— Разве? — на секунду тот будто не поверил, а потом рукой махнул, — Какая теперь разница! У нас такое стряслось!

— Опять истерит? — деловито осведомился он.

— Хуже, все гораздо хуже!

— Что там может быть хуже? — нервно изумился меценат.

— Она мертва!

Серж замер на месте, пристально посмотрел на детину в черном костюме. Александр сжал в руке набалдашник трости. Он понял: этот бледный господин даже в мыслях не имеет шутить. Понял это и Серж.

— Что произошло? — тихо спросил он и быстро пошел по коридору.

Сэру Доудсену пришлось изрядно прибавить шагу, чтобы не отстать.

— Никто ничего не может понять, — затараторил детина в черном костюме. — Я захожу, чтобы звать ее на сцену, а она на полу в луже крови.

— Может, в обморок упала, поранилась?

— Какое там! — Нестеров в отчаянии заломил руки, что совсем не соответствовало ни его внушительному виду, ни представлению Александра о том, как должен вести себя хорошо воспитанный джентльмен. Джентльмен, в понимании выпускников Итона и Оксфорда, должен всегда оставаться невозмутимым. И, даже оказавшись в эпицентре добротного землетрясения, максимум, что он может себе позволить, так это изумленно вскинуть бровь. Желательно правую. Собственно говоря, потомок древнего рода Доудсенов именно так и поступил.

Но детина в черном костюме ничего о правилах хорошего тона не знал, а потому бледнел, трясся и бессвязно блеял, семеня за Сержем:

— У нее дырочка в голове. От пули. Я сначала ведь, как вы, решил, что, может, споткнулась, упала. Она как приехала, все нервничала. Грозилась уехать с концерта. Да девка эта еще ей под ноги упала. Тут Ирма просто взбесилась. Кричала на нас, что ее плохо охраняют, что, растерзай ее у нас на глазах, мы и пальцем не пошевелим. Позорила, в общем, от души. Потом приказала всем выйти. Я оставил двоих у дверей и пошел с ребятами к сцене. Ну, как положено, чтобы коридор создать. А она и тех, кто остался у двери, прогнала прочь. Сказала, что до выхода будет отдыхать, чтобы ее не беспокоили. Ну, как обычно. А когда я пришел, у двери никого, а она, ох.., лежит, бедняжка, вся в крови.

— Милицию вызвали?

— Пять минут назад.

— Черт, они, наверное, уже подъезжают.

Серж вдруг перешел на бег. Александр чуть повыше поднял правую бровь, но устремился следом.

— Чтобы никого рядом с гримеркой до приезда оперов не было, — отрывисто приказал меценат. — Сам станешь у дверей!

Надо сказать, что жизнь сэра Доудсена протекала вдали от всевозможных преступлений. В студенческую бытность он ни раз сталкивался с полицией и дважды подвергался суровым наказаниям по суду, которые исчислялись штрафами по пять фунтов каждый. Исходя из этого, он полагал, что прекрасно осведомлен о преступном мире и ничто в нем не может его шокировать. Однако картина, представшая перед его очами, когда он вслед за меценатом влетел в гримерку, показалась ему ужасной. В центре комнаты, возле поваленного стула, лежала довольно красивая шатенка в длинном синем платье с глубоким декольте. Ее лицо с тонкими чертами портило небольшое отверстие в самом центре высокого лба. Глаза ее были открыты и полны безразличия или даже презрения.

«Странно, — подумал сэр Александр. — Если видишь перед собой дуло пистолета, вряд ли станешь изображать безразличие. А тем более презрение. Это удивительно даже для Итона, не говоря уж об Оксфорде…»

Но более всего его удивил Серж. Тот не склонился над телом, не причитал и не вытворял ничего подобного, хотя по всем законам человеколюбия должен был поступить именно так. Бобров принялся лихорадочно обыскивать гримерку.

Молодой аристократ обозрел комнату и пришел к выводу, что трудится он напрасно. До мецената комнату уже изрядно перетрясли. Содержимое сумочки певицы было разбросано по гримерному столику. Собственно говоря, особенно обыскивать было и нечего: скорее всего, убитая дама явилась к началу концерта уже полностью готовая к выступлению. Так сказать, одетая и загримированная, а потому захватила с собой лишь самое необходимое: маленький ридикюль и пушистую накидку из шиншиллы.

— Твою ж мать! — прорычал Серж и, повернувшись к двери, неожиданно для себя нашел торчащего в проеме английского аристократа, о существовании которого он, по всей видимости, забыл.

— Черт! — сказал он ему. — Ты-то тут что делаешь?

— Мне кажется, вы напрасно пытаетесь отыскать то, что уже нашли до вас, — прохладно заметил сэр Доудсен.

— Вижу, — проворчал Бобров. — Тебе надо уйти. Если не хочешь стать свидетелем. А мне лучше остаться. И поторопись, ради всего святого. Еще тебя отмазывать!

— Но я же еще не успел ничего сделать, — Александр пожал плечами.

— Ты хоть понимаешь, что произошло?! Ирму убили. Ирму Бонд! Она звезда. Сейчас сюда сбегутся сыщики со всей Москвы. И каждый захочет переговорить с тем, кого они найдут на месте преступления. Имеешь шанс проторчать в отделении милиции до завтрашнего утра. Это в лучшем случае.

— Хм… — Александр шагнул в коридор. — Полагаю, нам лучше увидеться завтра. Или в любое удобное для вас время.

Сэр Доудсен вышел на улицу и задумался: куда податься? Встреча с искусством не состоялась, а заменить ее нечем. В Большой театр он опоздал, да и в Третьяковскую галерею, похоже, тоже. Прогуляться по Кремлевской набережной? Довольно прохладно для ночного моциона, и с неба что-то неприятное сыплется: то ли снег, то ли град, то ли все разом. Оглядевшись, он медленно побрел в сторону метро «Китай-город». Темная неряшливая улочка показалась ему кошмарной. Чтобы немного скрасить одиночество, он провел набалдашником трости по железному забору. Звук ему не понравился.

«Н-да… — подумал младший Доудсен. — Нынче с музыкой что-то не задалось…»

Мысли его вернулись к случившемуся. Он размышлял над странной судьбой русской звезды. Красивая, молодая, знаменитая… Кому понадобилось ее убивать? Странное злодеяние — убить красоту. Все равно что растоптать розовый куст. Размышления его были внезапно прерваны, его грубо толкнули.

— Прошу прощения, — довольно внятно извинился сэр Александр и сжал в руке трость. Однако он тут же ослабил хватку, узрев, что его обогнала девушка. Правда, он лишь по наитию определил, что фигура в ужасном пуховике принадлежит даме. Дама, казалось, его не заметила и побрела прочь.

Потомок древних Доудсенов приподнял правую бровь.

«Девушка, одиноко бредущая по ночной улице и расталкивающая рослых мужчин направо и налево, либо пьяна, либо феминистка», — подумалось ему.

Ни к тем, ни к другим он слабости не питал, однако на город уже давно спустилась ночь, и, движимый наследственным синдромом Доудсенов оберегать беззащитных дам, он прибавил шагу. Нагнав девицу, он заглянул ей в лицо и тут же понял: она не пьяна и уж точно не феминистка, она ужасно расстроенная и растерянная молодая особа. Причем особа весьма привлекательная.

— У вас что-то случилось? — ровным голосом осведомился джентльмен.

Девушка вздрогнула, посмотрела на него и еще раз вздрогнула.

— Я могу вас проводить, — предложил потомок английских аристократов.

Реакция дамы показалась ему неадекватной. Она вдруг сорвалась с места и со скоростью спортивного автомобиля сиганула в направлении станции метро.

«Н-да… — разочарованно подумал сэр Александр. — Видимо, все-таки феминистка. Что ж… Один раз простительно ошибиться даже профессору…»

Удивительно, но сэр Александр впервые за свое недолгое пребывание в России чувствовал гнетущую тоску. И тоску не по родному дому, что в Дербишире, и не по друзьям, оставшимся в Лондоне, а по докучливому русскому болтуну. Прошло четыре дня с их последней встречи, так неудачно закончившейся в гримерке убитой певицы, а Серж Бобров никак не давал о себе знать. Разумеется, младший Доудсен не мог не понять чувств своего приятеля. Ведь тот знал убитую, а потому, скорее всего, страшно переживает ее кончину.

«Наверное, пьет», — решил потомок аристократического рода и горестно вздохнул.