— Плевать…

БАХ!

Выстрел опять больно резанул по ушам.

Второй.

Третий.

Но даже сквозь этот грохот Никодим уловил отчётливое шипение. Отравленного воздуха, вырывающегося из ёмкости.

Змей палил по бочкам так, словно от этого зависела его жизнь. Хотя, собственно, именно так он и думал. Нервы его дрогнули, когда Светлый приблизился почти вплотную. Дёрнулся, нацелив ствол в лицо князя. И нажал на курок.

В последний момент Светлый махнул клинком, сбивая прицел ствола. И тем самым спас себе жизнь. Пуля отбросила его назад, на тот самый резной столб, рисунок на котором попортил первый выстрел. Из руки князя обильно полилась кровь, окончательно превращая некогда белую рубаху в грязно-бурые лохматья.

Следующий патрон по всем приметам должен был принадлежать Никодиму. Иначе с чего бы Змею переводить ствол на последнего из оставшихся здесь неприятелей? Но ряженый монах к этому был готов. Пока отравитель буравил взглядом корчащегося на полу Святослава, черноризец цапнул с земли копьё. Он рванул с места так споро, как только могли позволить всё ещё заплетающиеся ноги. Жердина среагировал мгновенно — выстрел снова рванул короткой болью барабанные перепонки, но пуля лишь чиркнула по кладке где-то за спиной. Бежать в штыковую Никодим не собирался. Мастером спорта по метанию копья он не был, но ему и не требовалось швырять его слишком далеко. А уж в падении этого не делал ни один чемпион. Плечевой сустав стрельнул болью от непривычной нагрузки, в лицо стремительно прилетел пол. Сейчас Никодим, растнянувшись на земле в позе морской звезды, представлял из себя превосодную мишень. Гораздо лучшую, чем секундой ранее.

Но стрелять было некому.

Железный наконечник сулицы с хрустом проломил рёбра и отшвырнул Змея прямо на его сородичей — шипящие бочки. Пригвоздив его к одной из них. Кощей слабо корчился, как пришпиленная к дереву гусеница, обхватив древко обеими руками.

Пистолета в них не было. Лишь удостоверившись в этом, Никодим, кряхтя, поднялся. И на всё ещё плохо гнущихся ногах подошёл к врагу.

— Собрался спокойно уйти? Ну, иди.

И, сорвав свободной рукой с лица Змея респиратор, он что было силы пнул его в живот. Убийца с булькающим вскриком повалился назад, заорал уже совсем не скучающим голосом. Загрохотали переворачиваемые бочки. Шипение газа усилилось.

Никодим захлопнул дверь, задвинул на место засов и начал подпирать её случившимся поблизости хламом.

— Вот же ж скользкая гнида! — чертыхался он при этом себе под нос. — У меня к нему вопросов было — через край. Теперь что, владыку бегать искать? А сначала — этого остолопа недозрелого!

Он повернулся и встретился глазами с хмурым взглядом Светлого. Тот успел подняться. Одна рука висела кровотощащей плетью, другой он пытался подобрать с земли меч.

— Бесполезно, твоё благородие, — выдохнул Никодим. — Нам сейчас не драться нужно, а уходить. Если рванёт — вынесет не только эту дверь, а вообще все в твоём дворце. И никого уже не предупредим.

— А кто тебе сказал, что я тебе вдруг поверил?

Ряженый монах усмехнулся.

— Конечно, поверил. Кому-то ведь тебе надо верить.

— Маску мне отдай. А сам сдохни в мучениях.

Никодим пожал плечами, бросил князю респиратор.

— С отравой у меня как-то не срастается. Скорее всего, опять выживу.

— Малого какого хрена сюда приволок? Тоже, скажешь, случайно?

— Ну, вообще-то — да. Если уж точнее, то скорее он меня… выволок. А с каких пор самодержцу есть дело до остолопа из Овнища?

Из-за поворота раздалось гулкое эхо шагов. Никодим дёрнул желваками. Наверняка это возвращался гридень, отправленный принести голову мелкого. Что и говорить, шансов у малого было предельно мало.

Он поднял с земли оброненный колун и приготовился встретить дружинника с полагающимися почестями.

Но из отнорка вынырнул Кутька.

Черноризец едва успел остановить в замахе топор, а малец с перепугу чуть не выпустил ему стрелу в живот. После того, как оба облегчённо выдохнули, Кутька вопросительно двинул бровями в сторону Светлого. «Не стоит, мол, разве его подстрелить? За этим же сюда шли».

Никодим жестом приказал опустить арбалет.

— Ты-то откуда тут? — выдохнул «монах».

— Притаился в закутке, думал, мимо тать пойдёт, тут его и подстрелю. А он как услыхал, что здесь что-то забухало на всё подземелье, побледнел весь — и дёру дал. Мимо меня проскочил. А я — сюда.

— Смелый, значит, — успехнулся Никодим.

— Да нет. Просто я ж знаю, что там вход запечатан, и надо другой искать. А он — нет. Пущай ломится. О. Чего это у вас тут за дверью так сильно шипит?

— Всё, уходим. Ваша честь, пацан-то тебе ведь ничего не сделал? Может, по очереди с ним будете через эту штуку дышать? Если боишься репутационных потерь — так прими мелкого в дружину, вот срама и не будет. Тем более, что-то мне говорит, что ряды твоего добластного воинства после этой ночки тебе придётся изрядно претряхнуть.

— Добро, — буркнул Светлый. — Только чтоб никому о том ни звука!

— Ни единого! Давай, бежим наверх, откуда эта оглобля пригремела. Времени у нас, боюсь, очень немного.

Времени оказалось гораздо меньше, чем полагал Никодим. Едва они поднялись по лестнице и заперли за собой дверь, княжий терем сверху донизу тряхнуло исполинской силой. Чудовичный взрыв одним махом вынес крепкую дверь, зашибив ею черноризца. Из раскрытого зёва дохнуло адским жаром.

18. Моровое поветрие (начало)

Горло саднило, в рот как будто сыпанули сухого речного песка, в ушах гудело. А в чувство привела дикая резь внутри черепа, где-то над глазами. Легче от того, что сумел разомкнуть неподъёмные веки, не стало. Во-первых, в голове тут же стрельнула новая вспышка боли, а во-вторых, видно всё равно ничего не было. Куда ни глянь — клубы непроглядного серого марева, за которым неохотно прятались жирные языки пламени.

Обладатели двух хваток, вцепившиеся в него с двух сторон, кипящие вихри огня старательно огибали. Пусть и делать это с стонущем, наполненным треском, гомоном и гулом тереме было не так-то просто. Пол под ногами заметно подрагивал, будто вся домина аж подпрыгивала от нетерпения, когда же сможет, наконец, погрести их всех под обломками своего прогоревшего остова.

— Всё, — прохрипел сдавленный голос справа. Будто его обладатель до сих старательно избегал дышать. — Давай маску.

Кутька почувствовал, как с лица что-то стягивают. Полуобморочное состояние помогло не обратить на это никакого внимания. Но зато когда чья-то крепкая, пахнущая землёй и кровью ладонь накрыла его рот, крепко закупорив при этом ноздри, он забился в панике. Из-за чего едва не опрокинул их всех в проём низких дверей, в которые взгрызались ярые языки пламени.

— Тише, угорь недоделанный! — тут же глухо гаркнуло над самым ухом. — Очнулся, наконец. Сам идти сможешь? Руку убираю, но дышать не вздумай. Очередь князя респиратор пользовать.

Монах. Светлые глаза с перемазанного сажей лица глядели особенно колко. Заботы в них не наблюдалось совсем. И вопрос этот был задан явно не в порыве сердобольных чувств. Просто ромею действительно нужно было знать, долго ли ещё придётся переть на себе лишний груз.

Кутька чуть тряхнул головой, поморщившись от нового приступа боли. И кивнул в знак согласия.

— Это хорошо, — глухо кашлянул Никодим. Его лицо перехватывала одна из тех тряпиц, которые дал им старик-черноризец. — А то его светлое величество и так исходит кровью, а тут ещё какого-то приблуду приходится тянуть, как бурлаку. Чего морщишься?

— Голова, — просипел сдавленным голосом Кутька, боясь хватануть хоть каплю дыма. Может, из него и выбило дух, когда палаты ударило чудовищное сотрясение, но то, что окружающий их воздух ядовит, он помнил прекрасно. — Раскалывается.

— А ещё кружится? И блевать охота?

Кутька понуро кивнул.

— Добро пожаловать в каждое моё утро. Если это все симптомы, то давай-ка чеши дальше на своих двоих. А ещё лучше, подхватывай с другой стороны Светлого. Не нравится мне его белая рожа.