– Кто ты? – в голосе Тагира, точнее в его шепчущем рыке не что иное, как угроза. И пальцы, которыми он ухватил меня за подбородок, сжаты слишком сильно. Так что у меня ломит весь череп. Кажется еще немного, и он просто раздавит мою бестолковую башку, как грецкий орех.– Шпионка? Тогда, какого черта произошло там? Ты же пришла за моей головой, не так ли? Почему не отдала меня своим псинам? Кто ты, мать твою. Дура или тварь?

– Тагир Ромуальдович, я не понимаю… – промямлила, чувствуя, как ослабевает захват. Но боль так и осталась, только теперь болела душа, а это гораздо страшнее. И слезу, стекающие на огромную лапищу начальника, позорно – предательские, жгли глаза.– хотя, вы правы, я дура. Дура, что поперлась к вам. Не подумав о сыне, не поняв тупой башкой, что все, что вы делаете – просто преступление. Я дура. Полная. А по отношению к моему сыну еще и тварь. Он там сейчас один, расстроенный. А я выслушиваю ваш параноидальный бред, вместо того, чтобы бежать к нему.

– Ты знаешь, что сейчас сделала? – прошептал он, обжигая дыханием моё ухо. Со стороны мы наверное казались влюбленной парочкой, но ноги мои ослабли от страха, от чувства безысходности и понимания собственной ничтожности.– Отыграла мне лет десять жизни у ментов. Я только не понимаю – зачем, если вы с полканом такие друзья, только что взасос не целовались. – Если бы я не видела, что этот зверь в бешенстве, то подумала бы, что он ревнует. Господи, ну у меня и фантазии.– Говори, сука, что за игры вы играете?

– Я его ненавижу,– по слогам, тихо проговорила я, и так легко это прозвучало. Так обыденно, что самой стало страшно. – И вас тоже. Вы чуть не сломали мою жизнь. Я не навязывалась выполнять чертово поручение. Это вы пришли ко мне, помните? И Васька мой сейчас несчастен. Его бестолковая мать объясняется с человеком, который чуть не оставил его совсем одного на этом свете, вместо того, чтобы спасать его первую выставку. Оправдывается в том, в чем не виновата.

Господи, что я несу. Что там ломать то? Все и так выжжено, выломано. И если бы не Васька, я бы давно уже не жила. И звериные глаза моего шефа, глядящие с хищным интересом, словно читающие мою душу, меня уже не пугают.

– Поехали. Еще успеем,– властный приказ меня приводит в чувство.– У твоего сына будет самая лучшая выставка, и не одна. Светик – пистолетик. Слишком красиво ты вошла в мою грешную жизнь. Через чур. Но, если ты мне соврала…

– Я сказала правду,– твердо ответила, думая о том, что я не умею входить красиво, скорее мои телодвижения похожи на заводной танец чита – дрита.– Просто перепутала пакеты.

Вот у меня все так просто: выбрала не того мужчину, устроилась на работу к монстру, перепутала пакеты. Вся моя жизнь череда нелепостей. А он, тот кто мне был так нужен все эти годы, снова ушел, презирая меня за то, в чем я не виновата.

 Я нервно хихикнула, когда Тагир запихнул меня в машину, как плюшевую игрушку, подтолкнул под ягодицы, слишком нахально, слишком надолго задержавшись ладонями. Выдохнул шумно, и струна напряжения в моей груди оборвалась. Я просто обвалилась на сиденье, свернулась калачиком и почувствовала, как слипаются мои глаза.

– У тебя ведро дома есть металлическое? – услышала, словно сквозь вату.

– А пластмассовое не подойдет? – спросила глупо.

– Нет, заедем в магазин после выставки,– хмыкнул Тагир, глядя на меня в зеркальце заднего вида. Странный, ведро ему зачем? Неужели топить меня будет? Так пластмассовое удобнее – шире. Или для пыток каких? С него станется.

– У меня есть бак двадцатилитровый, я в нем целиком почти умещаюсь. Так что не стоит тратиться,– вякнула я,– а больно будет?

– Я подозревал, что ты дура. Только дура же может связаться с ментовским полканом. Но чтоб настолько – заржал этот мерзавец так, что у джипа аж рессоры скрипнули.– Сожжешь в баке бумаги, когда вернешься домой. Мне за них десятка корячится, и совсем не зеленью. Поняла? После, приглашаю в ресторан. Напьемся, Светик – пистолетик.

 Я кивнула, мне тоже нужна была передышка. Джип мчался по улицам, как бешеный, сопровождаемый недовольными звуками клаксонов. Несчастные водители соседних машин шарахались в стороны, избегая столкновения, а Тагиру было хоть бы хны. Он улыбался, и от этого его лицо стало мягче. Красивый мужик, уверенный в себе. Но не мой. Черт, я все еще люблю того, другого. Чертова полкана с глазами цвета стали, едва доходящего мне до плеча. Я так и не смогла его возненавидеть, как ни старалась.

– Мы торопимся на тот свет? – спросила спокойно, очень надеясь, что голос не дрожит.– Тагир Ромуальдович, еще раз напоминаю, у меня сын.

– И у вашего сына, Светлана Валерьевна, через полчаса должна начаться первая выставка, еще раз напоминаю. Я не прощу себе, если мы опоздаем. Свет, ну давай уже без официоза. Ты Светик, я…

– Тигруля,– хмыкнула я, наблюдая за тем, как на виске моего шефа мелко бьется жила. Господи, куда я снова влезла? Зачем? Надо бежать. Спасаться. Он меня затянет за собой в ад. Но Егорову я не нужна, у него обручалка на пальце, устоявшаяся жизнь. А мне нужно продолжать двигаться вперед. И почему меня только сейчас осенило? Почему я должна ждать несбыточного? И Ваське нужен человек, который научит его быть мужчиной.  А Тагир сильный и решительный.– Только не дави на меня. Ресторан – я согласна.

– Ты не перестаешь меня удивлять. Я бы ни за что не позволил обидеть тебя, хочу чтобы ты знала. Прости, что втянул. Сделал бы все, чтобы Васька не остался без тебя, – хмыкнул Тагир, паркуя машину под знаком. Вот в этом весь он – не признает никаких запретов. «Он бандит, Светик. Не лучший пример для Васятки» – предупредительно шепнул внутренний голос.

Он может спасти меня – тихо сказала я себе. И поплыла по течению. Перестала сопротивляться заботливым прикосновениям. Тагир подал мне руку, помогая выбраться, подхватил пакет с рисунками моего сына. Он надежный, и он не предаст. И Ваське он понравился. А Егоров, да пусть катится ко всем чертям.

*****

Ну зачем он сейчас несется по городу? Ради чего?  Ее надо гнать в шею, а не решать глупые, не нужные ему проблемы. И мальчишка этот ее лопоухий, чужой. А ей не нужен он. Глупой, нежной дуре надо уносить ноги от такого как он.

Сейчас бы надо напиться в умат, и уволить эту наивную идиотку к чертовой матери за несоответствие. Наивная дура не смогла выполнить даже элементарное поручение.

Тагир посмотрел на свернувшуюся на заднем сиденьи калачиком дылду и сжал руль, до боли в ладонях. Вина – вот что он чувствовал. Давно забытое чувство, вытравленное из памяти годами упорных тренировок. Беросов ухмыльнулся своим мыслям, только вот веселье это отдало горечью. Он давно уже не чувствовал куража. А ведь когда – то он подавал надежды, и вот так же, как ее сын переживал за свою первую школьную выставку. Черт, как давно это было. И теперь он чувствовал, что эта женщина пробуждает его давно сдохшую в муках, душу. Черт ее знает, как у нее это получается.

– Прибыли, мадам,– слишком горячечно выдохнул он, паркуясь прямо у крыльца школы.

– Тут нельзя оставлять автомобиль,– голос хриплый, словно присыпанный песком, продирающий до печенок. Она спала что ли? Волосы растрепались. И не красавица, но в ней столько безумного шарма, что невозможно прекратить смотреть.

– Мне можно,– скривил Тагир губы в улыбке, стараясь выглядеть не как зло во плоти. Она поморщилась и упрямо выпятила губку, показывая неудовольствие. Да кто она такая, мать ее. Обычная лохушка с улицы. Но он понял, что все его понты просто пыль, что при желании эта коза скрутит его в бараний рог, даже не чихнув при этом. Странная дура, которую он начинает бояться, вот уж чудо. Надо было гнать, а теперь надо бежать. Но так не хочется. Тагир передал ей пакет с рисунками сына и пошел перегонять машину, на все лады кляня себя за слабость.

Наверное все школы пахнут одинаково: выпечкой, мелом и противным супом. По крайней мере, в его восприятии было так. Тагир уж и забыл, когда в последний раз был в обители знаний. Пошатнулся от нахлынувших ощущений, прижавшись всем телом к женщине, которая, как показалось, была раскаленно – огненной.