Мальчик помотал головой.

— Если ты везунчик, то твой корабль придёт в порт, и ты никогда не узнаешь, мимо каких рифов его пронесло. Если ты неудачник, то ты потонешь с ним. Но если ты обладатель «не-дай-бог-удачи» — корабль тонет, ты выживаешь. Один. Без нихрена. Чёрт пойми где. На необитаемом, мать его, острове без всяких шансов оттуда свалить. Я узнаю в этом свою чёртову биографию, в итоге которой я почему-то жив, но сижу в руинах у костра с единственным, вероятно, на весь мир немым пацаном. Впрочем, вернёмся к Робинзону. Он таки вылез на берег не совсем с голой жопой, а с почти целым, хотя и непригодным к дальнейшему плаванию кораблём. Как на нём все ухитрились потонуть, если это корыто просто торчало на мели, я, признаться, не помню, давно читал. То ли пытались свалить на шлюпках, то ли просто мешали автору создать надлежащий накал драмы. В общем, Робинзон быстренько перетаскал оттуда барахло на берег. А на кораблях в то время возили с собой вообще всё, что в принципе может пригодиться, потому что в море магазинов нет. Так что кораблекрушенец оказался обеспеченнее своего среднестатистического современника — оружие, инструменты, одежда, обувь, материалы. Живи и радуйся. Глянь, вот, в блокноте — как-то так это выглядело… Одна байда — на острове нашлись козы и попугай, но поболтать было совершенно не с кем. Тут мы вступаем в область авторского домысла, потому что в книге чёртов Робинзон проторчал там кучу лет и не поехал кукухой, как положено, а наоборот, духовно просветлился. А потом, чтобы не скучал, «не-дай-бог-удача» послала ему на остров людей. Обычная удача привела бы какой-нибудь корабль, который доставил бы его домой. Обычная неудача оставила бы его сдохнуть в одиночестве. Но не такова наша «не-дай-бог-удача»! Она прислала ему компашку каннибалов, завернувших к берегу на шашлычок из соплеменника. Его Робинзон спас, остальных убил — простые времена, простые нравы. Спасённого он и назвал Пятницей, потому что встретил именно в этот день недели. Креативный нейминг – не его сильная сторона. Это не говоря уже том, что я даже сейчас понятия не имею, какой день недели, а Робинзон просидел кучу лет среди коз и попугаев. В общем, Пятницу он тут же сделал слугой, но почему тот на это согласился, будучи моложе, сильнее и лучше адаптирован к дикой жизни на лоне природы, автор опять не поясняет. Как по мне, настоящий дикарь дал бы Робинзону по башке, отнял всю жратву, убил коз, сожрал попугая, а когда всё это закончилось — слопал бы самого Крузо. Он же, в конце концов, из племени людоедов! Но оставим это на совести автора, как и то, что на острове Робинзон провёл почти тридцать лет и после этого, чудом выбравшись, снова отправился на поиски приключений, а не провёл остаток дней в дурдоме, крича то козой, то попугаем. Впрочем, на то она и беллетристика… Эй, ты что, заснул что ли? Ну, блин, не сидя же! Давай, давай, ложись. Спальник у меня один, но его можно расстелить на двоих и укрыться одеялом. Надеюсь, ты спишь достаточно крепко, чтобы не слышать мой храп. Все, укрывайся и спи. Я воду остужу и перелью в бутылку, потом лягу. Горячую нельзя, бутылка скукожится и станет страшной и бессмысленной, как моя жизнь. Спокойной ночи тебе, пацан.

— Выспался? — спросил Ингвар. — Ну и здоров ты пинаться! Ты что, во сне в футбол играл?

Мальчик, проснувшись, дёрнулся, вскочил испуганно, выпучив синие глаза.

— Память заспал? Напоминаю, я Ингвар, ты вчера жрал мою кашу, пил мой чай и слушал мой трёп. Ты себе не представляешь, как мне этого не хватало… Ну что, вспомнил меня?

Мальчик неуверенно кивнул.

— Да ладно, не такой я страшный, как выгляжу. И не настолько сумасшедший, как кажусь. Просто неудачный день. Пять лет подряд. Дождь кончился, можешь пойти умыться из лужи, из вас двоих грязнее станет она. Давай-давай, я пока кашу сварю. Со вкусом… сейчас… коринадии. Без понятия, что это.

Мальчик с усилием приоткрыл скрипучую железную дверь и вышел на улицу. Оттуда повеяло утренним холодом и сыростью. Ингвар с хрустом разломал очередную доску, сложил обломки в кучку и зачиркал старой бензиновой зажигалкой. Когда паренёк вернулся, над маленьким костерком уже висел кан.

— Не могу сказать, что ты намного чище, пацан. С таким макияжем хоть сейчас в разведку: ляжешь в мусорку и сольёшься с местностью. Впрочем, с гигиеной сейчас у всех проблемы, я тоже, надо полагать, не кокошанель.

На помывку тратить воду

Будут только дураки.

Что б другое так стояло,

Как стоят мои носки…

— На, вот, жри первым, так и быть. У тебя организм растущий, у меня — что выросло, то выросло. Бабуля бы мной не гордилась, но старая карга померла раньше, чем я закончил школу. Потому я её не закончил. Хочется сказать: «Не будь как я, учись прилежно», — но ты всё равно вырастешь как лопух в овраге, сам по себе или никак. Доел? Давай сюда, моя очередь. Дорога впереди длинная. Как говорил какой-то древний китаец — это у нас народ такой, узкоглазый и себе на уме, — «Путь в тысячу шагов начинается с первого, поэтому делать его лучше не на пустой желудок». Говорят, эти самые китайцы выдумали бумагу, порох, ракеты, литературу, медицину и горшок для сранья, но все тысячи лет свой истории непрерывно огребали от соседей, которые знали только, как навалять ближнему. Польза образования, как по мне, сильно преувеличена, пацан. Ты можешь всю жизнь учиться каллиграфии, сидя в шёлковом халате среди цветов, а потом набегает какой-нибудь долбодятел в вонючей дерюге и сносит тебе башку. Бумагой, которую ты раскрашивал, он даже не подотрётся, потому что отродясь жопу не вытирал. Это недостойно настоящего воина. Ну-ка, заценим эту вашу «коринадию»… А знаешь, даже и недурно! Как будто тёртую морковку заправили соусом от кильки в томате. Надо быть открытым новым кулинарным впечатлениям. Кроме того, больше всё равно жрать нечего. Эти концентраты лёгкие и долго хранятся, у меня в рюкзаке их на месяц… Ну, то есть было на месяц. Пока я их один жрал. Чайку? Впрочем, что я спрашиваю? Конечно, чайку! Этот вкус надо чем-то запить, честное слово. Подставляй кружку. Пей-пей, горячее полезно. Так говорила бабуля, а она знала толк в напитках. Я думал, что терпеть её не могу, но когда старушка померла — рыдал три дня. Потому что бабка, конечно, ругалась как боцман, дралась клюкой как гоплит, готовила так, что школьная столовка казалась мне рестораном «Мишлен», курила как паровоз, никогда не была вполне трезвой, а любимым развлечением считала шпынять меня за лень и тупость. Но всё равно, без неё я остался совсем один. А это хреново, пацан, быть одному. Допил? Давай сюда кружку, уберу в рюкзак. Пора собираться. Дождя нет, дорога подсохла, потопаю дальше. А у тебя какие планы на дальнейшую жизнь? Да, ты же ничего не расскажешь… Знаешь, отчего-то мне кажется, что никаких планов у тебя нет. Извини, но ты не похож на человека, имеющего продуманную жизненную стратегию. А похож на потерянного ребёнка, которому некуда идти и нечего жрать, у которого никого не осталось и который вряд ли выживет в этих краях. Я, сказать честно, тоже не Мистер Очарование. Хорошим человеком и раньше бы себя не назвал, и пять лет в тюряге не добавили мне обаяния, но по нынешним временам тот, кто не пытается тебя убить просто потому, что увидел, уже большая редкость. Не знаю, с чего ты такой особенный, но мне осточертело разговаривать самому с собой. У меня есть цель, она далеко, и там, может быть, давно уже нет того, что я ищу. Но, как по мне, лучше дойти и обломаться, чем сидеть и выть от тоски. В общем, предлагаю тебе идти со мной, пацан. Обещаю не обижать и кормить кашей, пока она не кончится. А потом ещё чего-нибудь раздобудем. Ну, что скажешь? Ах, да… Ну хоть кивни тогда, что ли. Если согласен. А если нет, то не кивай, ладно.

Мальчик, пристально смотревший ему в лицо, уверенно и чётко кивнул. Подождал секунду и на всякий случай кивнул ещё раз.