Ладони его, огромные по сравнению с моим мелким, худосочным телом, спокойно фиксируют нужное положение. А еще они горячие, как печка у бабушки в комнате.

Тепло от них такое же. Сразу по всей коже, волнами расходится.

– Ты как, коза?

Знакомое прозвище указывает на то, что он меня тоже узнал. Может, не сразу, может, только теперь… Или нет…

Иррационально накатывают воспоминания о моем утреннем конфузе, когда чуть сознание не потеряла перед ним. Краснею, торопливо хватаюсь за щеки ладонями… Тут же дергает болью  разбитую губу.

– Эй, ты потише… – он моментально реагирует на мои хаотичные стыдливые движения, – стоишь?

Киваю, не убирая ладоней от щек. В голове – бедлам. Вроде, и понимаю, от чего спаслась, чего избежала, а вот ощущения прошедшего буквально в сантиметре несчастья нет. Словно даже его этот грозный мужчина отпугнул.

Рядом с ним мне удивительно спокойно, тепло настолько, что невольно хочется еще ближе подойти. Чтоб источник тепла был рядом. И только моим.

Я невольно подчиняюсь своему внутреннему позыву. И легко подаюсь к нему навстречу.

Задираю подбородок и бесстрашно разглядываю белеющее в полутьме лицо.

Луна, яркая и безумная, отражается в водной глади ставка, дробится и рассыпается на мелкие искры. И все они – в его глазах.

В это мгновение он не кажется мне пугающим. Не смотрится страшным.

Нет, он похож на какого-то древнего воина-защитника. Знаете, раньше ставили такие каменные статуи,  с мощно высеченными скульптурными лицами, возле крупных городов и сел. Считалось, что в них заключен дух-защитник. Тот, кто выручит, если придет беда.

Я в свое время настолько впечатлилась этой историей, что даже пробовала рисовать подобные статуи. Исключительно,  по своему воображению.

Они ведь  только в легендах сохранились.

И вот сейчас такой дух-защитник рядом со мной. Так близко. И спас меня, выполнил свое предназначение.

– Больно? – он говорит тихо, голос его, низкий и приятный, словно резонирует во мне, какие-то струны задевает, о существовании которых я и не подозревала. Только сегодня узнала. Этим утром буквально.

Я не реагирую  на его вопрос, продолжаю смотреть, не моргая, и тогда он, видимо решив, что я в шоке от произошедшего, аккуратно кладет свои огромные ладони прямо поверх моих рук, до сих пор прижатых к лицу… И мягко отводит их в сторону.

А я получаю такой заряд тепла, что ноги опять подрагивают. Но в этот раз я удерживаюсь, исключительно на силе воли, конечно. И на стыде. Потому что третий раз за день падать при виде мужчины… Это слишком даже для такой, как я.

Его ладони держат мои бережно, аккуратно. Он вообще такой… очень аккуратный. Сдержанный очень.

И есть у меня внутреннее ощущение, что ему привычна эта сдержанность, это постоянное умение держать себя в оковах разума. Потому что если такой большой человек не сумеет сдерживать свою чудовищную силу, то… То будут разрушения.

Мужчина двигается так,  словно знает за собой способность к подобному. Словно они уже были. Разрушения. И теперь ему совсем не хочется повторения.

– Давай я тебя отвезу в больницу, да? – опять говорит он, и , наконец, отводит от меня взгляд, косится куда-то в сторону.

Я отслеживаю это движение и вижу глянцево поблескивающий бок байка.

Похоже, мужчина решил ночью искупаться в ставке. И приехал сюда специально, чтоб не мешать никому.

И вот надо же такому случиться: помешал! Поганому Гарику!

Так удачно помешал!

Пока я разглядываю черный байк, мужчина начинает медленно сдвигаться в его сторону, придерживая меня за руку. А я понимаю, наконец, смысл сказанной до этого фразы про больницу.

И тут же торможу пятками в песок!

Какая больница, Господи? Он с ума сошел?

Да и закрыто все ночью. Это к тете Тамаре идти, медсестре поселковой.

Зачем? Из-за царапины?

Да и вопросы будет задавать…

От одной лишь мысли про то, что может подумать тетя Тамара, увидев меня в компании с таким мужчиной, ночью, да еще и с разбитым лицом, становится страшно.

Клянусь, гораздо страшнее, чем до этого, с Гариком!

Отрицательно мотаю головой, умоляюще таращусь на вопросительно смотрящего на меня спасителя.

– Почему? – спокойно уточняет он, – он тебя ударил, может быть сотрясение…

Опять показываю, что не надо. Сжимаю пальцы в большой ладони взволнованно.

– Тогда в полицию. Заявление надо написать на попытку изнасилования.

Ох! А вот это уже совсем ни в какие ворота!

Если до этого я думала, что мне страшно, то сейчас понимаю, что до этого – вообще лайтовая версия была!

А вот теперь – да! Теперь страшно!

Не дай Бог,  вообще кто-то узнает, как я по кустам с Гариком лазила! Меня же… На всю деревню…

А бабушка… Ей же плохо будет! У нее сердце… И спина…

Мужчина тащит уже меня к байку, а я упираюсь сильнее и дергаю руку из его ладони.

Он разворачивается. Смотрит вопросительно и грозно.

Опять мотаю головой, умоляя не делать ничего из того, что намеревается.

Он изучает меня пару мгновений, затем подходит ближе и говорит неожиданно мягко:

– Слушай, я понимаю, ты боишься… Но это – самый правильный путь, пойми. Ты – беззащитная, парень этот – настоящий подонок. Он должен получить по заслугам, понимаешь? Нельзя такое спускать. Никогда нельзя.

Но я упрямо качаю головой.

Мужчина пробует настоять, опять хватает меня за руку, намереваясь силой утащить к байку, но я начинаю отталкивать его и плакать. На меня накатывает настоящая истерика, похоже, позднее зажигание срабатывает, отходная волна после произошедшего.

Мой спаситель тормозит, рассматривает меня с недоумением. А затем,  вздохнув, неожиданно привлекает к себе, обнимает, крепко, но бережно, щедро делясь своим теплом,  своей силой со мною, маленькой и слабой.

Неудивительно, что я тут же утихаю и только всхлипываю беззвучно в его объятиях.

Трусь носом о черную майку, обтягивающую каменную грудь, и буквально через пару секунд понимаю, что дурею уже совсем по-другой причине. Не от ужаса из-за произошедшего и возможных последствий. А из-за самой ситуации. Из-за того, что он меня обнимает, держит, так крепко и надежно. И мне хорошо в его руках. И неожиданно волнительно. Правильным таким, сладким волнением.

Пахнет от него водой из ставка, холодной, ключевой, майка – пропитавшаяся дорожной пылью и вкусным мужским потом. А еще все это смешивается с еле уловимым запахом крови. Наверно, от моей губы.

И голова моя бедная, и без того сегодня пострадавшая, летит опять, сладко и чудесно.

Да что же это за наваждение такое с этим мужчиной?

– Ну все, все… Не поедем. Если не хочешь… – кажется, он неверно истолковывает мое притихшее состояние, думает, что успокоил.