Леви вновь кивает, салютуя чашкой.
– Да, – продолжает вахтовик. – И вам – комната по чину, и вашим людям – по отдельной…
Аккерман снова невербально соглашается, запивая информацию чаем.
– Слава Стенам, Гилберт своё дело знает. Он снабженец первоклассный. Так уж командору и скажи́те, мол, впору и повышение дать. Ведь ещё так сделал, что даже отдельные комнаты и для второго ударного отряда скроил…
Капитан давится чаем. Быстро наклоняется, чтобы не заляпаться, и кашляет.
– Для какого-какого отряда? – хрипло переспрашивает Леви, всматриваясь в Гилберта. Хозяин дома даже растерянно приподнимается со стула, должно быть, опасаясь, как бы сильнейший воин человечества не умер от удушья в его кабинете. Аккерман отмахивается рукой: всё нормально, не надейтесь. Смотритель грузно опускается обратно на сиденье, рассеянно потирая шею.
– Для второго ударного, капитан… – повторяет Гилберт, даже раскрывая папку на своем пыльном столе. – Вот, и бумага имеется от командования. Заявлено: специальный отряд и второй ударный…
Вдруг колокольчик, висящий у двери кабинета дёргается, заходясь звоном. Гилберт возбуждённо вскакивает – живо даже для своей конституции. Дальше по коридору слышится шум: видимо, кто-то вошёл с улицы и топчется в прихожей. Аккерман жадно вслушивается в приглушённые указания, что доносится из-за двери: это Кáта. Её голос он ни с чем не перепутает.
Через сущее мгновение в кабинет уже входит невысокая фигура в расстёгнутой форменной зимней куртке, на плече – вещевой мешок. Гость ударяет кулаком по груди, над сердцем, и приветственно заявляет:
– Второй ударный на стоянку прибыл, принимайте гостей. – Леви, скрытый темнотой и изгибами кресла, всматривается в свою жену: Бишоп стоит к нему вполоборота, спиной, и, судя по вопросам, что капитан начинает решать со смотрителем, явно не догадывается, с каким отрядом ей доведётся следовать дальше завтра. – Гилберт, по традиции – твердый сыр, целая головка. За ваши старания…
Станционщик наигранно утирает слезу:
– Следуете традициям покойного капитана Дункана… Это достойно, это хорошо… – Гилберт укладывает подарок на стол и какое-то время рассматривает его. Катрина, видя его заинтересованность, отходит к ближайшему стулу и, ухнув мешок на дерево, принимается разматывать вязаный шарф. Россыпь снега падает рядом с её ногами. Леви с нескрываемым интересом не отводит от женской фигуры глаз, примечая даже самые мелкие детали: они не виделись уже почти что месяц.
Пятьдесят первая экспедиция за Стены была совершена в зимнее время Эрвином намеренно: условия, конечно, суровее, зато снежные бури и низкая солнечная активность гарантируют замедленность титанов; как следствие: меньше жертв личного состава, в долгосрочной перспективе – меньше общественного осуждения. После выхода за стену Мария корпус проследовал до малоисследованных северных земель и там разделился на отряды, что должны были закартировать местность, а группа Ханджи имела своё собственное задание: исследовательским отрядам дали добро на поимку живых особей для экспериментов. Путь специального отряда шёл через западный квадрат, и одинокий поход заканчивался как раз на станции близ Стены – у Гилберта. Здесь Леви должен был соединиться с другим отрядом, нумерацию которого Эрвин указать не удосужился в приказной бумаге. Уже вместе они пересекали хребет и возвращались к штабу.
Месяц. Месяц разлуки. Месяц, который нельзя было даже скрасить перепиской: за Стенами почтовой службы нет. Аккерман тяжело выдыхает, чувствуя, что держать в руке чашку становится невозможно, он и себя в руках уже держать не в силах: отчаянно хочется встать с запылённого кресла, скрытого полумраком комнаты, подойти к Кáте и крепко её обнять, зарывшись носом в коротких кудрях… Смахнуть с макушки горстку снега, вновь ощутить тепло нежных ладоней, поцеловать жену, в конце концов. И…
– Вас, капитан, уже второй отряд заждался. Целый день сидят с прошлой ночи. Я уж как мог рассказами развлекал, – начинает делиться новостями Гилберт, видимо, насмотревшись на свой подарок. Смотритель с важным видом принимается рыться в выдвижном ящике.
Катрина мягко смеётся, чуть сипло с холода:
– Вы с такой хитростью это говорите, значит, есть подвох. – Бишоп снимает куртку и, зачесав волосы рукой, оглядывается на собеседника. – Дайте угадаю, отрядом руководит Дирк?
Гилберт усмехается, вываливая на стол ключи от комнат. Катрина рассеянно подбирает их, крутит в руке, пересчитывая. Леви даже с такого расстояния видит: одиннадцать. Десять на состав, один на капитана.
– Никак нет, – с покладистой язвительностью юлит смотритель. Аккерман готов спорить, что Гилберту просто нравится растягивать диалог с Катой, чтобы быть в центре внимания как можно дольше. Леви отставляет чашку на маленький хлипкий столик, решая прекратить этот фарс. – Думаю, вас приятно удивит…
– Можешь вернуть один ключ, он тебе не понадобится, – встревает Аккерман, перебивая поток слов снабженца. Кáта ощутимо вздрагивает и резко разворачивается на каблуках сапогов. Взгляд потихоньку приспосабливается к перепаду освещённости: угол комнаты со столом выхвачен парой керосинок, а вот кресла лишь очерчивает отблеск камина. Поначалу, в лёгком оцепенении, она даже моргает несколько раз, будто не веря. И вдруг её губы трогает улыбка. До боли знакомая и родная.
– Добрый вечер, Леви. – Имя слетает так просто и нежно. Аккерман чувствует, как невольно замирает, а по телу мурашки проходят. Будто нет в этой комнате кого-либо кроме них двоих, будто только для него звучит её голос.
– Вечер, Кáта, – эхом чуть хрипловато отвечает капитан. Он отталкивается и быстро пересекает разделяющее их пространство. Не отрывая взгляда, берёт её вещевой мешок, шарф, тянется было помочь и с курткой, но Катрина поворачивается к Гилберту, протягивая связку ключей удивлённому смотрителю.
– Заберите тот, что от офицерской комнаты – мне не к чему. – Снабженец было возражает, но Кáта тут же улыбается, качая головой: – Думаю, я прекрасно размещусь у мужа.
***
Лестница скрипит с нескрываемой обидой заброшенности, стоит на неё ступить. Несколько комнат расположены на первом этаже, более просторные и комфортабельные – на втором и офицерские, с отдельной ванной – на третьем. Леви идёт впереди, закинув вещевой мешок на плечо, но он безраздельно чувствует, что Кáта идёт позади. Рядом.
Бишоп раздаёт ключи своим людям, инструктирует по режиму дня и заявляет сборы с завтрашним рассветом. Солдаты, уже в пересмешку с сослуживцами из специального отряда, кивают и желают доброй ночи капитанам. После этого Катрина и Леви поднимаются выше. Неспешно переговариваются, спрашивая об экстренных ситуаций в пути, о раненых и количестве уцелевшего инвентаря и провианта. Слова даются легко, будто с последней встречи прошло всего пара часов, а вот сердце отзывается на речь родного человека иначе: бьётся о рёбра, будто в его объятья просясь.
Аккерман открывает дверь и пропускает Катрину вперёд, ощущая мимолётное касание, что чертят женские пальцы по его плечу. Ненавязчивое, но до головокружительной дрожи интимное. Кáта с благодарностью окунается в темноту спальни, понимая, что сейчас её румянец наверняка не будет заметен. Было в этом что-то особенное: вот так вновь ненавязчиво его касаться, вспоминать – что она может его касаться.
