Она не говорит по-английски. Но она учит меня, как делать соленья. Мохамед любит поговорить. Он рассказывает мне о финиках, о горах, о теплоте людей в его родной стране. Затем о том, как его пытали там. И он вглядывается вдаль, преследуемый воспоминаниями. Я думаю о своем коллеге, одном из лучших врачей, с которыми я когда-либо работала, из той же части мира. Он добрый и очень умный, тратит свое время, пытаясь перевести то, что он называет «точной наукой», на язык, который я понимаю, показывая мне графики данных, числа и символы. Когда замечаю, что я больше художник, чем ученый, он смеется и напоминает мне, что медицина и уход за больными – это вещи, важные в равной степени. Он приносит медсестрам из дома горячую еду в маленьких металлических горшочках, так как считает бутерброды ядом.

Мохамед поднимает рубашку и поворачивается, чтобы показать шрамы на спине, очень похожие на узоры на пластиковой миске. Он рассказывает об ужасных событиях, но без сантиментов. Просто хочет, чтобы я знала, что произошло и как он оказался в Британии. Он не плачет и не выглядит грустным.

Медсестры должны быть хорошими слушателями. Сестринское дело включает в себя некоторые действия, которые со стороны кажутся простыми, но на самом деле невероятно сложны. Медсестра, держа пациента за руку, оценивает и температуру, и тургор кожи (ее эластичность), и признаки обезвоживания, и пульс, и частоту сердечных сокращений, и эмоциональное состояние больного. Она ищет признаки спутанности сознания, деменции, острой почечной недостаточности и сепсиса. Держа за руку пациента, медсестра оценивает все аспекты его жизни: психическое, эмоциональное и физическое здоровье. Она пытается собрать мозаику симптомов и понять, что нужно человеку и как это можно осуществить.

То же можно сказать о медсестрах как слушателях. Активных слушателях. Это простой, но мощный метод обследования: иногда именно он имеет решающее значение для обеспечения хорошего ухода. Это важно для пациента. Мы все заслуживаем быть услышанными.

Я слушаю и солю огурцы. Мохамед рассказывает мне об их медработнике, которая, по его словам, еще и друг. К ним приходит кто-то из зарегистрированных медсестер, работающих в системе Национальной службы здравоохранения. Эти специалисты присматривают за детьми в возрасте до 5 лет или вплоть до совершеннолетия, если их семьи входят в группы риска – люди с ограниченными возможностями, бездомные, наркоманы или беженцы.

– Нам повезло, что она у нас есть, – говорит мужчина.

Я иду в спальню и вижу улыбающуюся девочку с трубкой для кормления, подсоединенной к пустому пластиковому пакету. Она в наушниках смотрит диснеевский мультик по маленькому телевизору. Я машу, и она машет мне в ответ, а потом сразу же возвращается к экрану. Она привыкла, что медсестры приходят и уходят. Я отключаю ее питание и возвращаюсь к родителям, предлагая остаться и дать им передышку. Я провела часы, слушая Мохамеда и готовя соленья, и всего пару минут с ребенком. Но я начинаю понимать, что нельзя просто заботиться о пациенте, будто он каким-то образом отделен от семьи. Забота о семьях – это работа всех медсестер, причем часто уникальная. Мохамед и его жена обнимают меня, оба, и провожают до двери.

Позже я нахожу в своей сумке банку солений и приклеенную к ней скотчем записку: «Спасибо, медсестра. Приходите к нам снова. Вам всегда рады в нашем доме».

Имонн – главный медбрат Королевской больницы Марсдена, первой в мире специализированной онкологической клиники. Он приглашает меня в свой кабинет и показывает оригинал письма, написанного Флоренс Найтингейл на стене. Я встречаюсь с ним, чтобы услышать мнение о важности ухода за больными. Имонн рассказывает мне о бригадах, в которых он работал и которые возглавлял, и о том, как усердно работают его коллеги, об их опыте и самоотверженности в уходе за онкобольными и их семьями. Еще он работает в обороне и спасал жизни людей в Ираке, а также в других полевых госпиталях. Я расспрашиваю его о военном сестринском деле, зачем он это делал, рисковал жизнью, своим психическим здоровьем, семьей. Я киваю на счастливую фотографию его красивой молодой жены на столе. Он гордо поднимает голову.

– Я делаю это для своих коллег, – говорит он без колебаний. – Эти мужчины и женщины учат меня значению слова «командная работа».

На автобусной остановке по дороге домой со мной болтает медсестра. Она спрашивает, зачем я приходила, и узнав, что я брала интервью у Имонна, кладет руку на сердце.

– Он блестящий лидер, – говорит она. – Самый добрый человек. Он помог мне пережить несколько действительно трудных дней. Всегда радеет за нас, медсестер.

Несколько месяцев спустя мы внезапно погрузились в новую реальность: COVID-19 навсегда изменил мир за считанные недели. Я решаю, вступить ли еще раз, хотя бы на короткое время, в команду медицинских сестер неотложной помощи. Боюсь. Я думаю о своей семье, своих детях, своем выборе. И тут я вижу фото одной из новых больниц. Впереди стоит Имонн с высоко поднятой головой и в униформе. Главным медбратом будет он. Я думаю о том, какой он хрупкий. И какой сильный. Я думаю о командной работе и ее важности в каждой больнице, сообществе и социальных учреждениях, где работают медсестры, врачи, сиделки, повара, водители, грузчики, физиотерапевты, работники психиатрической службы, уборщики и многие другие.

Они не герои. Просто обычные люди, выполняющие свою работу. Но им хватает смелости заботиться. Я думаю о своих пациентах, об их семьях, их храбрости. Я думаю о своих коллегах, которые даже сейчас поддерживают здравоохранение и социальную помощь, и обо всех в Службе. Я боюсь. Но все же я хочу быть рядом с коллегами. Я заполняю регистрационную форму.

День, когда мою дочь назвали словом на букву «Н», начался так же, как и любой другой. Было солнечно, и мы пошли в местный парк поиграть в мяч. Малышка еще только учится бегать, постоянно падает и разбивает коленки, поэтому мы проводим много времени в парке. Трава – самый безопасный для ее ножек вариант. И это ее любимое место. Дочка еще не говорит, ее язык – это тарабарщина, понятная только мне. Но она уже танцует, вертится, кувыркается, прыгает и кружится. Я смотрю, как она убегает, хихикая от восторга, а затем возвращается, протягивая руки, чтобы я могла ее поднять и покачать. Моя жизнь не могла сложиться лучше.

Сначала я не слышу, что нам что-то говорят. Просто вижу группу из четырех молодых людей, смотрящих в нашу сторону. Они стоят, пьют пиво из банок, а между ними бегает низкорослая собака с толстой шеей.

Я привыкла, что люди обращают внимание на мою дочь. Она настолько красива, что кто-нибудь все время останавливается, чтобы рассмотреть ее получше, поэтому я не обращаю особого внимания на молодых людей. Слышу вдалеке звук фургона с мороженым и не замечаю их выкрики. Я обращаю лицо к солнцу и закрываю глаза, вдыхая запах далекого первого в сезоне барбекю. А потом слышу это слово. Фургон с мороженым останавливается, дочь снова убегает от меня, хихикая. Я слышу, что они кричат в нашу сторону: черномазая, негритоска…

Сердце бьется так громко, но я его не слышу. А вот моя маленькая дочка продолжает слушать их. Она перестает смеяться и стоит совершенно неподвижно, глядя на молодых людей, которые кричат прямо ей. Один из них бросает в ее сторону банку. Собака лает взахлеб. Я смотрю, как малышка отступает назад, будто банка в нее попала, она растеряна и испугана, слезы текут по лицу, но она не издает ни звука. Она бежит ко мне, но впервые не протягивает руки. Я не защитила ее. Мои объятия бесполезны.

В эту секунду я понимаю, что моя дочь познает мир, отличный от моего. Ненавистный и опасный мир. Моя белая кожа означает, что я никогда по-настоящему не пойму, что такое расизм, или пойму не так, как мои дети и мой муж. Мне еще так много предстоит сделать. Нужно продолжать слушать и учиться у мужа и у многих, многих других. Мне нужно понять и бороться с расизмом, из которого извлекли пользу все белые люди.