– А что, давно ли в наших землях объявлялись волки? – Чонгар заискивающе взглянул на подавальщицу.

– Ой не знаю, – залепетала девка, но стоило сунуть ей монету в ладонь, как тут же выпрямилась и сказала: – В Приозёрье поищи. Говорят, там коровы плохо доиться начали.

Значит – в Приозёрье! Чонгар допил брагу, расплатился и вышел на свежий воздух. Надо бы побриться, принять баню, прикупить доброго коня – и вперёд. Если то и впрямь Томаш, то он доскачет в саму Навь, лишь бы достать княжича и кинуть его голову в ноги Кажимеру. О, это будет невероятное удовольствие! Даже продажные девки не приносили ему такой радости, как мысль о столь жестокой и сладкой мести.

Уж кто-кто, а он почует оборотня за три версты! Да, он был паршивым чародеем, не таким сильным, как те, кто до сих пор состоял в княжеской дружине, но Чонгар умел чуять, и именно нюх поможет ему разыскать волколака.

3.

Деревенское капище не нравилось Томашу. Старый волхв едва поддерживал в нём огонь. Молодые поклонились каждому из идолов, затем девка сняла венок и бросила его в пламя. Жених же – кажется, Бохдан – оставил в капище зарезанного петуха вместе с десятком яиц и крынкой молока. Этого хватило, чтобы огонь засиял ещё ярче и боги благословили их.

В княжеском роду делали иначе. Да, его родители и братья умасливали богов, но больше всего благодарили Велеса, ведь это его воля облачала их в волчьи шкуры и позволяла бродить по свету зверями. И Томаш чтил Велеса больше прочих, а ещё – Морану, когда наставало её время – беспощадное, тёмное, лютое, волчье. Весной же пили за Мать сыру землю, что не давала пропасть с голоду и питала всё княжество.

Наблюдая за вереницей зевак, Томаш вспоминал девку, которую повстречал в хлеву. Да, он пил коровье молоко, чтобы не пропасть с голоду, но теперь ему не придётся воровать, по крайней мере, в Горобовке.

Раз его заметили, он мог побежать дальше, только вот Томаш устал прятаться и хотел хоть немного передохнуть. Да и девка ему попалась на редкость спокойная и смышлёная – другая подняла бы шум на всю округу, а эта, вишь как, первой заговорила.

А ещё Томаш разглядел в ней чародейский огонёк. Этой искорки не хватило бы на сильную ворожбу, но девка могла бы стать хорошей знахаркой или стеречь пламя в капище.

«Наемся вдоволь, передохну, – решил Томаш, – а потом отправлюсь в другое воеводство».

В конце концов, княжеский терем далеко. Поначалу он бежал, словно прокажённый, не зная отдыха, а когда изголодался, то начал лазить по коровникам. К счастью, коровы доились прекрасно и давали чудное молоко. Не обходилось и без бед, когда деревенские понимали, что где-то неподалёку рыскает перевёртыш, и Томашу приходилось пересекать целую гмину2 и останавливаться возле дальней деревушки, до которой не долетели слухи.

За это время Томаш повидал много чудного, особенно ему понравились девке, что в исподних рубахах стояли у речного берега и заговаривали бурный поток. Приозёрский край нравился ему куда больше родного. Здесь на одну версту приходилось два, а то и три водоёма – где-то журчал прохладный ручеёк, где-то звенела речка, где-то сходил лёд с озера. До чего же славно было пить свежую воду прямиком из источника! Он жадно лакал звериным языком и вслушивался в песню. Бледные русалки и утопленницы, которые проснулись совсем недавно, радовались уходу Мораны и зазывали Томаша к себе.

– Кровь с-слуги Велес-са вкус-сная, – переговаривались дочки Водяного. – Ос-ставшис-сь с нами, ты ни о чём не пож-жалееш-шь, волч-чонок.

Нет уж, Томаш хотел жить и чувствовать тепло, а не барахтаться под водой из года в год. Это не лучше терема, где ему подавали лучшую снедь и рассказывали сказки вместо последних вестей. Как будто держали за дурака. Кажимер обращался к Томашу снисходительно-ласково, дарил леденцы на палочках и предлагал полюбоваться садом, а сам уходил к боярам. Шутка ли – его, младшего княжича, даже не допускали к собраниям!

Нянюшка говорила, что Кажимер слишком любит Томаша и беспокоится за него. Великий князь не хотел бы, чтобы ярмо власти пало ещё и на плечи волчонка. Побегав по свету, Томаш понял: он ни за что бы не усидел на месте и не стерпел бы подобного обращения. Подумаешь, на четыре года младше – и что? Не такая уж большая разница.

У перелеска скакали огоньки. Духи подозвали Томаша поближе. Стоило ему ступить на тропку, как позади выросла целая вереница деревьев. Они чуть ли не доставали до небосвода и закрывали бледное солнце. Томаш понял: его звал лесной господарь. Но для чего? Любопытством оказалось таким сильным, что он побежал, втаптывая первоцветы в снег и уворачиваясь от колючих веток.

Тропа петляла и исчезала за спиной, отрезая путь назад. Деревья обступали его со всех сторон, не давая свернуть с пути. Томаш бежал вперёд изо всех сил, пока не оказался на просторной поляне с кумиром3 Велеса посредине. Слева горел костёр. Возле пламени возились белые волки, догрызая остатки сырого мяса.

Давно они не показывались. Томаш уже и забыл, как выглядел старый Добжа – вожак стаи. Он сидел в стороне и не участвовал в общем пиршестве.

– Догадываеш-шься? – едва слышно спросит Добжа.

Томаш помотал головой.

– За тобой идёт С-смер-рть, – прошипел вожак. – Но мы помож-жем… помож-ем тебе…

Теперь волки окружили его и уселись, словно ожидая чего-то. Кумир Велеса полыхнул на миг, и Томаш понял: звериное тело больше не принадлежало ему. Волк внутри скалился. Он хотел есть, пить и пировать с братьями, а не шататься по деревням. Зверю не сиделось в княжеском тереме, городские стены сдавливали сердце, словно прутья.

Он хотел свободы – ветра, сырой земли под ногами и крови.

«Бегай с братьями, – звучало в голове. – Бегай, бегай, бегай, волк! Пляши со слугами Мораны и бегай вокруг медведя! Празднуй!»

Томаш угасал. Ему нужна была хоть какая-то нить. На ум пришли Кажимер и Войцех. Братья! Настоящие братья, не из стаи. Люди. Не волки.

«Не волки, не волки, – повторял Томаш, ухватываясь посильнее за нить. – Братья – не волки! Моя кровь… людская!»

И он выбрался.

Лес выкинул Томаша. Упав на замёрзшую землю, он перекинулся и стал человеком. На шее висело колечко из серебра, обрамлённое волчьим мехом – ещё одна нить. Она связывала его со звериной кровью и позволяла бегать на четырёх лапах. Правда, об одном Томаш совсем забыл.

Если слишком долго пробудешь волком, то зверь начнёт побеждать тебя, а лес позовёт ещё сильнее.

Ему оставалось лакать коровье молоко по ночам, пока спали хозяева. Он не мог просто войти в дом, иначе Кажимер и Войцех сразу узнали бы и прислали гридней. И всё – здравствуй, неволя и терем с охающими нянюшками. Одним словом – тьфу, как говорили дворовые девки.

Устав от тяжёлого испытания, Томаш провалился в сон. Холод убаюкивал его, и кажется, сама Морана медленно подползала поближе, чтобы забрать душу, которую он с огромным усилием вырвал из рук Велеса.

. Сбитень, сговор и охота

Волк и больной с овцой управится

Народная поговорка

1.

Земля ещё не прогрелась толком. Рано было сеять и собирать травы. До весны оставалось всего ничего, но знал бы кто, как сильно Маржана устала терпеть холод и снег. Горобовка почти оттаяла, вылезла из сугробов. Ещё две седмицы – и придёт пора сжигать чучело Мораны и печь блины.

Блины! Снедь! Маржана хлопнула себя по лбу. Она совсем забыла про волколака, которому обещала приносить еду. Наспех собравшись, Маржана схватила корзину, положила в неё пирогов с мясом, затем накинула на плечи тулуп и забежала в курятник за яйцами. Дело оставалось за малым.

Волколак не соврал: их Марыська начала доиться на следующий же день. Но с этим плачем по Зофье Маржана совсем забыла о своём обещании. Теперь приходилось бежать к перелеску со всех ног, надеясь, что волколак её простит.