также в живот китаец, сбитый с ног третьим дротиком… Засуетилась обслуга, ведомая храбрым нукером, схватилась за тросы да резко дернула их на себя, отправляя в полет первый валун и стряхнув попавший в канаты дротик! Радостно забилось сердце Годжура, пообещал он себе наградить смельчака, сумевшего организовать растерявшихся китайцев под вражеским огнем! Но уже вновь полетели горящие сулицы в камнемет… Правда, всего две, но обе они ударили точно в тросы!

И как же быстро расцвел в этот раз пламенный цветок на джутовых канатах – быстро и необратимо…

Прикрыл глаза кюган, не желая видеть погибающий в огне порок да сдерживая свои чувства и приводя мысли в порядок. А размежив веки, он улыбнулся: как хорошо, что вчера лишь один стреломет у врага был и что так далеко он не разил! Точнее, разил, но только с маковки самой высокой, надвратной башни… Сегодня мастера орусутов довели его до ума, да еще и новых пороков построили, а будь вчера у них столько же стрелометов, разве удалось бы сжечь ворота да проломить стены поверху, чтобы лестницы к ним приставить?! Нет, ничего бы не вышло, и не было бы сегодня у темника ни единого шансов взять непокорный град!

Потому так легко принял потерю порока Годжур, что не сильно и надеялся он разбить ворота второй стены, все больше полагался на храбрость нукеров, которым некуда уже отступать, да многочисленность штурмовых лестниц. Их уже приставляют к тыну – под частыми залпами вставших за частоколом воев с мощными составными луками да неся от срезней орусутов большие потери… Правда, теперь татары сцепили щиты над головами, но, видя это, приказал Ратибор бить стрелами с долотовидными наконечниками, раскалывающими доски щитов. И полетели они во врага, а следом вновь срезни…

А со стены ратники метают в поганых сулицы, кидают в приблизившихся ворогов камни и обледенелые чурбаны. Лестницы же, что агаряне приставляют к частоколу, русичи стараются оттолкнуть ухватами! Пока, правда, опрокинуть удалось всего две из более чем десятка, ибо хабуту старательно выцеливают и выбивают смельчаков… И уже полезли нехристи наверх, густо полезли, но тут же полетели на них тяжелые бревна, сметая штурмующих с перекладин и ломая лестницы пополам! А на головы тех, кто подобрался к самому частоколу, надеясь избежать разящих стрел и дротиков, обильно полился кипяток, ошпаривая и заставляя обожженных протяжно орать от боли!

Лишь растет вал из тел убитых татар на дне рва-перибола – уже полутора тысяч нукеров не досчитывается вражья рать! Против трех сотен ополченцев, сраженных срезнями степняков… Но вот уже и первые поганые поднялись на стену, однако встречает агарян крепкая, недрогнувшая рука русского ратника, цепко сжавшая чекан с узким лезвием или более широкую, «длиннобородую» секиру! Падают вниз вороги с отсеченными кистями да разрубленными черепами – держат русичи стену! Правда, с каждым мигом число вскарабкавшихся по лестницам нукеров становится все больше, зато летящих со стороны хабуту срезней все меньше, боятся лучники зацепить своих… И тогда прогремел боевой рог воеводы, призывая выжидающих, томящихся от бездействия панцирных дружинников вступить в бой!

В тот миг, когда на стене загремел рог, я закончил затягивать тугую повязку на руке своего «заряжающего», Ладимира. Мастер по дереву сомлел от боли и потери крови – увы, столь плотен был обстрел вражеских лучников, особенно к третьему нашему залпу, что мало кому из отчаянных «артиллеристов» удалось избежать тяжелого ранения… Или гибели. Меня спас «бронежилет» ламеллярного панциря, одетого поверх кольчуги, выдержавший аж три попадания срезней! Остальным с броней повезло меньше – и вот он, результат… Одиноко стоят разряженные стрелометы, к коим уже некому встать – впрочем, и незачем. Порок мы зажгли – это я точно видел, а тягаться в стрелковой дуэли с врагом, когда сам находишься в зоне поражения степных биокомпозитов, не слишком удачная идея.

Да и найдется мне уже другая задача – по плечу. Вон, сразу двое татар бегут к сходням, что у самых ворот, думают вниз спускаться… Зачем только? Ворота заложены изнутри камнем, укреплены подпорками, а внизу врага дожидаются несколько сотен лучников да три сотни гридей, уже устремившихся к стене во главе с князем и Кречетом!

И, судя по изумленным, испуганно вытянувшимся лицам, поганые наконец разглядели дружинников! Замерли спешенные половцы в нерешительности у сходней, но после заметили меня, как раз встающего на ноги… И то ли инстинкт сработал (вдвоем на одного), то ли мозгов у степняков оказалось немного, но ринулись они вперед, воинственно вскричав на бегу!

Что же, вдвоем так вдвоем… Я замер в проеме, ведущем в надвратную боевую площадку, – не обойти. Щит впереди, закрывает корпус, сабля (тяжеловато палашом махать, особенно когда в броне, так что сменил я трофей на уже привычный клинок) развернута плашмя острием к ворогам и прикрывает голову.

– Ну, что медлите? Бей!!!

Словно подстегнутый моим криком, первый ворог бросается ко мне и тут же приседает в коленях, рассчитывая полоснуть сабелькой по моим незащищенным ногам. Ага, конечно… Щит резко опускается, закрывая меня от вражеского удара, а собственный клинок тут же срывается вниз, в длинном выпаде, целя в лицо татарина! Враг увидел мою атаку и попытался дернуться назад, но рухнувшая сверху сабля уже ткнулась половцу под подбородок, пробороздив острием горло чуть выше кадыка…