Тимура, чьи шумные шаги гулко отдавались в их доме. И сейчас, слыша тишину за спиной, она была уверена, что муж продолжает сидеть на стуле, но, обернувшись, увидела его перед собой на расстоянии пары метров. От неожиданности она вскрикнула и чуть не выронила из рук то, что держала.

Тимур отступил на шаг.

— Не слышала, как ты подошёл, — извиняясь, проговорила она, — раньше ты передвигался громче.

— Я научился быть незаметным, так безопаснее, — ответил он.

Мужчина сделал к ней несколько шагов, и свет от лампы упал прямо на бугор кожи на щеке. Алёна скользила взглядом по мужу, пытаясь найти знакомые черты на его лице и привыкнуть к тому, что видит сейчас.

— Не нравлюсь? — глухо спросил он.

— Я просто не привыкла пока, — ответила девушка. — Но я справлюсь. Мы справимся. Я уложу дочку, и поговорим, хорошо?

Тимур кивнул.

Алёна накормила Танюшку, муж в это время неподвижно сидел в тени у окна. Он дышал так тихо, что о его присутствии напоминала только возвышающаяся над стулом фигура.

Танюша ела спокойно, интереса к папе не проявляла, лишь поглядывала иногда, но и не капризничала. После еды Алёна отвела её в уголок, занавешенный шторкой: она придумала такое разделение комнаты, когда ей не спалось по ночам, и она сидела со свечами, а порой и лампой, когда была особо страшно. Чтобы свет не мешал дочери спать, Алёна разделила комнату плотной занавеской, закреплённой на протянутой от стены до стены верёвке.

Уложив ребёнка, Алёна присела рядом с мужем. Взяла его руку, что безвольно висела вдоль тела, и начала аккуратно разминать её. Не понимая, откуда знает движения, девушка разминала пальцы мужчины, кисть, предплечье.

Тимур сначала напряжённо смотрел на неё, потом немного расслабился и позволил прикасаться к себе. Растирая плечо, Алёна очень близко увидела полоску на шее мужа: она была красной, с едва зажившими потёртостями. Ей было страшно представить, откуда эта полоса на шее Тимура и какие события стоят за ней.

Когда в тишине спустившейся ночи скрипнула калитка, Алёна вздрогнула, вспомнив стук в дверь, за которым никого не было.

Но в этот раз послышался шум в сенях, и в распахнувшейся двери появился отец Тимура. Он большими шагами подошёл к сыну, не обращая внимание на мокрую грязь, сваливаюшуюся с его сапог на пол. Прижал Тимура к себе, потряс за плечи. И долго смотрел в глаза.

— Сынок, вернулся… — проговорил он негромко. — Ничего, и не такое видали. Где стол, хозяюшка? Сына ведь встретить надо! — обратился мужчина к Алёне. — А хотя какой стол… баньку надо. Я его пропарю, всю немощь выбью.

От последних слов Тимур чуть отшатнулся от отца.

— Пойдём, покурим, — продолжал пришедший.

Мужчины вышли во двор. Алёна осталась одна, убрала с пола жидкую грязь. Через некоторое время заметила, что баня, стоящая в углу её двора, топится.

«Значит, решили у нас париться», — подумала она, зная, что свёкор предпочитает свою баню.

Она собрала со стола всё, что было, взяла принесённую свёкром сумку с бутылками и отнесла в баню.

Мужчины сидели в предбаннике, вокруг них стоял плотный сигаретный дым. Казалось, он пропитан туманом прошлого, который вместе с колечками выходил наружу.

Когда Алёна зашла, разговор затих. Она накрыла на стол, и отец Тимура кивнул ей, чтобы уходила. Девушка послушно вернулась в дом.

В течение ночи в окошко своего дома, что выходило на покосившуюся баню, она видела, как свёкор выходил на порог бани и, постояв немного, судорожно сжимая кулаки, возвращался обратно.

Домой они пришли ближе к рассвету. Тимур лёг на лавку и заснул. Свёкор посмотрел на Алёну глазами, в которые перешло часть окаменения, что было во взгляде его сына. А на голове прибавилось седых волос.

— Оживёт он, дочка, — сказал мужчина, кивая в сторону сына, — отогреем.

И ушёл к себе, ветер захлопнул за ним дверь.

На следующий день Алёна проснулась раньше Тимура. Хотя забытьё, в котором она провела ночь, было трудно назвать сном. Просыпаясь много раз за ночь, Алёна тревожно поглядывала на спящего на лавке мужчину.

К её удивлению, он даже шевелился. Пару раз она испугалась, что Тимур перестал дышать, но, подойдя ближе, уловила его лёгкое дыхание.

Утром они с Танюшкой тихо позавтракали, и девочка занялась своими игрушками. Рядом с мамой девочка могла часами спокойно играть, почти не требуя внимания. Так было и в это утро.

Хорошо поев, девочка заинтересованно взглянула на спящего Тимура, показала на него рукой. Замерев на несколько мгновений, рассматривала отца, а потом потеряла к нему интерес и пошла в свой уголок.

Проводив дочь взглядом, Алёна осталась сидеть на табуретке. На дворе была субботу, на учёбу ехать не надо, очередная смена на работе начиналась только через два дня. Впереди были выходные.

Девушка с тревогой думала о том, как пройдут эти дни, как ей вести себя с мужем. Тимур казался совсем чужим и далёким. И хотя Алёна начала узнавать его черты лица, даже некоторые движения вчера показались ей знакомыми, но холод и отстранённость в некогда любимых глазах пугали.

«Что же дальше делать? — думала она. — Тимура надо бы врачам показать, у него рука не действует, может, и внутри что повреждено… Как его работа, не возьмут его больше в мастерскую, да и пойдёт ли он… И как ему дальше жить с такими телом и душой?»

Погружённая в свои мысли, Алёна занялась домашними делами и вдруг почувствовала холодок, пробегающий по спине. Оглянувшись, она заметила Тимура, сидящего на лавке. Немигающими глазами он смотрел на жену.

— Проснулся? — произнесла девушка, переводя дыхание, сбившееся от испуга; муж кивнул. — Я завтрак приготовила, твои любимые блинчики, будешь?

Вместо ответа Тимур встал, подошёл к столу, взял кувшин с водой, жадно выпил половину, потом накинул на плечи старый ватник и вышел на улицу.

Алёна испугалась, что он сейчас совсем уйдёт. Ей теперь казалось, что каждая их встреча — последняя. Несколько мгновений она боролась с собой. Одна часть её говорила, что надо дать мужу побыть одному, прийти в себя, другая — хотела бежать за ним.

Девушка напрягала слух, пытаясь услышать скрип калитки. Это бы означало, что Тимур точно ушёл. Но во дворе было тихо. Тогда Алёна надела своё пальто и выскользнула за дверь.

Тимур стоял посреди двора, закинув голову назад. Руки были чуть разведены в стороны, ладонями вверх. Он глубоко дышал, а в фигуре чувствовалась некоторая расслабленность.

На звук закрывшейся двери он резко обернулся, сразу весь сжавшись и став напряжённым. Увидев жену, отвёл глаза в сторону.

Девушка подошла к нему и тихонько дотронулась до груди. Тимур выжидательно смотрел на неё. В Алёне боролись желание обнять мужа и прижаться к нему — и страх от того, каким он стал.

Холодность в его глазах, молчаливая наблюдательность и отстранённость пугали её.

Но старые чувства к мужу, что всё ещё жили в душе, тоска о потерянном счастье, память о счастливых днях, что они провели вместе, пересилили страх, и Алёна шагнула ближе к мужу.

От него шёл запах бани и мыла с травами, что она сделала прошлым летом, а ещё тепло. Забытое тепло любимого человека, по которому она так соскучилась. Девушка положила голову на грудь мужа и обняла его за талию, крепко зажмурившись, будто пытаясь перенестись на несколько лет назад и забыть всё, что произошло потом.

Тимур глубоко вдохнул и несколько мгновений не двигался. Потом аккуратно положил свою руку на спину жене.

Алёна слушала стук родного сердца. Слезы сами потекли по её щекам. Все два с половиной года она запрещала себе плакать по мужу, убеждая себя в том, что он обязательно вернётся, и они будут вместе, а оплакивают лишь безвозвратно ушедших.

Всё время разлуки, что она одна ждала ребёнка, сидела у колыбели, потом работала, колдовала, каялась и надеялась, надеялась, надеялась… Эти события вереницей пронеслись перед её глазами.

«Неужели всё позади? — думала она. — Тимур вернулся, и мы наконец будем вместе: я, он и ещё Танюшка».