Оставалось лишь одно место, где она могла надеяться на помощь, но внутренним чутьем Ката чувствовала, какую цену ей придется за эту помощь заплатить. Она достаточно много времени провела с Гордоном, чтобы понимать, что он ничего не делал просто так.

Ката нащупала нательный крест под своим платьем.

— На все воля Божья, — вслух сказала она.

========== Глава 16 ==========

Когда Ката шагнула в зеркало с мальчиком на руках, Гордон сидел по-турецки с закрытыми глазами, и лицо его было до того бледно, что казалось отлитым из белого воска. В этот раз Колдблад не создавал иллюзии, и вместо тумана и темноты стены комнаты глянцево серебрились зеркальной поверхностью, напоминая об истинной сущности его мира. Ката двинулась к центру, и четыре зеркальных двойника последовали за ней. Гулкий звон их шагов зазвучал как бьющееся сердце.

— Так-так, — тихо произнес Гордон, открывая глаза. — Ты пришла, и пришла не одна. Ты плачешь. Что случилос-сь?

— Себастьян умирает, — прошептала Ката, чувствуя, как ком в горле мешает ей говорить. — Мальчик, мой воспитанник. Вы можете помочь ему?

— Умирает, — эхом повторил Гордон, не сводя глаз с неподвижного тела ребенка. Его лицо приобрело странное выражение, будто его накрыла тень, глаза полыхнули синим, и почти сразу подернулись дымкой. — У-ми-рает… Отчего?

— Я не знаю, — покачала головой Ката. — И никто не знает. Себастьян умирал всегда, сколько я его помню. Он тяжело болен, но врачи не могут поставить диагноз. Я бы сказала, что он умирает от холода, если в этом есть хоть какой-нибудь смысл. Вы поможете ему?

— Помогу ли я ему? — ухмыльнулся Гордон, двинувшись против часовой стрелки вокруг Каты, так, что ей пришлось развернуться, чтобы не упустить его из виду. Его фигура не отражалась ни в одном из зеркал. — Помогу ли я Себастьяну? — громко спросил Гордон пустоту, обращаясь к невидимому зрителю. — О да, как ты права, я чувствую холод вокруг этого ребенка, холодный кокон окутал его и мешает дышать. Слабое сердце — легкая добыча. Если ничего не сделать, через четверть часа он совсем закоченеет, и тогда никто уже не будет в силах помочь ему. Могущество холода беспредельно, но к счастью для меня и для тебя, холод подчиняется мне. Я могу навсегда освободить Себастьяна от его недуга — навсегда, слышишь? Он станет пухлым, розовощеким ребенком, который однажды вырастет в выносливого и крепкого юношу. Ты ведь этого желаешь больше всего на свете, Ката? Ведь этого?

Еще до того, как она пересекла порог, Ката знала, как будут развиваться события — она видела их внутренним зрением. Ей казалось, она чувствует пульсацию предвкушения, исходящую от Колдблада. Гордон понял, что она пришла подарить ему освобождение до того, как сама она обмолвилась об этом, и наслаждался накрывшим его ощущением свободы. Каждое произнесенное слово, каждое промедление было для него точно прелюдией к любовному акту, и он, теперь уже зная наверняка, что навсегда покидает зеркало, оттягивал финал, обостряя свою жажду.

— Я выведу вас отсюда, — решительно сказала Ката, прерывая поток хитросплетенной паутины слов, которой он опутывал ее, забывшись в своей игре. Для нее, в отличие от Гордона, каждая секунда промедления была нестерпима.

— Так-так, — улыбнулся Колдблад-младший, останавливаясь перед ней и складывая пальцы пирамидкой. — Значит, ты хочешь освободить меня в обмен на жизнь и здоровье мальчика?

— Да, — нетерпеливо кивнула она. — Пожалуйста, скорее! Делайте, что необходимо.

Гордон осклабился в ухмылке, а потом подошел почти вплотную к ним и положил на лобик Себастьяна бледную руку с синюшними кончиками пальцев и длинными ногтями. Ката напряглась. Гордон поднял на нее горевшие синим пламенем глаза, внимательно изучая ее лицо, и вдруг, передумав, решительно убрал руку за спину.

— Нет-нет-нет, моя дорогая, — сквозь улыбку прошептал он, отступая назад. — Так не пойдет. Ты хочешь установить между нами торговые отношения: «я тебе дам то-то в обмен на это», а я желаю совсем иного. Я не хочу, чтобы ты была моей должницей, я хочу человеческих отношений, — он сделал паузу, оглядывая помещение. — Я помогу тебе, потому что не могу допустить, чтобы моя возлюбленная узнала боль потери, — он сцепил руки в замок на груди, по-змеиному сузив глаза. — А ты поможешь мне, потому что, как верная жена, жаждешь закончить страдания своего супруга. Да, Ката, — ответил он на ее невысказанный вопрос. — Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Ката только моргнула, как вдруг одеяние Гордона сменилось на фрак, а на ней оказалось свадебное платье, выполненное из тончайших кружев. Вместо больного мальчика, ее дрожащие руки сжали букет невесты.

— Где… где Себастьян? — в панике обернулась она.

— О, за него не волнуйся, — прошелестел Гордон. — Здесь он в безопасности.

Антураж комнаты сменился на старинную церковь, где скамейки оказались заняты изысканно одетыми людьми, в которых Ката узнавала своих родных, но они, конечно, не были ее настоящими родными — они были следами на песке ее памяти, очередной иллюзией, сотканной Гордоном. Все они бессмысленно улыбались. Родители Каты, при жизни не выносившие друг друга, держались за руки.

Пока она озиралась по сторонам, священник с белой столой на шее принялся монотонным голосом читать им проповедь.

Кате казалось, она провалилась в глубокий сон. Мир вокруг был до того реальным, что ей приходилось напоминать себе, что они всего лишь внутри зеркала, и ничего из того, что она видит, не реально. Ничего, кроме самой сути.

— Нет… все это слишком быстро, — взмолилась она.

— Здесь не над чем думать, Ката, — ответил Гордон, вытянувшийся в струнку перед священником. — Провидение создало нас друг для друга. Мы — две части одной души, которую Хранители расщепили надвое. Только через союз мы сможем достигнуть внутренней целостности и исполнить наше предназначение. Всю жизнь ты была бессловесной тенью, Ката. Как слуга, жила жизнью других, а не своей собственной. Разве это справедливо? Разве справедливо, что ты, чистая душа, искренне любящая чужого ребенка и чужого мужа, была лишена благ, которые, как из рога изобилия, посыпались на тех, кто даже не мог оценить их по достоинству? Как смел мой брат предпочесть тебе пустышку из человеческого мира? Неужели все, что имело для него ценность, все, что он был способен разглядеть, — это красота ночной бабочки? Отринь же свое печальное прошлое, Ката, и признай будущее, где ты реализуешь свое предназначение. Я подарю тебе все, о чем ты мечтаешь. Любовь, богатство, красоту и величие — я брошу все к твоим ногам, точно джин из волшебной лампы! Стань моей, Ката, прошу! Попробуй полюбить меня — неужели я этого не заслуживаю? Посмотри мне в глаза. Никто и никогда не любил меня. Никто, включая родителей, которых заботил только их драгоценный Финни. Неужели и в твоем сердце есть место лишь для моего брата?

Ката послушно взглянула в его молящие глаза, и вновь жалость тисками сдавила ей грудь, так что стало больно дышать. Она чувствовала всю его боль: боль одинокой души, преданной миру зазеркалья, боль ребенка, никогда не знавшего тепла. Когда-то именно жалость зародила в ее сердце семя любви к лорду Колдбладу, которое дало всходы и захватило ее целиком. Теперь же, лишенный должного ухода, цветок зачах, нечему было больше питать его корни. И Ката по стебельку вырывала его из своего сердца.

Она всегда любила тех, кто больше всего в этом нуждался. В детстве у нее был уродливый одноглазый кот с порванным ухом, который царапался и кусался, если к нему прикоснуться. Друзей она выбирала среди забитых и странных, которых унижали ровесники и которым, как она считала, жизненно важен друг. Ката помогала пьяницам и бездомным отыскать кров, мастерила скворечники и однажды выкормила лисят, оставшихся без матери. Все это у нее выходило естественно и добровольно. Но никто еще никогда не умолял ее подарить свою любовь, никто не желал этого так прямо. И Ката, хотя и трепетала перед узником, желала исцелить его душу от мрака. Может быть, в этом и есть ее предназначение? Может, благодаря ей Гордон справится со своими внутренними демонами, холод перестанет терзать его и он сумеет полноценно выполнять обязанности Хранителя? Ей так хотелось быть нужной.