– А почему решили, что продаст их мне?

– Тринити терпит крах. Если кто-то предложит стоящую цену, Киран продаст акции, даже не задумываясь.

– Киран? – я вздернула бровь.

– Амелия, это дела давно минувших дней, оставившие шрам на сердце. Суть в том, что со мной заключать сделки он не станет, даже если я за каждую акцию предложу по миллиону. Просто из принципа. Ты не знаешь этого принципиального ублюдка.

– Почему вы пришли с этим ко мне? Разве никто другой не может вам помочь?

– Ох, милая моя. Как ты далека от мира больших денег. Когда ты на пике успеха, то окружен самыми верными и лучшими друзьями. А, когда корабль терпит крах, то крысы бегут с корабля. Некоторые, конечно, копошатся, останавливаются, чтобы посмотреть, что будет, убедиться в правильности выбора. Но могу ли я доверить им часть фирмы своего сына? Нет, конечно. Предадут в любой момент. А ты любишь его и чиста душой.

– Не знаю, мне нужно все обдумать. Это слишком серьезное предложение…

– Я понимаю. И уважаю твой ответственный подход. Но прошу, не затягивай с ответом. Каждый день играет против нас. Кто-то подкупил держателя реестра Тринити. Список акционеров уплыл, и пакеты акций спешно выкупаются по мизерной цене. Я боюсь, что пока мы мешкаем, Киран может откликнуться на предложение и контроль над фирмой будет утрачен.

– Но разве контрольный пакет не у Генри, – я прикрыла глаза. Его имя болью отзывается в сердце. – Не у мистера Эллингтона?

Несмотря на то, что я проработала в Тринити пять лет, мне не приходилось сталкиваться с вопросом акционеров. Общее их собрание если и происходило, то я об этом не знала. Директором единственным и бессменным всегда являлся Генри. Под его начальством формировался и Совет директоров, и остальные органы управления фирмой. Он имел полную власть. Разве это возможно без контрольного пакета?

– Сын имеет 49%. Сам так решил. Но происходят странные вещи. Кто-то сливает важные документы, из-за которых проваливаются сделки. Акции фирмы скупаются на имя некой Эвелин КориМонтейн, которой не существует. Она же скупает дебиторскую задолженность Тринити, не понимаю, для каких целей.

– Рейдерский захват, – у меня холодок по спине пробежал. Именно по такой схеме это и происходит. Черная схема и гринмейл. Скупка дебиторской задолженности, чтобы потом предъявить неоплатный счет и получить в собственность за долги саму фирму и постоянные судебные тяжбы со стороны одного из миноритарных акционеров. Дела действительно плохи. Несмотря на наши с Генри отношения, Тринити стала моей колыбелью, в которой я выросла как финансовый аналитик и стратег. Не могу допустить, чтобы она попала в плохие руки.

– Я мало в этом разбираюсь, – руки Алисии дрожали. – У меня фирма по выращиванию цветов, а дела бизнеса – это удел сына. Моя доля номинальная. В управлении фирмой раньше я не участвовала. Сейчас же приходится брать ситуацию под контроль.

– Вы правильно поступаете. Сейчас необходимо приобрести блокирующий пакет, чтобы тот, кто хочет захватить фирму, не имел возможности поднять вопрос о смене руководства. Насколько помню из устава, сменить Генри они не смогут, но есть немало должностей, занять которые можно и без его согласия. Есть варианты, кому это могло понадобиться?

– Не варианты. Я точно знаю, кому. Шарлин и Кристоферу Аллену.

– Не понимаю. Его Шарлин? Его жене?

– О том я и толкую, Амелия. Она не так проста, как кажется. Абсолютно уверена, что это она тянет на дно фирму моего сына.

– Ваше… предположение основано на фактах или только личной неприязни? – меня одарили негодующим взглядом. Тем, не менее, Алисия подтвердила мои сомнения.

– Увы. Доказательств у меня нет, – так я и думала. Чтобы жена, которую он так обожает, пошла против собственного мужа, который ее спас и вытащил с того света? Да он же землю ел, лишь бы ее из комы вывести. Думаю, она ему безмерно благодарна и никогда не пойдет на предательство собственного спасителя. – Но это только пока…

– Хорошо. Я обещаю подумать над этим. О своем решении сообщу вам завтра в полдень.

Прощались мы с тяжелыми сердцами. Она не получила ответа, на который рассчитывала, я не знала, какой ответ следует дать. Кроме того, ее глаза до боли напоминали о нем. Зажмурившись, словно так я не услышу собственных слов, не поддамся слабости, остановила женщину:

– Скажите… как он?

Алисия обернулась и подарила мне грустную улыбку.

– Плохо.

– Мне жаль, – пальцы сжали столешницу.

– Да. Мне тоже, – она тяжело вздохнула и вышла.

Черт! Черт бы все это побрал! Мне стоило огромных усилий, чтобы не швырнуть со стола бумаги и все, что на нем нагромождено. Я такими трудами выстраивала вокруг себя ледяной щит, а она пришла и в один миг блеском своих янтарных глаз разрушила его! А что было бы, предстань передо мной сам Генри? Даже подумать страшно. Ведь я бы тогда, откинув страх, стыд и самоуважение утонула бы в нем. А самое ужасное – я до боли хочу этого! Хочу его видеть, слышать самый родной на свете бархатный бас. Хочу вдохнуть аромат его великолепного парфюма, смешанного с его запахом. Мои пальцы еще помнят тепло его кожи, а губы хранят ожоги страстных поцелуев. Что мы, женщины, за создания? Желание страдать и получать боль у нас в крови. Мы как ненормальные наркоманы, избегаем боли, чтобы получить взамен еще большую. Сами летим на пламя, сами горим в нем и сами этим недовольны. Сегодня уже никакой работы не будет. План на день все равно выполнен, поэтому сбегу пораньше. Порадую Мигеля незапланированной репетицией.

* * *

В фирме Аллен ФинГрупп не принято задерживаться допоздна. Она стояла под окнами высокого здания, сотканного из стекла и стали и, запрокинув голову, отсчитывала окна. Да. В его офисе еще горит свет. В соседних – непроглядная тьма. Великолепно. Никаких свидетелей.

10 этажей и, привычно звякнув, лифт раскрыл перед ней свои створки. Помощница уже ушла. Дабы избежать соблазна, он держал в секретаршах дородную даму 50-ти лет. Такую, чтобы не хотелось ее трахнуть, иначе офис превратился бы в сплошной траходром. Впрочем, при желании, возраст и внешность тоже не станут для него преградой, а дополнительные деньги всем нужны…

Она еще раз повторила про себя, почему должна это сделать и, набравшись смелости, решительно и без стука открыла дверь.

Он сидел за массивным столом из красного дерева Махагони. Кристофер любил похвастаться своим элитным набором мебели, который сделан на заказ в единственном экземпляре. Увидев гостью, мужчина удивленно поднял брови и расплылся в самодовольной улыбке. Она застыла в дверях, кажется, борясь с тем, что должна и с тем, что хочется. Долг победил, и полы легкого летнего плаща распахнулись, продемонстрировав красное кружево белья. Проведя пальчиком по линии, где заканчиваются чулки, она улыбнулась.

– И как это понимать? – голос Кристофера на порядок ниже, чем обычно. Вид полуобнаженной Одри его явно возбудил.

– Это не нужно понимать, – стук каблучков медленно приближал ее к плотоядно улыбающемуся руководителю фирмы. Облокотилась о стол, предоставив ему возможность полюбоваться округлыми очертаниями ее тела, в полутьме еще более пленительного, чем обычно. Пальто с мягким шелестом спало на пол.

– Я акцептирую вашу оферту, – он сорвал с себя галстук и швырнул его на пол. – Тем более что я зверски голоден.

Конечно. Ведь любовница номер один лежит в больнице с абортом. Любовница номер два уехала в отпуск с мужем, а любовница номер три, то есть сама Одри, стоит прямо перед ним и прекрасно знает, чего ожидать.

Груди придавили разложенные на столе бумаги, а ладони ухватились за край стола. Звук расстегивающейся ширинки. Это будет быстро. Это всегда быстро.

– Мне не хватало твоей аппетитной попки, – наслаждаясь видом навалившейся на стол любовницы, Кристофер со всей силы шлепнул ее по ягодицам. Впившись ладонями в край столешницы, она вскрикнула. Шлепок, еще один. Со стола слетели бумаги. Разгоряченный видом краснеющих от ударов ягодиц, Кристофер без лишних церемоний овладел попкой женщины.