Несмотря на наличие помощников, первые недели после рождения Ханны прошли в тумане изнеможения, боли и постоянной подавленности. Лили не могла понять, почему столь маленькое существо забирает у нее столько сил? Почему так мало спит и так много плачет? Материнство казалось очередной борьбой, через которую нужно пройти. Тело казалось чужим, груди пульсировали, желая избавиться от скопившегося молока, кровотечение продолжалось неделями, и Лили ходила, морщась от боли. На животе у нее появились синие растяжки, она оставалась толстой, хотя ребенок давно родился. От нее странно пахло, она не могла уснуть, целями днями была мрачной и в плохом настроении, плакала по поводу и без и пребывала в таких растрепанных чувствах, что места себе не находила.

Генри вызывал врача за врачом, но они не воспринимали ее жалобы всерьез, говорили, что у нее послеродовая депрессия, что ей поменьше нервничать и побольше спать. Лили до того сильно мечтала увидеть Эмму, что было больно. Эмма наверняка поняла бы, что с ней не так, а не приказывала бы взять себя в руки. Эмма бы отнеслась к ней серьезно, утешила бы ее своим спокойным, мудрым голосом. Но Эммы рядом не было, она находилась на другом конце света, в Гамбурге.

Лили все время беспокоилась о Ханне. Она боролась за то, чтобы побыть рядом с ней лишнюю минуту, спорила с Генри, кричала и угрожала. Но когда ей удавалось остаться с Ханной наедине, дочь казалась ей чужой. Лили смотрела на маленькое нежное личико, которое так часто сердито морщилось, и спрашивала себя: как она дошла до этого?

А ещё: полюбит ли это маленькое существо ее когда-нибудь?

Лили настаивала на том, чтобы самой укладывать Ханну в постель. Однако на руках у Лили малышка начинала кричать, и Лили устало сдавалась и позволяла кормилице забрать ее.

– Что тебе нужно? – кричала она, когда Ханна непрерывно ревела. «Она ненавидит меня, – думала Лили в такие моменты. – Она ненавидит меня, она знает, что я хотела от нее избавиться».

– С ребенком что-то не так, – порой заявлял Генри, качая головой, когда Ханна плакала весь день и всю ночь.

– Все с ней так, все дети плачут, – сердито отвечала Лили. – Ты ничего не знаешь о детях!

Неприязнь Генри объединила Лили с малышкой. Если Ханна не нравится Генри, то Лили должна ее защищать. Лили не знала, что делать с этим кричащим маленьким комочком, но уж точно не позволит Генри ее обижать.

И в какой-то момент становилось легче, наступали минуты покоя. Когда они сидели вместе в кресле-качалке и Ханна вдруг заглядывала глубоко в глаза и тянулась нежными руками к ее носу, исследуя черты лица, словно перед ней было чудо. Когда на лице ее дочери появилась первая настоящая улыбка и она смотрела на мать с пониманием и радостью, на глаза Лили навернулись слезы умиления. Она начала читать Ханне, чтобы та заснула, и казалось, что ее голос успокаивает девочку. Лили часами ходила взад-вперед по комнате, качая малышку, читая вслух Гюго и Диккенса – все что угодно, только не любовные истории. Ее дочь должна с детства узнать, что не стоит отравлять свое сердце этими небылицами. Ханна лежала на ее плече с настороженным выражением на маленьком личике, засунув в рот крошечный кулачок, и, казалось, внимательно слушала. Иногда при взгляде на малышку Лили охватывала волна умиления, такая сильная и могучая, что напоминала рану в сердце. Лили начала вести дневник, в котором записывала развитие Ханны. Она не признавалась в этом даже себе, но втайне надеялась, что Йо когда-нибудь прочтет его.

Чем старше становилась Ханна, тем больше Лили ее любила. На второй день рождения Лили подарила малышке самодельные открытки с картинками. Лили проводила бесчисленные вечера, сосредоточенно сидя в гостиной, и, пока в доме завывал ветер, рядом потрескивал камин, а Генри был неизвестно где, тонкими мазками кисти рисовала на маленьких карточках рисунки, которые, как надеялась, понравятся Ханне: кроликов, кошек, пушистого птенца. Ханна была еще слишком мала, но когда они раскладывали карточки на столе и Лили брала одну из них в руки и просила найти соответствующую картинку, у Ханны это почти всегда получалось. И Лили с гордостью покрывала лицо малышки поцелуями и говорила ей, что она самая умная девочка на свете и когда-нибудь обязательно пойдет учиться, как ее тетя Эмма, которую однажды встретит. Когда они вернутся домой.

Чем старше становилась Ханна, тем больше становилась похожей на своего отца. Поэтому Лили удивило то, что Генри полюбил малышку. Она ожидала, что с годами он будет ненавидеть ее все больше и больше, особенно когда стало ясно, что она унаследовала от Йо каштановые волосы и темные глаза. Когда Ханна была совсем маленькой, Лили иногда замечала, что Генри смотрит на нее и хмурится. Казалось, он представлял, что позволил птенцу кукушки поселиться в своем гнезде. В такие моменты Лили вздрагивала от страха.

Тем не менее нельзя было отрицать, что Генри хотя бы пытался быть хорошим отцом для Ханны. Ему нравилось наблюдать, как малышка учится и растет, он радовался ее первым словам почти так же, как Лили, носил по саду на плечах, позволял сидеть у себя на коленях. Во время походов в церковь Генри гордо вел Ханну за руку, шагал медленно, чтобы девочка не отставала, представлял ее дамам, которые наклонялись и влюбленно смотрели на Ханну. Это пугало.

Лили бы предпочла, чтобы сохранился старый расклад – она с дочерью против всего мира.

Но Генри не испытывал ненависти к Ханне – напротив, она с каждым днем нравилась ему все больше и больше.

Это вызывало у Лили странное чувство тревоги. Что, если однажды Генри отнимет у нее дочь? Что, если настроит Ханну против нее? Расскажет девочке неправду о матери? Что, если он расскажет ей правду?

Но Генри отличался непостоянством. Сегодня носил Ханну на руках, а завтра становился задумчивым и импульсивным, слишком много пил, беспокойно ходил по дому, взрывался по пустякам. Ханна обижалась на него за такую переменчивость. Она как будто знала, что не может на него положиться, что его любовь непостоянна.

Генри никогда не бил Ханну. Но он бывал несправедлив и груб, громко ругал девочку, доводил до слез, а потом возмущался еще громче и сильнее: плач его раздражал. Вот почему Ханна всегда предпочитала общество Лили и плакала, когда Генри не отпускал ее к матери. Когда у Генри было хорошее настроение, Ханна это чувствовала и позволяла ему взять себя на руки, дергала его за бороду своими маленькими пальчиками. Но чаще всего Ханна отворачивалась, когда Генри подходил, чтобы взять ее на руки. Она трясла головой так, что кудряшки разлетались в разные стороны. Став постарше, Ханна скрещивала руки на груди, отчего становилась похожа на сердитую куклу. Она упиралась ногами в пол своими маленькими лакированными туфельками и кричала, пока ее лицо не становилось красным.

– Я твой отец! Если я говорю подойти, ты приходишь! – кричал Генри почти так же громко, как Ханна. Но малышка его не слушалась.

Втайне Лили была довольна, хотя никогда не говорила плохого слова о Генри в присутствии Ханны.

– Однажды ты станешь прекрасным борцом за права женщин, – прошептала она Ханне на ухо, когда девочка раскапризничалась и Генри, потеряв терпение, сдался и вышел, хлопнув дверью.

– Мы не обязаны мириться с происходящим. Может, когда ты вырастешь, тебе не придется этого делать. Как знать? Может, к тому времени многое изменится.

Конечно, Лили пришлось взять вину на себя.

– Она проводит с тобой слишком много времени, ты настраиваешь ее против меня! – кричал Генри, и в течение следующих нескольких дней Лили виделась с Ханной всего по несколько часов или не виделась вообще. Лили научилась манипулировать мужем. Когда она чего-то хотела, то умела быть дружелюбной и милой. Генри каждый раз на это попадался. Лили почти жалела его. «Ты такой глупый, – думала она, в очередной раз заставляя мужа отступить от правил, которые он сам и установил. – Неужели ты не знаешь, как я тебя ненавижу? Неужели думаешь, что однажды я сдамся и мы станем настоящей семьей?»