Подруга стала в итоге древесной феей – у них все смены дневные – и полюбила, как назло, рок-музыканта, который ночью играл по клубам, поэтому режим у них не совпадал, да и образ жизни тоже. Детей он категорически не хотел, причем объяснял свое нежелание весьма оригинальным образом: он считал, что все женщины развратны, только и думают, как бы наставить рога, а ребенок – что-то вроде сублимации измены, законный третий в любовном треугольнике. У него вообще были исключительно странные суждения. Просто не понимаю, как подруга его терпела. С другой стороны, они ведь редко оказывались дома одновременно, у нее была возможность собраться с мыслями между его монологами: он любил говорить сам, никого не слушал. Они практически ни с кем не общались: музыкант был нелюдим, людей не терпел. Подруга днем отводила душу на работе – с белками и дятлами: у нее в штате были дятел и две белки, не считая приходящих, и много всякой мелкой живности.

Музыкант оставил ее в самый тяжелый момент. Подруге было слегка за сорок, когда внезапно проявилась аллергия на древесную смолу, и нужно было срочно искать новое место работы. А времена тогда уже настали такие, что непонятно было что искать, так все поменялось. Раньше многое в нашей профессии было по наитию. Конечно, тоже был кодекс, были правила, гласные и негласные, но работник многое решал по своему усмотрению. А теперь все строго регламентировано, каждый день появляются новые инструкции и поправки, как будто мы чиновники на государственной службе. Кроме того, прежде мы были универсальны, несмотря на специализацию: та же зубная фея могла при случае превратить людоеда в мышь и обратно, а сегодня все строго в рамках.

Подруга помыкалась и стала в итоге феей поздней любви, но это не совсем то, что было когда-то. Раньше такие феи вели клиентов от начала до конца, а теперь у них ограниченные полномочия, что-то вроде конвейера. Феи первой категории помогают будущим возлюбленным познакомиться и заговорить, феи второй категории заботятся о том, чтобы они взглянули друг на друга по-особенному, а подруга служит феей высшей категории: у нее самая деликатная функция. Она появляется в тот момент, когда возлюбленные впервые оказываются наедине, одним взмахом палочки гонит прочь волнение и стыдливость, чтобы они без стеснения друг перед другом разделись, и немедленно исчезает. Суточная норма у нее семнадцать пар. Летом иной раз удается управиться за пару часов, а зимой рабочий день затягивается, что неудивительно в нашем климате: столько предметов возлюбленным приходится скидывать, что одним взмахом палочки не обойдешься.

Вы спросите, не может ли подруга как-то помочь самой себе? Во-первых, там все по возрастам: нам же всего пятьдесят четыре года, а работает она с группой шестьдесят три – семьдесят два. Во-вторых, тело у нее безупречное, как у молодой девушки, ей бы понадобились феи первых двух категорий, но после ухода музыканта она избегает новых отношений, ушла в работу. Мне кажется, это даже к лучшему. Во всяком случае, выглядит она если не счастливой, то довольной. Все-таки наша работа особенная, ее надо чувствовать. Постороннему человеку – да и близкому тоже – не объяснишь. У меня четырехлетний внук спрашивает: «Бабушка, чем ты занимаешься на работе? Как ты помещаешься в светофор? А машины знают, что ты там сидишь? Они тебя видят?» Люди не понимают, что суть нашего дела не во взмахе как таковом, а в том, что мы в это движение вкладываем.

Даже муж уже не вполне понимает, а ведь когда-то мы вместе учились. По диплому он домовой, но работает дизайнером интерьеров. Я рада, что он переквалифицировался: в нашей профессии традиционно дискриминируют мужчин, относятся к ним с иронией, а то и с презрением. Я считаю, что это несправедливо: должен быть здоровый баланс полов, как у врачей и учителей. Впрочем, сегодня уже и девушки не стремятся стать феями, считают, что это тяжелый, монотонный труд. А я совершенно не жалею, что выбрала когда-то эту специальность, хотя занимаюсь не совсем тем, чем предполагала. Я мечтала быть феей приливов и отливов, но новые моря на Земле возникают редко, так что подходящей позиции не нашлось, пришлось пойти на компромисс. Тогда я много слез пролила по этому поводу, но со временем привыкла.

Я работаю по смежной специальности – феей светофоров, – каждый день курирую приливы и отливы машин, движение городских потоков. Работаю я на оживленной улице, уже тридцать два года наблюдаю течение жизни. Командировок не бывает, так что дочь росла у меня на глазах, а теперь вот помогаю ей с внуком. Моря, конечно, не хватает, но скоро мою улицу преобразуют в хайвэй, мой светофор демонтируют, а сама я буду наслаждаться ранней пенсией: я и в отпуске-то сто лет не была. Первым делом, конечно, отправлюсь на море, скину сандалии и пойду босиком по песку. А потом появится любимая подруга студенческой поры, незаметно взмахнет палочкой, я без стеснения сброшу одежду, и море примет меня в свои объятия.

Прости, что так долго не звонила, – говорит Настя, – а теперь беспокою просьбой. Я по поводу брата. Ты же знаешь, Леня – поэт… Талантливейший поэт… Ты наверняка читала его стихи.

Те же самые слова она уже произносила семь лет назад, когда ее брат с женой Ниной и детьми перебрался в Торонто: «Леня – поэт. Талантливейший поэт. Он будет здесь преподавать в университете». Мы тогда позвали их в гости. Он порывался читать за столом. Стихи были на любителя, и жена, судя по всему, таковым не являлась. Она старалась не подавать виду, но видно было, что ей мучительно неловко. Нина была грустная, немногословная. В Москве она работала бухгалтером. Про себя говорила неохотно. Они казались настолько разными, что я удивлялась, где они могли познакомиться, но спросить не решилась. Помню, у них тогда еще не было машины. Мы ездили с ними за мебелью, пару раз гуляли вместе, а потом потеряли их из виду. В последний год я встречала Нину в футбольном клубе, где занимается наш сын. Поговорить толком не удавалось. Я знала только, что они купили дом неподалеку от нас, и что она одна после работы развозит детей по кружкам, потому что Леня не водит. Настя, сестра Лени, ближайшая подруга студенческих лет, звонила и писала редко, и я всегда радовалась ее мейлам и звонкам.

– Ты знаешь, он преподает здесь в университете… – продолжала Настя. – А жена у него бухгалтер. Это непросто, ты понимаешь, когда у поэта жена бухгалтер. Все на нем – быт, дети. Старший ребенок, кстати, ему не родной – это ее сын от первого брака, но Леня его растит как своего, уже четырнадцать лет. А маленький очень способный, в Леню. И они всегда при отце, потому что мать занята чем-то своим.

– Я на футболе встречаю Нину…

– Это единственное, что ей приходится делать, потому что Леня не водит. Он поэт-экологист. Водить он принципиально не будет. Поселиться им пришлось за городом, потому что там природа – в городе ему не пишется, – а с общественным транспортом за городом плохо, поэтому возить детей на футбол приходится ей, а все остальное на нем.

– Футбол три раза в неделю, и еще турниры в выходные.

– Дослушай, прошу тебя, и сама решишь, стоит ли ее защищать.

С Настиных слов выходило, что брат постоянно находился при детях, а невестка проводила время по своему усмотрению, и вот теперь он случайно узнал, что у жены кто-то есть, и не может больше оставаться с ней под одной крышей. Нельзя ли ему до конца месяца пожить у нас в подвале, пока он не подыщет себе что-то более подходящее?

Известие о том, что в нашем доме появится малознакомый жилец, у моих домашних восторга не вызвало. «Бесплатно? До конца месяца? – удивился сын. – Сегодня четвертое число!» «Он будет постоянно там торчать?» – возмутилась дочь, имевшая, очевидно, свои виды на подвал. «Я не понимаю, – негодовал муж, – кто такая эта Настя, и почему ты не могла ей просто отказать? Почему ты позволяешь посторонним людям собой манипулировать?» Ну как он не понимает, что Настя была моей подругой и конфиденткой на протяжении пяти лет. Именно ей я однажды утром рассказала, что сошла с ума: познакомилась накануне в метро с молодым человеком и прямо там, в вагоне, дала ему свой телефон. А Настя на это возразила, что великая любовь поджидает нас порой в самых неожиданных местах. И она ведь оказалась права – полгода спустя мы с молодым человеком из метро поженились, и теперь у нас шестнадцатилетняя дочь и двенадцатилетний сын. Если бы не ее слова, я бы, возможно, не стала отвечать на его звонок и вся моя жизнь сложилась бы иначе. Один этот миг сделал ее вершительницей моей судьбы. Разумеется, Насте я теперь ни в чем не могу отказать.