Оказалось, он явился к Катьке последним. Все уже набились в большую комнату и лениво болтали. Сашка с Анькой сидели на диване, Лёшка с Игорем стояли у окна и шёпотом обсуждали, в каком безобразном состоянии теперь Катькин участок.
– А вот и наш Дениска, – весело сказала хозяйка.
Они вытаращились на него, как на фантом. Да он и был для них фантомом ушедшего детства, таким же, как для него самого был весь посёлок Немчиновка. Они повскакали с мест, окружили Дениса и трогали его за плечи, хлопали по спине, жали руки, вглядывались в лицо, желая обнаружить в огрубевших чертах того мальчишку, каким его помнили. После долгих объятий и громких восклицаний («Ну ты ваще здоров!» «Надо же, какой ты стал красавéц!» и тому подобного) все наконец уселись за стол, разлили напитки, выпили за встречу и принялись за еду, но на самом деле ждали, кто откроет вечер воспоминаний. Это сделал Игорь:
– А помните, – спросил он с надеждой, – как мы ходили смотреть на за-а-атмение? Это было в восемьдесят первом…
– Ага… помним, помним, – загалдели все. – На стройку ходили, рентгеновские снимки добывали.
– Кстати, я тогда толком и не разобрал, где там солнце, где луна, – засмеялся Денис. – Просто не понимал, куда смотреть. Но всё равно запомнилось.
Зябкое утро. Они встали в рань-раньскую и пошли на беспощадную в своей нескончаемости советскую стройку, находившуюся за всеми Запрудными улицами. Который год там сооружали большой автосервис. Взобравшись на какую-то грязную кучу, они ловили мгновения, когда лунный диск постепенно закрывал солнце. Денису казалось, что там должна была собраться масса желающих увидеть такое явление, но взрослые люди, занятые серьёзными заботами, считали свои дела интереснее небесного чуда. На пустынной стройке застыли в напряжении и восторге семеро подростков: Сашка, Катька, Лёшка, Анька, Игорь, Денис и тогда ещё живая Ника. Зябко поёживаясь, вглядывались они в небо, где мироздание разыгрывало свой таинственный спектакль.
– Точно, это в восемьдесят первом было, – сказал Сашка, – а помните, в восьмидесятом олимпийский забег устраивали?
– Помним, помним…
Девятнадцатого июля олимпийский огонь зажёгся в греческой Олимпии, чтобы через месяц, преодолев города и страны, прибыть в Москву. Вся компания наблюдала за этим событием по телевизору, и когда после просмотра они собрались на Запрудной, у Сашки горели глаза, и румянец полыхал на его легко краснеющей коже:
– А давайте свой олимпийский огонь пронесём! По всем Запрудным!
Идею восприняли восторженно. Факел сделали из крепкой палки с прибитой к нему сверху пустой консервной банкой. В неё помещалось что-то горючее (сейчас никто не мог вспомнить, что именно). На протяжении маршрута факелоносцы менялись, ведь в эстафете должны были поучаствовать все. Забег запомнился Денису на всю жизнь: вот они трусцой двигаются по Запрудным и по берегу пруда, огонь в банке исправно горит, а попадающиеся по дороге люди улыбаются, аплодируют и кричат что-то подбадривающее.
Потом вместе с родителями они ездили на Можайское шоссе встречать настоящий олимпийский огонь. Долго ждали у обочины, чтобы на короткие мгновения перед ними мелькнуло оранжевое пламя и факелоносец в костюме белом, как оперение голубя мира.
Во время Олимпиады никого из ребят в Москву не пускали, объясняя запрет так:
– Иностранцы будут предлагать отравленные конфеты и жвачки, будут дарить авторучки, которые потом взрываются!! Да ещё страшные болезни с собой привезут!
А ведь всем ужасно хотелось хоть один день провести в Москве, потому что для кого же тогда Олимпиада, если не для простых людей?! Впрочем, иностранные злодеи, только и ждущие момента, чтобы нагадить советским детям с самыми чистыми в мире сердцами – это серьёзно, это не обсуждается! Каждый день Денис со страхом ждал сообщения о том, что какой-нибудь непослушный пионер погиб от взрыва империалистической авторучки, но ничего подобного так и не услышал.
Во время Олимпиады они устроили в Немчиновке свои соревнования (прыгали в длину и в высоту, бегали), вот только полный набор дисциплин ни у кого в памяти не сохранился. Тогда они стали вспоминать игры: штандер-стоп, городки, вышибалы, война (у Дениса перед глазами возникла Ника, изображающая истекающего кровью раненого бойца), салки, казаки-разбойники, бояре, а мы к вам пришли, съедобное-несъедобное.
– А мне нравилось большие фигуры на асфальте рисовать, – сказала Анька.
Рисовали фигуры все, не только девчонки. Особенно удачными вышли два экземпляра: лягух в фиолетовом фраке с оранжевым галстуком-бабочкой в белый горошек и прекрасная принцесса, изображённая со всеми принцессьими причиндалами: короной, пышным платьем и роскошными волосами. Вся эта красота раскрашивалась цветной гуашью и жила довольно долго, особенно в сухое лето. Если же дожди шли часто, то краски постепенно смывались (впрочем, не слишком быстро), и от этого становилось грустно, но не так, чтоб рыдать.
– А помните, как за столом в домино резались?
– Помним, помним…
Однажды Вольдемар с Сашкой соорудили на правой стороне Запрудной стол и пару скамеек. Просуществовала мебель два сезона, а на третий год исчезла без следа. Кто-то из постоянных жителей Немчиновки не мог спокойно наблюдать за столь нерациональным использованием полезных предметов (зимой, весной и осенью они торчали на Запрудной просто так) и уволок их в своё логово.
В те годы, когда стола не было, время проводили в канавах, предназначенных для оттока дождевой воды. Они располагались по обеим сторонам улицы, рядом с тропинками, ведущими вдоль домов. Положив поперёк канавы доски, компания просиживала там часами, нехотя отлучаясь лишь на обед или ужин.
В канавах они пристрастились к картам. Девчонки увлекались колодами давно, правда, о таро тогда и не слышали, так что обходились обычными картами из «Союзпечати». Раскладывали сложные пасьянсы (особо замороченный назывался гробница Аполлона), гадали. Со временем картами увлеклись все. Сначала просто резались в подкидного, после научились в переводного и понеслось.
– Помните французского дурака? – спросил Лёшка.
– Помним, помним…
– А в Кинга сколько партий отыграли, эх… помните?
– Помним, помним…
– А в какашку?
Странная игра в какашку заключалась в том, что, передавая друг другу закрытые карты, нужно было набрать четыре одинаковых и торжествующим воплем «какашка!» выбросить их на стол.
К тому моменту, как дошли до "какашки", все уже довольно сильно опьянели, несли много чуши и были готовы на глупые поступки невозможные для трезвых взрослых людей.
Воюя с запечённой свининой, запивая её водкой, Денис хотел было спросить, остались ли в Немчиновке водозаборные колонки, но тут Сашкины глаза вспыхнули хмельным огнём и забегали, как это случалось с ним в детстве, когда он собирался выдать очередную пошлость. Сашка задал вопрос, давно крутившийся у него на языке:
– Ну, а «Клуб» помните?
Послышались пьяные смешки.
– Помним, помним!
Теперь, почти двадцать лет спустя, Сашка, стреляя глазами вправо-влево, предложил:
– А давайте сыграем, разок-два?
– Да ну нафиг, – отмахнулся осоловевший Лёшка.
– У нас же вечер воспоминаний! Хотя в нашем возрасте можно и на что-то покруче сыграть. Хо-хо-хо!
Анька нервно дёрнулась.
– Ну, извини, Лёш, извини. Я к твоей жене ничего не имею.
Игорь молча осклабился, показывая, что он не против.
– А давайте, – сказал Денис, внезапно ощутивший, что вокруг него расцветает какая-то странная фантасмагория.
За окном сгущались тени. Они скрывали неухоженность и заброшенность Катькиного участка, и, казалось, что прошлое приблизилось к Денису вплотную. Прошлое дышало ему в лицо, источая запах деревянных полов, яблочной падалицы и извлечённой из комода старой колоды карт. Никто не заметил, как и куда исчезла Агаша. Она будто растворилась без следа, потому что в том времени, о котором все сейчас думали, её ещё не существовало. За столом они теперь сидели одни – старая компания в полном составе, кроме, естественно, Ники.
