Потусторонний мир. Мир за границей нашего, холодный и мрачный, кишащий кровожадными монстрами и уродливыми тварями; то и дело тянущий к несведущим людям свои липкие длинные пальцы, наблюдающий, ждущий своего темного часа. Он никогда не был для меня тайной. Даже тогда, когда только учился ходить и говорить, я знал о нем также ясно, как другие знают о том, что за стеной их дома растет дерево или живут милые соседи. Я не был его частью, но был посвящен в него задолго до своего рождения.

Дело в том, что моя семья отличается от остальных. Здесь за семейным ужином никто не спросит, как дела в школе, сделал ли уроки, ладишь ли с одноклассниками, зато не успеешь кусок сунуть в рот, как кто-нибудь обязательно удостоверится, насколько хорошо подрастающее поколение знает, как убить кикимору или, например, отвадить из дома хвостатых пронырливых хаванцев. В наших кладовых хранится не бог весть что. Если обычные люди складывают в эти маленькие комнатушки инструменты, банки, вещи, которыми никто не пользуется, но жаль выкинуть, то у нас лежат кинжалы, перуны, обереги, вонючие травы, особые сундучки с наборами для проведения ритуалов, книги, которые не найдешь в городских библиотеках, и прочие странные вещи. Для меня такая жизнь была абсолютно нормальной.

Восемь лет назад, когда мне исполнилось восемнадцать и я готовился к обряду перерождения, наставники беркутчи Ефим Скалин и Игорь Громов – близкие друзья и соратники покойного отца – частенько подкидывали мне испытания. Я справлялся с ними довольно-таки хорошо и в какой-то момент возомнил себя всесильным, особенным, даже, можно сказать, сумеречным героем из фантастических романов, которому по зубам любая нечисть. Тогда я не знал, что это лишь детские забавы. Я был уверен, что сражаюсь с настоящим злом, но настоящее ждало впереди и оно было хитрым и безжалостным.

Все началось утром 18 марта 2015 года. Я, как обычно, собирался на учебу в местный ВУЗ – да, получение образования никто не отменял даже в таких семьях, как наша – и вдруг заметил массивную фигуру, бодро приближающуюся к порогу дома. Это был Игорь Громов старший в своих особенных охотничьих сапогах до колен. Он обувал их всякий раз, когда отправлялся на дело. Он позвонил в дверь, а когда вошел, то я сразу же обратил внимание на большой рюкзак за спиной и выглядывающий из-под рукава куртки кончик перуна. Это оружие беркутчи, а если быть точнее, то складной арбалет, который крепится на предплечье.

– Готов к путешествию? – подмигнул он мне.

Я загорелся и готов был в ту же секунду сорваться с места и бежать собирать в рюкзак запасную одежду и кинжал, унаследованный от отца, но вмешалась мать. Она возникла между мной и наставником точно из воздуха. А может, я так сильно обрадовался перспективе нового дела, что просто не заметил, как она спустилась в гостиную.

– Игорь, я уже лишилась мужа. Не хочу, чтобы и с сыном случилась беда, – жалобно сказала она. – Да и вообще, ему учиться надо.

– Поэтому и беру его с собой, чтобы учился. Нина, ты ведь знаешь, для нас иного пути нет.

И она знала. Я видел, как дрожали ее руки и как покраснели глаза, почти чувствовал, как замерло материнское сердце, когда закрывалась за мной дверь, и все же покинул дом, потому что в этом было мое предназначение.

Спустя час я уже сидел в громыхающем поезде напротив Громова и, натянув гордую улыбку до ушей, с нетерпением предвкушал новый подвиг. Глупый мальчишка. Я многое знал и многое умел, но знать – это одно, а быть готовым выполнить свой долг несмотря ни на что – совершенно другое.

Состав мчал через весь наш живописный край. Я обожал его обширные смешанные леса, просторные поля и холмы, многочисленные реки и озера, и представить не мог, что могу жить где-то еще, но посмотреть на новые места хотел всегда. В душе я рассчитывал приехать в более шумный и большой город, увидеть другую жизнь, но, когда поезд начал сбрасывать скорость, за окном все также тянулась лысоватая, как бывало в это время года, лесополоса.

В 16.03 поезд остановился у маленькой пустой станции и устало зашипел. Мы вышли на короткий перрон. Оглядевшись по сторонам, я не увидел ни вокзала, ни других пассажиров, ни вообще каких-либо людей. Богом забытая станция больше напоминала захудалую автобусную остановку, неожиданно появившуюся где-то по середине трассы. Я был слегка разочарован. Я впервые выехал из родного города и надеялся увидеть что-то интересное, шумное, непохожее на Грувск, а вместо этого торчал на небольшом куске обледенелого после ночи асфальта с одинокой лавочкой под дырявым навесом.

– Идем, – хлопнул по плечу Громов, – нам еще семь километров пешком.

Я недовольно поморщился, но промолчал. Закинул рюкзак за плечи, сунул складной нож в карман и зашагал за своим наставником по тонкому слою выпавшего ночью снега, оставляя за собой грубые следы ботинок.

Мы шли по узкой дороге, справа сопровождаемой все той же лесополосой, а слева бескрайним, пока нетронутым полем. Позади ни души и впереди пусто – крикни во весь голос, никто не услышит. Небо хоть и безоблачное, а все равно какое-то холодное, серое, как сталь, солнце бледное. Глядя на пустошь и черные корявые стволы деревьев, тянущиеся нескончаемой лентой вдаль, меня пробрало уныние и скука. Предстоящее дело уже не казалось таким многообещающим. Когда же я обнаружил, что в спешке оставил дома перун – свое главное оружие, то окончательно сдулся.

Я машинально подстроился под ритм шагов Громова, но мыслями вернулся в родной Грувск. Я представлял себе день весеннего равноденствия на берегу Хелетты, большущий костер, музыку, состязания лучников, в которых побеждал с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, друзей… Да, мыслями я уплыл очень далеко и, наверное, не вернулся бы в реальность до самого окончания нашего пути, если бы внезапно под ноги не бросилось что-то маленькое, юркое, темное. К счастью, я обладал отличной врожденной реакцией и отскочил назад прежде, чем скользкие кольца развернулись, и злобно шипящая змеиная голова атаковала меня. Стремительно вытащив нож, я раскрыл его и замахнулся. Пресмыкающееся, однако, не было заинтересовано ни в подобном развитии событий, ни во мне в принципе. Развернув кольца, змея молниеносно скрылась у края поля, будто ее и не было. Я застыл на месте и тупо уставился туда. Это было странно. Змеи не выходят из спячки, когда на земле еще снег лежит, а эта была слишком резвая и явно торопилась, убегая от кого-то или чего-то, иначе бы, наступив на нее, я не избежал бы укуса.

– Такое случается, – будто услышав мои мысли, сказал Громов, – перед Его явлением. То ли еще будет, сынок, то ли еще будет. – Он похлопал меня по плечу и кивнул вперед, призывая продолжить путь.

Я больше не отвлекался. Произошедшее впечатлило меня, и я наконец стал воспринимать путешествие всерьез. Если изначально меня радовала поездка сама по себе и я, воодушевленный возможностью испытать себя в поимке мелкой нечисти, не пытался задаваться вопросами, то теперь терзался предположениями и всю оставшуюся дорогу не терял попыток прояснить дело. Однако Игорь старший не торопился с объяснениями. Поскольку человек он был твердый, упрямый, а вместе с тем неразговорчивый, то я не добился ровным счетом ничего.

Спустя час показался дым, поднимающийся столбом из-за небольшого холма. Когда мы взобрались на него и увидели Сенцы, уже опустились сумерки. Это была крошечная деревушка из двадцати семи, далеко разброшенных друг от друга домов. Позади них простирался обширный, большей частью хвойный, лес, тонкая речушка и луг с проступающей зеленой травой в тех местах, где подтаял снег. Все дома деревянные старые. Людей почти не было, лишь старуха в платке говорила через забор с высоким широким мужчиной с черной бородой. Было трудно понять, сколько ему лет. Если бы мне сказали, что ему сорок, я бы удивился и не менее удивился, если бы узнал, что ему пятьдесят. Бывают такие люди с неопределенным возрастом: и не старые, и не молодые.