– Да лучше б успел, честное слово, – разозленная жена буквально сочилась ядом, – ты-то в кровати храпеть и горазд.

Муж смутился… Вера тем временем охлопала карманы. Деньги она положила во внутренний карман пальто, справедливо опасаясь класть добычу в сумочку. Теперь там было пусто. Она на всякий случай проверила и внешние, и боковой на молнии, и дамскую, но это было скорее самоуспокоение, деньги остались в парке.

Степаныч выгулял собаку и, немного успокоившись, пошёл домой. А всё из-за этой спецовки. Расстроился. Зарплату давали плохо, могли на два-три месяца задержать, но это еще ничего. У других-то, говорят, хуже. Деньги кончались быстро, отложить удавалось только на коммуналку. А тут еще спецовку за свой счёт. Обидно же.

– Вот вредная баба! – пробормотал он в адрес всё той же Веры Павловны, – Найда, ко мне!

Собака не спешила. Она стояла и сосредоточенно нюхала что-то на земле. Что-то оказалось пачкой денег. Ровнёхонько пять новеньких соток, свернутых пополам.

– Вот это да! – Степаныч покрутил находку в руках и спрятал в карман. Улыбнулся:

– Всё-таки есть Бог на свете! Всё-таки есть!

P.S – А знаешь, какая мораль у этой истории?

– Какая? Карма тебя найдет?

– Нет. У страха глаза велики.

Гробокопатели

О вреде алкоголя или о том, что не всегда черное это черное, а белое это белое, ну или наоборот.

– Васька, а ну иди сюда, мерзавец! Убью! Не сомневайся! Нашкодивший кот благоразумно где-то затаился. На столе красовалась надгрызенная с двух сторон колбаса.

– Вот на минуту же отвернулась!

– Не ври! На полчаса свалила в этот свой интернет. Бабайка был тут как тут. Не то что бы он жалел кота, прост,о как обычно, был в любой бочке затычкой.

– А кота понять можно. Кормишь его какой-то дрянью, вот он и кусочничает.

– Почему дрянью то? Элитный корм.

– Это он для тебя элитный, а кот жрёт и морщится, жрёт и морщится, три раза в день.

– Да уж, бедняжечка.

Колбаса была обрезана и заморожена, до лучших времен, подозреваю что до последних, посуда вымыта. Кот потихоньку выползал из-под дивана. Сначала задница, потом спина… Вечер обещал быть томным.

– Кстати, о Васе, есть у меня одна история, там как раз твой тезка отличился. Рассказать? Кот утвердительно мявкнул.

Вася пил уже давно. Так давно, что не помнил ни имени своего, ни фамилии. А только то, что завод его, где Вася трудился электромонтёром последние 5 лет, приказал долго жить.

– Закрыли заводец то. Сссс…

Вася обратился к неизвестно кому. Дома он был один, не считая кота. Тезка промежду прочим. Но Василий, который кот, был сейчас занят: вылизывал себе хвост и на Васю, который человек, внимания не обращал.

– Ууууу, ты… – Вася протянул к коту растопыренную пятерняшку, покрутил ею у морды флегматичного кота, и безвольно уронил ее обратно на стол. Вздохнул.

По правде говоря этого и следовало ожидать. В 90-е много чего закрывалось, но и открывалось тоже. Кооперативы, к примеру. Фирмы-однодневки. Жена пилила, дескать сосед то вон в кооперативе трудится. Машину купил, жене шубу… а ты?

А Вася, он не такой. Он не барыга. У него может воспитание. Честного трудяги.

– Рррразворовали, сволочи. Продали. Завод то., – говорил он стакану и бутылке, единственной своей компании на этот вечер. Стакан согласно молчал. Бутылка сочувственно побулькивала.

– Твари, ссссуки

Василий плакал, грозил кулаком то неведомым капиталистам, то конкретно Виталию Семенычу Остапчуку, последнему директору ОАО "Жилдормормаш" Остапчук оказался ушлым типом, уверенно объявил завод банкротом и избавил себя от необходимости ходить на скучную работу, а рабочих надеяться на выплату зарплаты, которую они ждали последних полгода. Остапчука ждал особняк в Карловых Варах и Леночка. Бывшая секретарша. А теперь уже Елена Павловна, его молодая жена и блондинка с третьим прекрасным размером груди.

– Взять бы вас, да и как в 17 – м году, всех, всех под статью, к стенке!

С этой блаженной мыслью Вася окончательно отключился, для тепла свернувшись клубочком, как бродячий кот около печки.

Два часа спустя жена вернулась с работы и обнаружила бездыханного Васю на полу в позе эмбриона. Что, по ее мнению, было, признаком кончины. Про эмбрион она точно знала, ибо служила в местном роддоме – санитаркой. На всякий случай она оттянула веко, заглянула Васе в рот, поднесла зеркальце. Ничего. Заголосила, заплакала, как водится, но в душе своей испытывая больше радости, чем горя. Все-таки он крови выпил из нее предостаточно. Да и… А ладно. Давно уж собиралась уйти к соседу. Тот пусть и не кооперативщик, но обувь шьет на дому. Тоже достаток хороший. Теперь можно и совестью не мучиться.

Спешно крикнула баб с округи и стали готовить похороны.

– Гля у мужика кольцо то какое. Золото поди?

Могильщик Петрович ткнул напарника в бок, и тот поморщился. Петрович разил таким амбре, что хотелось выть даже кладбищенской собаке, твари живучей и неприхотливой, не то, что ему, в прошлом академику НИИ "Экологии сельского хозяйства". В НИИ платили мало, а могильщикам много. Народец мёр, чего уж тут. Надо прибираться. Тоже экология, если подумать. И прибыток какой никакой: с того колечко, с дам сережки, или вот кресты нательные. Родственники то брезгливые, а они с Петровичем нет. У Петровича вино, а у Алексея карты, а карточные долги – святое дело. Не отдашь, так тебя на твоем кладбище и закопают. Ага. Были и такие случаи. Сам хоронил.

А кольцо хоть и широкое, но…

– Да ну… Какое же золото? Золото жена бы сняла. Жалко.

– Да не, точно. Цацка. А не сняла, палец у него вон распух, а рубить не стала. Бабы они дюже впечатлительные.

– Ну а мы нет.

– Точно.

Могильщики захохотали и стали забрасывать гроб. Споро, но не особо тщательно. Им же откапывать. Ночью.

Очнулся Вася, когда уже стемнело или не стемнело, а что? А х.. его знает. Поднялся и тут же боднулся головой обо что-то.

– Зинка, сссс, ты чего кровать передвинула, а?

Зина не отвечала. Впрочем, и кровать оказалась не кроватью, а узким закрытым ящиком.

– Гроб! – осенило Василия, – Господи, я что же умер?! Вот б.... А где же я? Это что же ад, рай? Или ни то ни другое? Да я же живой! Живой я! Вон как пятка болит. Стукнулся, вчера, когда с кровати падал. И голова тоже, и во рту словно кошки нагадили… Живой. Слав те, господи, живой!

Василий перекрестился. Истово, но неправильно. Справа налево. Ой! И рукой левой. А ею нельзя, она от дьявола. В вере Вася был не силен. Бабка водила пару раз по малости лет, в храм местный. Но малец Вася мало что помнил, кроме противного запаха ладана, и что нельзя смеяться. Он и не смеялся. Ревел. Особенно когда увидел толстого дядьку в черном платье. Тут он не сдержался:

– Ба… ляпнул он, – чё же он так вырядился как тётка на сносях. А с бородой еще. А ба?

Бабка покраснела и, спешно перекрестясь, схватила внука и потащила прочь.