Ему казалось, что мать тоже относится к отчиму свысока. Она словно бы не могла позабыть о том, что снизошла до него, да и он сам, кажется, не забывал об этом. Он внимал каждому ее слову, слушался ее взгляда, просто поворота головы.
Зимой она поступила на курсы английского языка. Три раза в неделю после работы уходила заниматься. Возвращалась поздно, и на столе ее всегда ждал чай и горячий ужин.
— Пей, Лиля, ты, наверное, устала… — говорил Кирилл Константинович, наливая ей чай.
Она кивала:
— Да, немного…
Артюшу в нем раздражало все — его постоянная улыбка, ровное, ничем не омрачаемое настроение, даже его преданность матери, даже стремление как-то угодить ему, Артюше.
— Но ведь с ним нам легче, — говорила мать, когда они с Артюшей оставались одни. — Смотри, я даже на курсы английского языка поступила, потому что у меня теперь больше свободного времени. И денег больше, да, да, это тоже кое-что значит…
Она так считает, что ж, он не будет с нею спорить, все равно своего отношения к нему он не изменит никогда в жизни!
Когда Артюша закончил семилетку, отчим предложил ему учиться дальше, закончить десять классов.
Артюше и самому хотелось бы учиться, но назло отчиму он сказал:
— Нет. Пойду работать.
— Успеешь, — отвечал отчим. — А пока учись, раз у нас есть такая возможность.
Артюша вопросительно посмотрел на него:
— У нас? Возможность? Какая же?
— Я достаточно зарабатываю, нам хватит…
— Ну знаете, — сказал Артюша. — Мало ли что вы хорошо зарабатываете!
Мать отнеслась к решению сына пойти работать спокойнее, чем Кирилл Константинович. Она вообще в последнее время казалась рассеянной, все больше молчала, а порой ни с того ни с сего раздражалась и говорила отчиму:
— Оставь меня в покое!
Артюше она сказала:
— Решай сам.
Артюша еще немного поломался для вида. Потом сказал примирительно:
— Так и быть. Окончу десятилетку, а там посмотрим.
— Вот это правильно! — обрадовался отчим. — Ведь ты же способный, ты просто все на лету схватываешь!
— Вообще-то учиться, конечно, интересно, — снисходительно согласился Артюша.
2
Весной Артюшина мать опять повеселела, стала опять красивой и веселой.
С курсов приходила поздно, иногда даже ночью. Соседи перешептывались, но она ни на кого не обращала внимания.
Кирилл Константинович не прислушивался к сплетням. Он раз и навсегда поверил ей, не подвергая сомнению ни одно ее слово, ни один поступок.
Впрочем, она ничего не объясняла ему. Уходя на курсы, коротко говорила:
— Приду поздно…
И он покорно кивал головой.
Когда бы она ни пришла, он не спал, дожидался ее. Заслышав шаги в коридоре, бежал в кухню подогревать чайник, наливал ей чай, подвигал тарелку с бутербродами.
Зачастую ей вовсе не хотелось есть, и она силой заставляла себя прикоснуться к чаю.
— Ну, чего ты не спишь? — спрашивала она его.
— Когда тебя нет дома, я не могу заснуть, — отвечал он.
Она была рада придраться к нему:
— Это что же, упрек?
Он обезоруживающе простодушно смеялся в ответ:
— Да что ты, конечно, нет! Просто не спится мне…
Она молча пожимала плечами. Карие глаза ее смотрели на него с непонятным выражением то ли жалости, то ли досады…
Утром, уходя на работу, она целовала Артюшу в щеку:
— У тебя все в порядке?
— Пока да, — отвечал за него отчим. — Но скоро у него экзамены.
— Да, экзамены, — торопливо повторяла мать и убегала. А Кирилл Константинович убирал со стола, подметал в комнате и говорил Артюше:
— Ты когда идешь в школу?
— Сегодня позднее, ко мне придут ребята, будем готовиться, — отвечал Артюша. — Так что…
— Понятно, — прервал его отчим. — Я ухожу. Уже ушел…
Однажды в воскресенье, когда отчим и мать были дома, Артюша сказал:
— Завтра у нас родительское собрание, а потом уже начнутся экзамены.
— Завтра? — переспросила мать и задумалась. — Какая жалость! Завтра у меня дополнительные занятия на курсах.
— В каком часу собрание? — спросил отчим.
— В восемь.
— Хорошо, я пойду, — сказал отчим. — Прямо с работы.
Он пришел с собрания поздно. Артюша и мать уже спали. Мать проснулась, спросила шепотом:
— Это ты?
— Я! — громко ответил отчим.
С нее разом слетел сон. Такого он еще не позволял себе никогда — все спят, а он говорит громко, словно один в комнате.
Она привстала на постели, нажала кнопку настольной лампы.
Он смотрел на нее в упор. Губы его улыбались, влажные прямые волосы сбились на лбу.
— Ты что, пьяный? — брезгливо спросила она.
Он радостно засмеялся.
— Лилечка, совсем немножко, самую малость…
— Этого еще не хватало! — со вздохом сказала она.
— Понимаешь, неожиданно встретил старого друга…
И снова засмеялся.
Артюша проснулся, удивленно раскрыв глаза, уставился на него.
— Боже мой! — сказал отчим. — Боже мой, подумать только, почти двадцать лет не виделись!..
— Замолчи! — оборвала она его. Карие глаза ее сузились, стали острыми и колючими. Она встряхнула пушистыми, рассыпавшимися по плечам волосами. Белая ночная сорочка открывала ее шею, нежную, как у девочки-подростка, с едва заметной впадинкой.
Она была так хороша и в то же время показалась вдруг такой далекой, что Кирилл Константинович замолчал, с тревогой глядя на нее.
Улыбка медленно угасала на его лице.
— Артюшу хвалили на собрании, — растерянно сказал он. — Лучше всех учится…
Она не ответила ему. Он подошел к ее кровати, погасил лампу, в темноте разделся, лег на диван.
Внизу под окнами проехала машина. Свет фар стремительно врезался в темноту, на мгновение вырвал из мрака книгу на столе, кусок обоев, блеснул и разом погас в зеркале.
Потом опять стало темно, и только кто-то невидимый вдруг стал нашептывать неслышные слова, потом все громче, все явственней, и наконец дождь разразился вовсю, словно ударила в стекла чья-то сильная рука.
3
На следующий день в школе, на перемене, к Артюше подошел классный руководитель Сергей Петрович.
— Удивительное дело! — сказал он. — Вчера я встретил твоего отца.
— Кого? — переспросил Артюша.
— Твоего отца. Мы с ним всю войну вместе прошли.
— Он мне не отец, — пробормотал Артюша.
Сергей Петрович внимательно посмотрел на него.
— Отчаянной смелости человек, — сказал он задумчиво. — И вообще редкий парень!
— Кто? Кирилл Константинович?
— Да, он.
Артюша чуть было не присвистнул. Так не вязалось представление об отчаянной смелости с этим узкоплечим, пожилым человеком.
Просто невозможно было вообразить его на фронте, одетым в гимнастерку, командиром, за которым солдаты идут все, как один…
Неужто он мог бросать гранаты под танки врага, стрелять из автомата, пикировать на бреющем полете, сбрасывая с самолета бомбы над фашистскими городами?..
Артюша хотел было расспросить Сергея Петровича, узнать от него все, все, просто услышать, что он еще скажет и почему считает отчима редким парнем, но прозвучал звонок, и Сергей Петрович сказал уже другим, привычно строгим тоном:
— Пора в класс!
Весь день в школе Артюша вспоминал слова Сергея Петровича: «Отчаянной смелости человек…»
Как и обычно, Артюша пришел домой в седьмом часу вечера.
Отчим был один, сидел за столом, опершись щекой о ладонь, глядел в раскрытую перед ним тетрадь.
Задумался ли он или так погрузился в чтение, что даже не расслышал шагов Артюши, но, когда Артюша подошел ближе, он вздрогнул и посмотрел на него.
— Что это за тетрадь? — спросил Артюша.
Сверху на странице было выведено крупным, старательным, детским почерком «Диктант», а ниже написано: «Сегодня харошая погода, мороз и солнце и снег свиркает на солнце».
Артюша усмехнулся:
— Во как! В двух строчках две ошибки. Верная пара!
