Закутавшись в плащ, я выглянула наружу и поняла, что в шатре, оказывается, тепло. Дождь ночью всё же прошёл, и в сером утреннем тумане всё было мокрым не только от росы, но и от дождя, а в воздухе дышалось паром.

Я застучала зубами, отпустив полог и пытаясь согреться. Ну и холодина…  Мне бы плащ Джастера сейчас…

Джастер! Великие боги! Он же всю ночь на таком холоде и под дождём…

Забыв про свои обиды, я сунула ноги в ещё не просохшие туфли, застучала зубами и торопливо выбралась наружу.

Мои платье и рубаха упали с ветвей в траву, побитые дождём, от костра осталось только тёмное пепелище. В забытом мной котелке, как и в обуви Шута, было полно воды.

Сам воин так и лежал с закрытыми глазами в прежней позе, только на побелевших щеках горели алые пятна. Плащ и одежда у него промокли насквозь.

Жив…  Он жив…

— Джастер, проснись!

Я протянула руку и вздрогнула: влажная кожа просто полыхала горячечным жаром, но при этом мне казалось, что внутри воина словно таится огромная глыба льда.

— Джастер, вставай! Вставай, пожалуйста! — я тормошила Шута, пытаясь привести в чувство. — Давай, надо уйти в шатёр! Тебе нельзя здесь больше лежать! Ты же болен!

С трудом мне удалось добиться, чтобы он приоткрыл глаза и посмотрел на меня. Глаза у него были мутные и почти безжизненные, а губы заметно пересохли, потому что треснули, когда он попытался что-то сказать.

— Молчи и вставай! — я требовательно смотрела на него. — Ты тяжёлый, я не могу тебя донести до шатра!

С трудом, опираясь на меня, Шут добрался до единственного сухого места в нашем лагере: двойная ткань и густые ветви уберегли внутренность шатра от дождя.

С не меньшим трудом мне пришлось заставить воина раздеться: в горячке он просто не понимал, что я от него хочу. Когда понимал, то двигался так неловко, что мне хотелось взять кинжал и разрезать его одежду в клочки, а не помогать раздеваться, страдая от его болезненных гримас.

При виде жутких воспалённых рубцов и обилия мелких ран и порезов стало стыдно. Он и в самом деле еле живой, а я со своей гордой обидой столько носилась…

Уложив воина на покрывало, я сунула ему в руки Живой меч и укрыла Шута своим плащом, устроившись рядом с ним. Джастер почти обжигал, как раскалённая печь, но при этом его трясло от холода. Но хотя бы на сухом лежит…

И как он собирался в одиночку с таким справляться?

Хотя…  Без меня он бы таких ран не получил и был бы сейчас жив и здоров…

Пригревшись, я сама не заметила, как уснула и проспала до полудня.

К счастью, хмурое утро распогодилось, и солнце выглянуло из-за туч. Я развесила нашу одежду сушиться, разгребла мокрое пепелище и разожгла огонь, содрав с веток для костра мокрую кору.

Когда в отмытом котелке закипела вода, я бросила в воду кору с ивовых прутиков. Таким средством Холисса всегда сбивала жар у женщин, приходящих за зельем изгнания, и я решила, что Джастеру от такого отвара хуже точно не будет.

Приготовив поздний завтрак, я снова вскипятила воды и, после недолгих раздумий стала делать вчерашний лечебный настой.

Обида не прошла, но притупилась. К тому же Шут не просил о помощи и даже не ждал её от меня. Это решение было полностью моим.

Жаль, что той мази, которой он щедро поделился с книжником, сейчас у меня нет…

День снова прошёл в несложных заботах: я отпаивала Джастера отваром и настоем и дремала с ним рядом.

На солнце наша одежда высохла быстро, а к вечеру жар у Шута спал.

Он настолько пришёл в себя, что даже смог одеться, пока я готовила себе ужин, но это занятие его так утомило, что воин снова уснул, накрывшись своим плащом.

И, хотя мы не перемолвились даже словом, спать рядом с ним намного теплее, чем одной.

Утром Джастер спал дольше обычного, что неудивительно. Чудом было, что он вообще выжил после таких ран, даже с помощью Живого меча.

Я успела привести себя в порядок и, позавтракав, снова собирала травы для отвара, когда услышала из-за спины:

— Лапчатку забыла.

Негромкий голос заставил меня вздрогнуть и обернутся к Шуту.

— А зачем она? — я покрутила в руке тройной листочек. Не чуяла я в ней никакой силы, но Джастер настоял на её сборе.

— Остальные травы усиливает, — морщась, он выбрался из шатра и поднялся на ноги. Пояс с Живым мечом он так и не надевал, а левую руку согнул в локте и придерживал правой. — Заживает с ней быстрее.

— То есть, я могу её и в свои…

— В лечебные добавляй, — он медленно побрёл в сторону леса. — В любовных обратный эффект будет.

Я покрутила лапчатку в пальцах и добавила к остальным травам. Кажется, часть моих рецептов опять нужно пересмотреть…

Когда Джастер вернулся, я взяла чашку с готовым настоем и села рядом с воином.

— Как ты? — мне было неловко, но не спросить я не могла.

— Лучше, чем вчера, — он усмехнулся, пригубив настой. — Но уроки пока придётся отложить. На несколько дней точно.

— Джастер…  — я не выдержала и уткнулась лбом в его плечо. — Прости, пожалуйста…

— Эх ты, ведьма…  — он отозвался неожиданно тепло и мягко, отчего в душе поднялась горячая волна благодарности. — Не переживай, всё в порядке. Не помер же.

— У тебя ещё осталась та мазь? Твои раны надо обработать, чтобы быстрее зажили. — Я постаралась взять себя в руки и отстранилась от Шута, чтобы не расчувствоваться окончательно.

— Нет. Меня же не убивают каждый день, — он с усмешкой снова пригубил лекарство. — А царапины и так заживут, что на них внимания обращать?

— Но состав-то ты знаешь? — Не собиралась я отступать от задуманного.

— Знаю, — он кивнул. — Заячий жир доставай.

Я кивнула и под его руководством занялась изготовлением очередного лекарства.

Заячья шкурка, про которую я совершенно забыла, пришла в негодность и отправилась на корм жукам и червям.

— Ну вот, — я держала в руках горшочек с приятно пахнувшей мазью. Удивительно простой состав, надо обязательно записать. — Снимай рубаху.

Джастер начал неловко раздеваться, стараясь не тревожить левую руку. Я не выдержала, поставила горшочек на землю и стала помогать. Его раны выглядели ничуть не лучше, чем вчера.

— Ложись, — я старалась не смотреть на дело своих рук. Джастер, кривясь от боли, послушно опустился на траву. Я набрала мазь и осторожно стала наносить на раны. Закончив с обработкой двух главных, я решила, что хуже не будет, если и остальные «царапины» тоже получат свою порцию лекарства.

Пальцы легко скользили по твёрдым мышцам рук и груди, спускались на живот, снова вверх, и я вдруг поняла, что не могу остановиться, наслаждаясь этими осторожными прикосновениями, минующими серьёзные раны. Очень уж ярко вдруг вспомнились его ласки…

— Янига…  — Джастер вдруг тихо и жарко выдохнул сквозь зубы, отчего меня пронзило сладостной молнией вожделения. — Что ж ты делаешь…  ведьма…

«Какая ты горячая, оказывается…» — вдруг вспомнила я и прикусила губу от внезапного укола обиды.

— Джастер, — я требовательно заглянула воину в лицо. — Ты говорил правду?!

— А как ты сама думаешь, ведьма? — он усмехнулся, пока в серых глазах плавилась знакомая страсть.

Я покосилась на дело своих рук и смутилась, потому что впервые вдруг поняла, что могу распалять его желание не меньше, чем он моё.

— Ты мерзавец и лже…

— Прости, — Шут бережно приложил палец к моим губам. — Мне нужно было тебя разозлить.

— Я тебе поверила! — сердито ткнула пальцем ему в грудь, и Джастер взрыкнул.

— Больно же, ведьма!

— Сам виноват, — удовлетворённая этой местью, я взяла баночку с мазью, собираясь уйти. — Какой наставник, такой и ученик.

— Издеваешься, Янига…  — тихо прорычал воин, ухватив меня за рукав здоровой рукой.

— Лежи. Ты ещё не оправился от ран. — Я обернулась и, не в силах остановиться, провела ладонью вниз, к поясу, осторожно гладя горячую кожу и лишь кончиками пальцев легко касаясь натянутых ниже штанов.