Рассеянно кивнув, Пётр сказал, – если вы скажете, что меня после выполнения задания, отправят строить Амурскую железную дорогу, я всё равно его выполню, потому что, как вы правильно изволили заметить, я русский офицер, а всё остальное…, – он усмехнулся, – вторично.

***

– Значит, он согласился, – удовлетворенно произнёс начальник КОЖУ – это очень хорошо. Осталось проработать легенду, у вас есть предложения, Иван Афанасьевич?

Журавлев кивнул и раскрыл тоненькую коленкоровую папку: – Около четырёх месяцев назад, с Акатуйского серебряного рудника, совершил побег ссыльнокаторжный некто Арсеньев Пётр Самойлович, по кличке – Сарыч⁴⁵. Три месяца назад останки были обнаружены в тайге охотниками. Осмотр показал, что его задрал медведь. Тело, точнее то, что от него осталось, было опознано старшим надзирателем и командиром конвойной команды, по нательному кресту характерной формы и подписанному котелку.

– За что он был осужден? – спросил Белинский.

– Он, Евгений Геркуланович, осужден за вооружённый грабёж. По непроверенной информации, это был замаскированный под уголовное преступление. Экс⁴⁶, совершённый в Саранске четыре года назад. Я связался с тамошними коллегами и, они сообщили, что Арсеньев якшался с эсерами и с социал-демократами. На каторге тесно сошёлся с анархистами и глубоко проникся их идеями. На мой запрос из Акатуйского рудника сообщили интересную деталь. Осведомитель указал, что Арсеньев рассказывал о том, что Парвус⁴⁷ предложил Берлину за деньги организовать восстание в России.

– Вот тебе раз! – удивлённо воскликнул Белинский – ведь это свежая информация! Откуда она у него?

– Полагаю, от друзей-анархистов.

– А у них? Неужели они имеют сношения с внешним миром?

– Это вопрос уже к их начальству, – спокойно ответил Журавлёв, – для нас важны следующие моменты. Во-первых мы точно знаем что Арсеньев погиб, во вторых, он уголовник с политической окраской – лакомый кусок для германской разведки. В третьих, – из четырёх участников экса двое отбывают наказание на Сахалине, третий умер в прошлом году от чахотки, и четвёртый – Арсеньев, тоже покинул мир иной. И в четвёртых – Саранск, город со слабой политической активностью, который находиться за тысячу вёрст, так что вероятность встретить людей знающих Арсеньева лично, ничтожно мала. И ещё, – он скупо улыбнулся, – у них совпадают имена, что тоже весьма удобно для непрофессионала.

Полковник Белинский покачал головой – да, действительно, каждое лыко в строку. Он обернулся к Елагину: – Вы связались с Новороссийском? Что докладывает Мальдонатов⁴⁸ о предпринятых им мерах?

– Так точно, ваше высокоблагородие – поручик встал, но Белинский остановил его взмахом руки, – сидите, Павел Андреевич!

– В рамках поиска сбежавшего шпиона Новороссийским отделением предприняты следующие меры: взяты под наблюдение немецкие подданные, для чего в общество Римско-католического вероисповедания под видом рабочего внедрено доверенное лицо и отобрана подписка о сотрудничестве у помощника адвоката Зильберминца, российского подданного Берхарда Шнайдера.

– На чём его скомпрометировали? – спросил Евгений Геркуланович.

Павел Андреевич, смущённо улыбнулся, – на адюльтере с дочерью адвоката, у которого он служит.

– Сильный крючок, – кивнул он – будет служить не за страх, а за совесть.

– Безусловно, – кивнул Елагин – тем более, что он женат на двоюродной сестре своего патрона, и устроен к нему по её протекции. На особый контроль, ввиду политической неблагонадёжности, взята семья немецких подданных, прибывших из Германской Силезии, Фридриха и Марии Добровских, подозревающихся в шпионаже. Сейчас они по нашему указанию плотно разрабатывают Кондырина.

– Напомните поподробней – попросил Евгений Геркуланович.

Елагин кивнул – Кондырин Леонид Александрович, рядовой четвёртой роты 229 пешей Донской дружины. Поручено установить круг знакомств. Проверить по месту призыва, фактическое семейное положение. Подозревается в связях с германской и австрийской разведкой. Установлено секретное наблюдение за поступающей на его имя корреспонденцией. Особое внимание предписано обратить на харьковского адресата по имени Алексей.

– Почему Харьков и Алексей?

– Он призывался из Либавы, а все письма приходят из Харькова, от Алексея. Тексты не отличаются оригинальностью. Все о погоде, ценах и ни слова о семье или общих знакомых. Письма написаны очень грамотно, но в подчерке явно прослеживаются тенденции к написанию готических букв.

– Да – покачал головой Белинский, – весьма интересный субъект.

– Может быть, он и есть резидент? – нерешительно спросил Власов.

– Нет – ответил начальник – резидент должен иметь возможность встречаться со связником и наоборот. Ему необходима свобода передвижения, а солдата всегда могут назначить в караул, отрядить на кухню или не отпустить в увольнение. Нет, – уверенно повторил он – Кондырин не резидент. Давайте вернемся к Богуславскому.

***

– Что они от тебя хотели? – спросила Анна, толкая коляску к центральному входу лазарета.

Пётр, немного помолчав, произнёс: – Ты знаешь, я сам, честно говоря, не особенно понял.

– Не лукавь – строго сказала Анна, закатывая его в палату, – если не можешь или не хочешь говорить, лучше промолчи. А сейчас ложись и готовься к уколу.

Анна знала, что видит его в последний раз. Сейчас она выйдет, пройдёт по Посполитакинской и на Екатерининской, сев на трамвай, доедет до вокзала. Через полчаса войдёт в кладбищенские ворота, присядет у знакомой могилки и вернётся в свой мир, где всё знакомо и привычно.

– Вот и всё, милый, я тебя спасла. Больше мы не увидимся. Теперь ты будешь жить долго и счастливо. После такого ранения ты получишь белый билет, «Георгия», которым вы фронтовики по праву гордитесь, и уедешь в Бразилию, где много диких обезьян. Какая-нибудь мулатка или креолка нарожает тебе кучу очаровательных детей. От тебя будут очень красивые дети – грустно подумала она, – если у тебя будет дочь, интересно, назовёшь ли ты её Екатериной или Анной?

Сделав инъекцию, она принесла ему ужин. Когда Пётр поел, Анна крепко поцеловала его в губы и дрогнувшим голосом сказала, – отдыхай родной, завтра я приду к завтраку.

Резко повернувшись, девушка направилась к двери, как вдруг он произнёс, – Анна подожди…,

– Не останавливайся, дура! – противно взвизгнул в голове голос, но Анна, не слушая его, обернулась, успев вытереть глаза.

– Это были офицеры жандармского управления! Они попросили меня помочь найти германского шпиона.

Анна растерянно опустилась на койку: – Господи, Петя! Ты же только оправился после операции. Какой из тебя – она чуть не брякнула Штирлиц, но вовремя осеклась, – разведчик!

– Не думай о секундах свысока! – издевательски пропел голос и замолчал.

– Я офицер, – он пожал плечами: – Мне надлежит быть там, где этого требуют интересы Отчизны.

Анна поразилась тому, как это было сказано. Похожие слова она неоднократно слышала по телевизору. Их произносили напыщенно, имитируя на сцене строевую выправку и изображая из себя людей, готовых по первому зову ринуться в бой. У Петра это прозвучало настолько буднично, как будто он сообщил, что идет на рынок, но в его словах была такая внутренняя сила, что у неё защемило в груди, а Петя вдруг стал расплываться.

Она пришла в себя и вытерла слёзы. Вернее вытер их Петр, стоя рядом и бережно прижимая её к груди.

– Я хочу, чтобы ты меня проводила, – сказал он, ласково целуя мокрое от слёз лицо, – мне так будет легче.

Вернувшись домой, Анна приняла душ и, сварив кофе, стала размышлять: – Эмоции остались в далёком прошлом, и Пётр тоже, – твёрдо сказала она себе и немного помедлив, добавила: – Я провожу его и сразу вернусь в Краснодар. Главное, что он уедет со спокойной душой.

Приняв решение и допив кофе, она позвонила родителям и попросила подержать Арчика ещё пару дней. Затем набрала Костю. Он снял трубку не сразу.