Шарль лучезарно улыбнулся, церемонно поклонился и снова икнул.

Лекарь понял, что до этого с ним игралась сестра, а сейчас она передала живую игрушку брату. И для этих людей он не человек и не дворянин, а что-то наподобие большой куклы.

Раймонд Ла Вандом набрал полную грудь воздуха и с наслаждением плюнул в лицо Шарлю.

- Дурак ты, парень, ой дурак… Ну пообщались бы мы с тобой. Ну отсёк бы я тебе голову. Без этого никак, сам должен понимать. Но всё бы ведь было по-доброму, по-людски. А теперь ты сам виноват, я такого не хотел, Бог свидетель! – вытирая платком плевок с лица, спокойно говорил Шарль Раймонду, пока стражники били узника специальными дубинами, что стояли для этого возле каждой камеры.

Когда же Ла Вандом захрипел, Шарль грозно окрикнул своих ретивых слуг.

- А ну хватит! Прочь! Пусть полежит, подумает. А вечером зароете эту бешеную собаку в лесочке у реки, где мельница. Гроб возьмите у нашего плотника, скажите, что мой приказ.

- Сир, а как его… умертвить? – тщательно подбирая, чем заменить слово «убить», спросил господина стражник, что ночью дал Раймонду фляжку с водой.

- Никак. Сам сдохнет, чёртов верблюд. А чтобы сдыхал веселее, положите ему в ноги бутылку воды, а руки свяжите.

Шарль бросил под ноги скомканный платок и быстрым шагом вышел из камеры, не скрывая брезгливости. Стражники равнодушно окинули взглядом Раймонда, что лежал на боку и пускал кровавые пузыри, закрыли дверь и поспешили за хозяином.

День до вечера тянулся медленно и несносно. Раймонд допил почти всю воду, но после трёпки, что задали ему стражники, жажда терзала молодого человека сильнее боли. Скупые глотки воды, которые в течение дня позволял себе Ла Вандом, только притупляли её, но она неизменно возвращалась. В какой-то момент лекарь потерял даже приблизительный счёт времени, и это окончательно сломило его. Все смелые планы напасть на стражников, что потащат его на казнь, вдруг показались узнику жалкими попытками спасти свою шкуру, а не восстановить справедливость. К тому же заранее обречёнными на провал и оттого комичными. Он понял, что умереть в бою ему всё равно не дадут, да и сил на сам бой уже попросту нет. Своим сопротивлением он только развеселит публику, которая соберётся на казнь. И Мари, что точно не преминет над ним посмеяться вживую. От этих мыслей ему хотелось спрятаться в смерть, чтобы не помнить такую бестолковую и бесславную жизнь.

Слаженный топот нескольких пар ног вывел Раймонда из оцепенения. Лекарь, кряхтя, отполз в угол и залпом допил остатки воды, понимая, что никакого "потом" у него уже не предвидится.

Пока шаги приближались к двери, Раймонд пытался понять, сколько же человек идёт по его душу, но так и не смог. Несколько раз щёлкнул замок, глухо ударилась об стену огромная кованая щеколда, и в камеру настороженно вошли три стражника. Двое встали у двери, сжимая в руках копья, третий прошёл до середины камеры и выставил перед собой палку из тех, которыми ещё недавно лупили Ла Вандома.

- Встать! Живо! – рявкнул он на узника, голосом обозначая старшинство.

Узник равнодушно, словно бы это касалось его меньше всего, стал подыматься на ноги, хватаясь рукой за холодные влажные камни стены.

- Живо, я сказал! – потребовал стражник, угрожающе делая шаг вперёд.

- Ты не видишь, что я не могу быстрее? Торопишься – подойди да помоги.

Спокойный, достойный ответ узника немного смутил мужчину, он задумался на мгновение и в итоге счёл его логичным и правдивым. Стражник, не оборачиваясь, отбросил к дверям палку, подошёл к Раймонду, подхватил его под руку и помог подняться.

- Ты, лекарь, только не дёргайся, всё равно не сбежишь. Нас трое, а ты хворый.

- Вижу, - бесцветным голосом согласился с его доводами Ла Вандом. - И понимаю. Веди, я не стану посмешищем для замка.

Стражник властным кивком отправил вперёд одного из подручных, щуплого рыжего паренька с плавными, будто женскими чертами лица, а сам повёл лекаря следом, придерживая за одежду. Тело Раймонда отзывалось болью на каждое движение, но он молчал, закусив губу и с нечеловеческим упорством переставляя ноги. Шествие замыкал высокий огромный детина, телосложением похожий на хозяина замка.

Коридор и винтовую лестницу в несколько десятков высоких каменных ступеней процессия преодолела почти за четверть часа. Этот путь стал для Раймонда длиннее и тяжелее всех дорог, что он прошёл за свою жизнь. Когда до выхода из подземелья осталось около десяти футов, стражник аккуратно отпустил узника и не терпящим возражения голосом тихо приказал:

- До телеги иди сам. Не останавливайся, иначе мне придётся тебя бить. С богом!

Раймонд медленно проковылял через огороженную решётками площадку и вышел на замковый двор. С краю уже стояла высокая телега с прямоугольным ящиком, которые в последнее время стали использовать для погребения. После сумрака подземелья еле живое заходящее солнце слепило Раймонда, как луч маяка. Стражник показательно грубо забросил высокого худощавого лекаря на телегу и связал ему руки длинной толстой верёвкой. Потом привязал её к телеге и сел вперёд, чтобы править. Помощники по его кивку запрыгнули с двух сторон от приговорённого, и телега резво поехала к реке, подпрыгивая на ухабах и ни на секунду не прекращая жалобно скрипеть.

Раймонд впервые поднял глаза и увидел, что зрителей нет и не было. Это немного кольнуло его самолюбие.

Когда дорога повернула вниз, и от замка отделяло уже приличное расстояние, стражник повернулся к пленнику и протянул небольшую бутыль дешёвого кислого вина.

- Промочи горло, лекарь. Может, не так страшно будет умирать.

Раймонд в первый миг хотел гордо отказаться от предложения, но уже во второй схватил бутыль и жадно к ней присосался.

- Во как страшно человеку! – подал голос рыжий, который в замке был словно молчаливая тень.

- Да тут любой штаны обмочит! – поддакнул ему здоровяк, что до этого тоже старался никак себя не проявлять.

- Мне не страшно, - глухо возразил приговорённый к смерти, - мне пить хочется. Смерть я приму, как и положено дворянину!

- Эй, дворянин! А где твой двор-то? – загоготал здоровяк, но тут же осёкся под тяжёлым взглядом своего командира.

- Пасть захлопни, шутник! Лекарь принял роды у моей жены лучше любой повитухи. Спас и жену, и сына. А мы его везём на смерть. Твоя баба понесёт – кто её будет спасать? Сам? Старая Луиза, которая мне прошлую жену сослепу угробила? Что же ты больше не смеёшься? Раз лекарь сказал, что жажда, значит жажда. Жак ему вчера все потроха отбил, старался перед хозяином выслужиться. От таких побоев будешь пить, как мул, тут и ведра не хватит напиться. Ясно?

- Ясно… - растеряв настроение, процедил здоровяк и вновь замолчал.

Боль у лекаря немного отступила, и на первый план вышли голод и головокружение. Но Ла Вандом понимал, что это уже не надолго. Он попробовал отвлечься на природу и запомнить её в свой последний час, но почти сразу понял, что от однообразия кустарников и полян ему становится ещё тоскливее. Ни бездонное небо, ни яркий красочный закат не интересовали приговорённого. Он вспомнил несколько рассказов людей, что поднял со смертного одра, и напряг свою ещё никогда не подводившую память. Но жизнь всё никак не хотела промелькнуть перед его внутренним взором, как Ла Вандом ни старался. Жизнь ни в каких её проявлениях больше не интересовала Раймонда Ла Вандома. А вот лики умерших вспыхивали перед ним своей мертвенной бледностью, как печенья из лавки хромого Жана. И он пытался представить себя таким же, как они. С заострившимся носом и худыми обескровленными губами. Влекомый этими мыслями, он потерял связь с реальностью и вернулся в неё только тогда, когда оказался на краю собственной могилы. Гроб уже стоял внизу, а стражник только что закончил объяснять ему что-то важное. Но Раймонд не смог припомнить ни единого его слова.