Можно сказать, что Королев оказался в привычной для себя обстановке, только теперь не было над его головой кондиционера с разноцветными ленточками. Уснул он быстро, зная наперед, что к нему вновь приставят куратора, который, наверное, будет вводить его в курс дела и посвящать в тайны объекта.

  Сон Петровича был таким же крепким, как и в капсуле, когда он болтался в океане. Теплое одеяло согрело его озябшее тело, несмотря на то, что температура воздуха была везде одинаковой: как на поверхности океана, так и на объекте Љ2 - стабильные двадцать пять градусов выше нуля. Ничто его не тревожило и не заставляло нервно дергаться во сне, как говорили ему еще там, на Фаяле.

  Глава 18

  "Наденька дорогая" несла на ужин Трясогузову новую порцию. Увесистый поднос она держала, прижав его к груди одной рукой, а другой вызывая лифт. Три этажа отделяло ее от ценного сотрудника Трясогузова, и ей, с одной стороны, было приятно сделать для него этот презент (она, ведь, чувствовала, что он до сих пор голоден - сказался утренний стресс), а с другой... Ну кто он ей такой: брат, муж, или, чтоб мама не узнала, любовник? Нет, конечно - ни одно, ни второе, ни третье. Кстати, сейчас, на подносе, стояли все три блюда, чудом уместившиеся на этом куске алюминия, хотя, ей, дуре, Светка говорила, чтоб она взяла тележку - легче будет: и не устанет, и вид будет приятный.

  - Еще чего, - с горячностью ответила Надя, - не собираюсь я тут перед всякими выглядеть на сто рублей!

  Светка улыбнулась.

  - Надя дорогая, сто рублей - это нынче не деньги, так что ты поосторожнее со сравнениями.

  Она специально назвала ее любимым прозвищем Трясогузова, дабы намекнуть ей на предвзятое к ее особе, в хорошем смысле, отношение со стороны Альфреда Семеновича.

  - Да знаю, что не деньги - так, к слову пришлось, - ответила Надя и поправила шикарные светлые волосы (на большее она и не подписывалась). Потом, со словами "и так донесу", гордо взяла поднос и пошла к лифту. Светка-подруга проводила ее завистливым взглядом, но ничего вслед не сказала, как делала это всегда, что было вроде хорошей традиции: тогда всё проходило гладко и без лишней суеты.

  Надя не очень любила ездить к Альфреду, к этому странному калеке-оптимисту, во всем видевшим хорошее, а она вот, идиотка, ничего этого хорошего и не замечала, тем более, в последние дни. Их всех затаскали к Ральфу Штукку на "беседы", как он сам выражался. Всё спрашивал их, не замечали ли они сегодня что-нибудь подозрительное, и не появилось ли среди их персонала новых людей.

  - Вот, тоже мне, глупость какая! - возмущался Бычков Б. Б., возвращавшийся с "бесед" всегда красный и дерганый. - Какие новые люди, он что слепой, немчура проклятая? Есть документы, есть камеры - всё у них, скотов, есть! Только от работы отвлекают, дармоеды! Была б моя воля, я б вообще сократил к чертям эту их службу и забыл бы, как их звать!

  В отличие от него, Светлане нравилось ходить на "допросы с пристрастием", как она это, в шутку, называла. Ральф Штукк был с этим полностью согласен и иногда позволял себе делать ей комплименты, на что та реагировала спокойно и с достоинством, ведь она настоящая красивая женщина, и "таких больше нет на всей планете Земля". Эти слова Ральфа она повторяла чаще, чем положено, что не на шутку сердило Бычкова Б. Б., который всегда был с ножом в руках - работа у него такая - салаты готовить, да мясо резать, а клиентов-то много, а продуктов - еще больше... В общем, крутился Бычков, как белка в колесе, не зная покоя. Да он и не нужен ему был, тот покой. Сидя в своем Тагиле без работы, он мечтал о том, чтобы в его жизни не было ни одной свободной минуты, чтобы каждое мгновение было забито какими-то делами, и чтобы за это еще и деньги платили. Короче, сбылась мечта вшивого в баню сходить: мойся теперь хоть целыми днями.

  Светлана всегда очень эмоционально реагировала на точные сравнения Бычкова, и иногда так заразительно смеялась, колыхая своим шикарным бюстом, что главный повар обыкновенно терялся и забывал, как резать капустку или помидорчики. Эта обольстительница иногда, если не сказать - всегда, снилась ему в приятных снах, но он боялся об этом ей говорить, чтобы не спугнуть, так сказать, и не опростоволоситься, не унизиться. Да, много он рассуждал на тему унижения, когда, год назад впервые увидел Светлану на объекте Љ1. Тогда она прибыла вместе с этой "Наденькой дорогой", или "Наденькой милой" (Бычков путался в этих определениях, поэтому не мог, за глаза, полноценно подколоть Трясогузова). Скорее всего, раньше девушки жили в одном городе, потому как были лучшими подругами, но Бычков ничего, ни у кого не спрашивал. "Вот еще, унижаться я буду", - были его любимые слова в ответ на все вопросы о его какой-то болезненной скромности в отношении женщин.

  Отпустив, молча, Надю, Светлана посмотрела на трудившегося Бычкова, потом вздохнула и принялась делать борщ на завтра.

  У Альфреда Трясогузова был упадок сил. Ему было плохо вот уже несколько часов, как бы он себя не подбадривал и не храбрился - все равно было не по себе. Объяснить это случившейся катастрофой? Нет, не она была причиной того, что мясо не лезло в горло, а горчица превратилась в засохшую темно-зеленую корку, намертво прилипшую к тарелке. Трясогузов отъехал от пульта с мониторами и подкатил в своей кровати, чтобы вылезти из кресла и прилечь на часок-другой: с недавних пор это было единственным средством хоть как-то обрести психологическое равновесие. Он прибегал к столь спасительному методу всего лишь три раза за этот год - можно было гордиться собой человеку, по-настоящему понервничавшему всего лишь три раза за триста пятьдесят дней.

  Как только голова его коснулась подушки, в дверь постучали.

  - Войдите! - буркнул он.

  Вошла "Наденька дорогая".

  - Добрый вечер, - сказала она мягким голосом и улыбнулась.

  Альфред ей не ответил: по-прежнему не было настроения с кем-либо разговаривать, тем более с этой чаровницей.

  - Куда всё это поставить? - спросила она.

  Альфред посмотрел на нее из-под руки, нависшей над бровями, и с удивлением в голосе сказал:

  - Как всегда: прямо туда - на пульт, - и отвернулся к стенке.

  Надя ничего больше не спросила. Она поставила поднос и тихо вышла, аккуратно прикрыв за собой железную дверь "пультовой".