— Лесная царица?

— А ты разве не слышал? Лесом правит лесная царица. Ей подвластны все звери и птицы. Она очень красива и, представляешь, совершенно голая, только длинные волосы прикрывают ее наготу. Лесная царица посылает удачу охотнику, а если охотник придется ей по сердцу, она одаряет его своей любовью.

— Лесная царица любится с охотником?

— В любви и царь и охотник равны.

— Это ты хорошо сказал, Уча.

— Ей безразлично, в какого ты бога веруешь и какого ты рода-племени.

— Ничего себе дамочка, — засмеялся Антон.

— Если человек предаст ее любовь, она жестоко отомстит ему.

— Кто же ей изменять-то станет, коли она такая красавица...

— Она солнцелика, и страсть ее ненасытна.

— Может, скажешь, и эти ткашмапы ненасытны в страсти? — спросил Бачило и посмотрел в сторону девушек.

Девушки и дельфины плавали вместе.

От Кобулетти и до Кулеви в море было множество дельфинов. Они плавали стадами, резвились у самого берега, выныривали из воды и кувыркались в воздухе.

Девушек связывала большая дружба с дельфинами. Когда девушки шли купаться на море, дельфины, весело крича, подплывали к самому берегу. Они так радовались девушкам и, казалось, не могли прожить без них ни одного дня: они теряли покой, бессмысленно сновали по морю, тревожились, криками призывая девушек, и не отплывали от берега, пока девушки не приходили на пляж. Тогда начинался такой переполох, такой праздник, что и представить невозможно.

Стоило девушкам войти в море, как дельфины тут же появлялись возле них. Минуты эти были полны смеха, веселых возгласов, визга и плеска.

— Об этих девушках я ничего не скажу, Антон, а вот настоящая ткашмапа жестоко мстит охотнику, отвергшему ее любовь. Не видать тогда ему удачи.

— Боюсь, и нам не улыбнется удача, ибо мы пренебрегли любовью наших цариц, — засмеялся Антон.

— Я вовсе не шучу, Антон, — серьезно продолжал Уча. — Страшна во гневе отвергнутая ткашмапа.

— Ну, братец, так же страшна и любая отвергнутая женщина.

— Ты лучше послушай, что совершила одна такая ткашмапа.

— Это что же, быль или легенда? — спросил Бачило.

— Может, для кого и легенда, а я вот в лес далеко заходить долго боялся.

— Да и у нас в Полесье легенд хватает. И я порядком натерпелся страху в детстве. Что там лес, я и озера боялся пуще смерти. Болтали, что в Черном и Выгоньевском озерах живут водяные.

— Так вот, в селении Джвари в старину жил охотник, и звали его Зурхан Зурхая. Был он так красив и статен, что все женщины в округе сходили от него с ума. А жена у него была красоты неописуемой, и любил ее Зурхан без памяти. Других женщин, сказывают, он даже взглядом не удостаивал. Однажды на охоте повстречалась ему ткашмапа. Случилось это на горе Квири. Застыла ткашмапа на месте, не в силах отвести глаз от Зурхана. Да и наш охотник поразился красоте женщины. Он и представить себе не мог, что есть на свете женщина прекрасней его жены.

Подошел он к ней поближе, не привидение ли, думает, и коснулся рукой ее груди. Ткашмапа схватила его руку и крепко прижала к своей груди. Потом тряхнула головой и отбросила назад длинные волосы, до самых пят скрывавшие ее тело. И оказалась она нагой, и тело ее было прекрасно. Помутился у Зурхана разум при виде такой красоты. А ткашмапе только того и надо. Крепко обняла она своими сильными руками Зурхана и прижала к обнаженной груди. «Полюби меня», — молила она Зурхана. «К чему тебе моя любовь, да разве достоин я твоей красоты?» — удивился Зурхан. «Нужна, нужна мне твоя любовь», — твердила ему обезумевшая от страсти женщина. И огонь ее страсти опалил сердце охотника: изменил он своей жене. Целый день нежились они в объятиях на золотом ложе ткашмапы. И дал тогда Зурхан клятву лесной царице, что не приблизится он отныне к своей жене. С той поры хоть и приносил он домой всю свою добычу, но даже близко не подходил к постели своей суженой. Только забрезжит, бывало, утро, вскинет он ружье, свистнет своего пса и уйдет из дому, даже не взглянув на жену. Стоило приблизиться Зурхану к горе Квири, как тут же тянуло его к постели ткашмапы. И не могли они насытиться любовью. А жену Зурхана ревность изводила, чуяло ее сердце, что мужу другая женщина люба. Зурхан, сказывают, и охотой стал пренебрегать. Жена его таяла как свечка и наконец слегла. Тут уж сжалился Зурхан над ней, оттаяло его сердце, вновь он вернулся к супружескому ложу. С того дня перестал ходить к ткашмапе. Но вот однажды пес Зурхана с лаем понесся со двора. Зурхан схватил ружье и ринулся вслед за псом. Пес что есть силы несся к оленьему стаду, пасшемуся на склоне горы. Едва завидев пса и охотника, олени одним духом вознеслись на вершину горы Квири, где находилось золотое ложе лесной царицы. Только собрался было Зурхан сразить оленя-солнце, стоявшего во главе стада, как заговорил олень женским голосом. Опусти, мол, ружье, все равно ведь бессильна предо мной пуля клятвоотступника. И понял Зурхан, кто был тот самый олень, но ружья не опустил. Тогда оборотился олень в ткашмапу. И рухнул Зурхан на колени, стремясь вымолить прощения у царицы, но ткашмапа сказала: зря, мол, стараешься, нет тебе пощады. А Зурхан ей на это: сердце мое, мол, не камень, сжалился я над несчастной своей женой. «Ах, не камень, говоришь, — молвила в ответ ткашмапа, — так быть ему камнем. И душе твоей, и телу твоему камнем быть!» Не успела она слово вымолвить, обратился Зурхан в камень. И пес его камнем холодным стал.

— Ну и ну! Вот тебе и лесная царица. Как бы и у наших ткашмап не оказались такие жестокие сердца, — вновь повернулся к девушкам Бачило.

— Вот этого я не знаю. Но знаю одно: не давши слова — крепись, а давши — держись. А кто это правило нарушит, пусть поглядит на вершину Квири. И сейчас еще стоят там каменные изваяния охотника и его пса. Сказывают, на один день в году оживляет ткашмапа охотника и его пса. И тогда слышны на всю округу вой пса и выстрелы Зурхана.

— Славная легенда, — одобрил Бачило рассказ друга. — Не люби я свою Цисану так сильно, не преминул бы я поклясться в любви одной из наших ткашмап.

— Берегись, камнем станешь.

— Ну, ради такой девушки не грех и в камень превратиться.

— Ах, вот как ты свою Цисану любишь!

— Да я пошутил, Уча, — сказал Бачило. — Моя ткашмапа — моя Цисана. И я вовсе не собираюсь становиться клятвоотступником.

— И я не смогу своей клятве изменить, Антон. Но ох как трудно быть равнодушным к таким красавицам!

— А кто тебе сказал, что мне легко?

И все же они безразлично проходили мимо девушек, и те, окончательно потерявшие надежду, махнули на все рукой. И вновь стали безраздельными хозяевами скамеек под платанами старики и дети. А девушки даже на пляж перестали ходить. Откуда им было знать, что сердца Учи и Антона давно уже отданы другим.

Парни каждый день думали только об одном: вынуть побольше кубометров грунта из канала. Чем раньше будут осушены болота, тем скорее получат они землю.

Бачило старался в кратчайшие сроки обучить Учу управлять экскаватором, чтобы машина могла работать в две смены. Однажды, возвратясь с работы, Уча вытащил из нагрудного кармана выцветшую фотографию Ции с обтрепанными от долгого ношения краями и приколол ее к стене над кроватью. Потом вырвал листок из общей тетради, размашисто написал карандашом: «12 октября 1937 года я и Антон Бачило на нашем «Коппеле» вынули 300 кубометров грунта из главного канала» — и подвесил его на стене под портретом Ции. Потом он отступил на шаг, взглянул на карточку и улыбнулся.

— Я даю тебе слово, Ция, что каждый день буду вынимать все больше и больше кубиков.

Бачило в это время умывался во дворе. Он вернулся, когда Уча давал слово своей невесте. Уча был так увлечен, что даже не заметил возвращения друга. Антон никогда не видел фотокарточки Ции и теперь, взглянув на стену, сразу догадался, что это за девушка. Удивили его лишь слова под фотографией.

— Обещаю тебе, Ция, каждый день рапортовать...