Но останавливаться, все бросать и ехать обратно в Руан   не собиралась совершенно.

Продолжала стараться, работать, оставалась после репетиций, чтоб дополнительно прогнать спорные моменты.

Жить было непросто, но я делала то, что хотела. И получала уже от этого удовольствие.

Хотя, минуты слабости, конечно, случались.

И вот в один из тяжелых вечеров, когда за окнами моей маленькой комнаты шуршала золотая осенняя листва, я сидела, опустив невероятно болящие ноги в таз с прохладной водой и слушала Артура, в очередной раз пришедшего без приглашения.

Мне было настолько грустно,  больно  и тяжело… И Артур, с его теплыми умоляющими глазами неожиданно показался тем самым, кто утешит, кто поможет… Просто по голове погладит, Иисусе! Хоть немного ласки, хоть чуть-чуть тепла!

Я улыбнулась ему, и Артур, немного помедлив, аккуратно достал мою ногу из воды, уложил себе на колени и принялся массировать, поднимаясь пальцами выше и выше. Его опытные руки дарили такое блаженство, что я не смогла сопротивляться.

Не захотела.

Он шептал, что давно любит меня, пока нес в постель, и я не хотела даже думать, как давно.

Раздевал, и руки у него дрожали. А мне было жарко и приятно. И хотелось, чтоб это длилось как можно дольше.

Желание тепла, внимания, поддержки было настолько сильным, что я и не задумалась о последствиях. Просто отключила голову, отдаваясь своему первому мужчине так, как ему хотелось.

Утром, традиционно, пришло протрезвление.

Артур лежал рядом и рассуждал о том, что нам надо пожениться, и , наверно, поехать в Руан, к моим родителям,   за благословением…

А я думала о том, что не хочу ничего менять. Хочу танцевать , совершенствоваться и потом, возможно, поехать в Россию, попытать удачи в знаменитой труппе Императорского театра.

Я сказала ему об этом.

И получила первый в своей жизни скандал с выяснением отношений.

Артур почему-то считал, что теперь я обязана во всем его слушаться и что наше совместное будущее предопределено.

– В конце концов, век танцовщицы короткий, – запальчиво заявил он, исчерпав все доводы, – через два года на тебя уже никто и не посмотрит! Перестанут приглашать даже на подтанцовку!

– Но Павлова…

– Ты – не Павлова! Пора забыть уже про эту блажь!

– Но ты же сам…

– Анни, – он сел передо мной на корточки, взял мои руки в свои ладони, посмотрел в глаза, – для того, чтоб достигнуть успеха в этом, надо заниматься с пяти лет, понимаешь?

– Но…

– Ты , конечно, хороша… Но достигла своего пика формы. Дальше будет только хуже.

– Но меня же приняли… И хвалят…

– Потому что я тебя привел.

Я хотела возразить… Напомнить, как выделял меня постановщик, как предлагал в будущем роль ведущей балерины… Возможно…

Но не стала.

Ощущение творящейся мерзости накрыло волной. То есть… То есть все, чего, как я думала, я достигла… Это все фикция? Пыль под ногами? И принимали меня только из-за Артура?

– Зачем ты вообще… Если я не подхожу?..

– Анни, мышка моя… Просто я тебя люблю. Ты хотела этим заниматься, а я хотел быть к тебе ближе… Только и всего. К тому же… Только так я мог завоевать тебя. Думаешь, твой отец подпустил бы меня близко к тебе? А теперь у него выбора нет…

Последнее его предложение добило меня.

Я вырвала ладони из его рук, встала, стыдливо кутаясь в простыню, и приказала Артуру убираться.

И не думать ни о какой женитьбе.

Артур долго не верил, кричал, ругался, даже в гневе опрокинул маленькую прикроватную тумбочку.

Но я не собиралась с ним даже разговаривать.

Тогда он пригрозил, что меня вышвырнут из труппы и ушел, хлопнув дверью.

А я села на кровать, растерянно провела дрожащей ладонью по сбитой за ночь простыне… И заплакала.

Больно было везде. И даже не телесно, нет.

Больно было обманываться, ведь я ему верила, я ему… Доверилась полностью. А он… Оказывается, все эти годы он хотел от меня только одного. Хорошей жизни, которую мог устроить мой отец.

Я была единственной наследницей, приданое имелось солидное… Конечно, теперь отец вряд ли за мной его даст, но, видимо, Артур надеялся на возвращение блудной дочери и смягчение отца.

Тут меня осенило, что, возможно, все было еще проще!

И Артур специально утроился в закрытый пансион для богатых девушек! Лишь для того, чтоб подобрать себе подходящую партию!

Мы встретились, когда мне было двенадцать, неужели он уже тогда?..

Меня затошнило от одной только мысли об этом, и я постаралась тут же забыть про свои догадки.

В любом случае, что бы он ни замышлял… Теперь этому не бывать.

Я начала собираться на репетицию, и, уже придя в Оперу, поняла, что Артур успел сдержать свое слово.

На меня косо смотрели, постановщик кричал всю репетицию, доведя до слез.

Самого Артура не было видно, но мне и без того хватило унижений.

Крик, оскорбления, постоянные указывания на недостатки…

То, что у меня всегда получалось идеально, за что меня всегда хвалили, в одно мгновение превратилось в «корягу деревянную, на которую невозможно смотреть».

Девочки из труппы хихикали, радуясь моему несчастью, поддержки не было ни от кого.

Я закусывала губу, чтоб не опозориться еще и слезами, а после выступления осталась в полупустой Опере, чтоб спокойно порепетировать на сцене в одиночестве.

Отвлечься.

Я летала в полной тишине , едва касаясь ногами  деревянного настила, и чувствовала, как весь ужас этого безумного дня испаряется.

С каждым движением мне становилось легче, свободней. Тело стало настолько воздушным, что, кажется еще одно па – и взлечу! Не ощущалось ни усталости, ни гнева, душившего меня весь день, ни злости, ни обиды.

В конце концов, это все настолько преходяще!

А главное – вот оно, здесь! В музыке, торжественно и одновременно лирично звучащей в моей голове, в певучей легкости рук и ног, в улыбке, не сходящей с лица…

Когда из зала раздались аплодисменты, я сбилась с ритма и чуть не упала от неожиданности.

Остановилась, тревожно вглядываясь в темень зрительских рядов.

– Мадмуазель! Как вас зовут?

– Простите?

Голос был мужской, немного хрипловатый и с еле уловимым акцентом.

– Это Аннет Вьен, месье Дягилев, – ответили за меня из темноты. Я узнала голос своего импресарио, Сола Ёрока.

– Ведущая балерина?

– Нет, но подает надежды…

– Да, определенно подает… Приятно познакомиться, мадмуазель Вьен, – обратился ко мне Дягилев (Матерь Божья, Дягилев!!!), – до скорой встречи.

– До скорой… встречи… – едва прошелестела я, все еще находясь в состоянии , близком к панике.

Мужчины развернулись и пошли к выходу из зала.

Сол что-то тихо уточнил у Дягилева, затем резко зашагал в мою сторону.

Подошел в краю сцены, поманил меня пальцем:

– Тебе повезло, Анни, – быстро заговорил он, – завтра приходи пораньше, еще раз покажешь месье Дягилеву то, что ты здесь танцевала.

– Но как же…

– Забудь! Это твой шанс! Не упусти его!

Он уже давно ушел, а я все стояла на сцене и пыталась унять бешено бьющееся сердце.

День, так ужасно начавшийся, завершился невероятно.