Сорокачетырехлетний главный старшина шагнул вперед. Хартли был одним из лучших моряков королевского флота. Мужественный, добрейшей души человек и большая умница, он был предметом восхищения всего личного состава корабля, начиная от салаги-матросика, боготворившего его, и кончая командиром, который его ценил и уважал. Оба они служили вместе с самого начала войны.

– Ну, главный, выкладывайте все начистоту.

– Тут все ясно, сэр, – пожал плечами Хартли. – Ральстон оказался молодцом. Младший лейтенант Карслейк потерял голову. Возможно, Ральстон вел себя несколько задиристо, но его вынудили к этому. Хотя он совсем юн, на это профессионал, и он не любит, когда им помыкают любители. – Хартли помолчал, потом, поглядев на небо, прибавил:

– Особенно такие, что путаются под ногами.

Вэллери погасил улыбку.

– Может, сочтем это за... э... критическое замечание, главный?

– Пожалуй, что так, сэр, – Хартли кивнул. – То, что случилось, произвело неприятное впечатление на команду. Люди возмущены. Прикажете...

– Благодарю вас, главный. Постарайтесь, во возможности, успокоить матросов.

Когда Хартли ушел, Вэллери повернулся к Тиндаллу.

– Вы слышали, сэр? Еще один признак надвигающейся грозы.

– Грозы, говорите? Бури, урагана, если угодно, – едко отозвался Тиндалл. – Вам не удалось выяснить, кто находился вчера вечером у моей каюты?

Накануне, во время ночной вахты, услышав скрежещущий звук, доносившийся из-за двери его салона, Тиндалл решил выяснить, в чем же дело. Но в спешке запнулся и уронил стул, и тотчас в коридоре послышался топот ног. Открыв дверь, адмирал увидел, что коридор пуст. На палубе, под ящиком, где хранились флотские кольты калибра 0,445 дюйма, валялся напильник. Цепочка, пропущенная через предохранительные скобы спусковых крючков, была почти полностью перепилена.

– Не имею представления, сэр, – пожал плечами Вэллери. Лицо его было озабочено. – Плохо дело, очень плохо.

Дрожа от пронизывающего насквозь ледяного ветра, Тиндалл криво усмехнулся.

– Совсем как в пиратских романах, а? Того и гляди, головорезы с пистолетами и кортиками, с черными повязками на глазу, кинутся на капитанский мостик.

Вэллери решительно покачал головой.

– Нет, только не это. Вы сами знаете, сэр. Дерзость – может быть, но... не больше. Дело в том, что за углом, у распределительного щита постоянно стоит на часах морской пехотинец. Денно и нощно. Он должен был заметить злоумышленника. Но утверждает, что никого не видел...

– Вот уже до чего дошло? – присвистнул Тиндалл. – Настал черный день, командир. А что говорит по этому доводу наш лихой капитан морской пехоты?

– Фостер? Мысль об измене он находит смехотворной. А сам крутит усы, того и гляди, оторвет. Встревожен ужасно. Ивенс, старший сержант, обеспокоен не меньше.

Дверь отворилась, и по палубе мостика зашаркала подошвами похожая на застигнутого бурей медведя грузная, угрюмая фигура в канадке, непромокаемом плаще и русской ушанке на бобровом меху. Брукс подошел к экрану Кента – стеклянному диску, вращающемуся с большой скоростью, сквозь который можно наблюдать в любую погоду – дождь ли, град, или снег. С полминуты он с несчастным видом разглядывая горизонт. По всему судя, представшая его взору картина удручала его.

Громко фыркнув, он отвернулся и начал хлопать себя по бокам, пытаясь согреться.

– Ха! Врач-лекаришка на командном мостике крейсера. Какая непозволительная роскошь! – Он ссутулился и стал казаться еще более несчастным. – Здесь не место цивилизованному человеку вроде меня. Но вы сами понимаете, господа, меня привел трубный зов долга.

Тиндалл усмехнулся.

– Наберитесь терпения, команда? Эти слуги смерти долго раскачиваются, а уж если раскачаются...

Прервав адмирала на полуслове, Брукс озабоченно произнес:

– Новые неприятности, командир. Не хотел сообщать по телефону. Не знаю еще, насколько дело серьезно.

– Неприятности? – Вэллери внезапно умолк, чтобы откашляться в платок. – Прошу прощения. Говорите, неприятности? А чего еще можно ожидать? У нас у самих только что была крупная неприятность.

– Вы об этом самонадеянном молодом кретине Карслейке? Мне уже все известно. У меня повсюду шпионы. Этот олух смертельно опасен... Теперь послушайте, что я скажу.

Мой юный коллега Николлс вчера допоздна засиделся в санчасти.

Карточками туберкулезников занимался. Сидел там часа два или три. Свет в лазарете был выключен, и больные не то не знали о его присутствии, не то забыли. И он услышал, как кочегар Райли – кстати, до чего же опасен этот Райли – да и другие заявили, что, как только их выпишут, они запрутся в кочегарке и устроят сидячую забастовку. Сидячая забастовка в кочегарке – это что-то невероятное! Во всяком случае, Николлс пропустил это мимо ушей.

Словно бы ничего не слышал.

– То есть как? – Голос Вэллери был резок, гневен. – Николлс промолчал, не доложил мне? Вы говорите, это случилось вчера вечером? Почему же мне тотчас не доложили? Вызовите Николлса, и немедленно. Хотя нет, не надо. Я сам его вызову. – Он протянул руку к телефонной трубке.

– Не стоит, сэр, – положил ладонь на руку командира Брукс. – Николлс толковый мальчик, очень толковый. Он не подал виду, что слышал их разговор, иначе бы матросы решили, что он доложит об их намерениях. Тогда бы вам пришлось принимать соответствующие меры. А ведь открытое столкновение с экипажем вам совершенно ни к чему. Сами сказали вечером в кают-компании.

– Верно, я так говорил, – нерешительно произнес Вэллери. – Но тут совсем другое дело, док. Смутьяны всю команду могут подбить к мятежу...

– Я уже вам объяснил, сэр, – вполголоса возразил Брукс. – Джонни Николлс очень смышленый юноша. Он огромными красными буквами вывел на дверях лазарета: «Не подходить. Карантин по скарлатине». При виде этой надписи я со смеху помираю. И, знаете, помогает. Все шарахаются от лазарета, как от чумы.

Связаться со своими дружками из кочегарского кубрика – для Ралли дело безнадежное.

Тиндалл громко засмеялся, даже Вэллери слабо улыбнулся.

– Толково придумано, док. И все-таки следовало уведомить меня еще вчера.

– Зачем же беспокоить командира по всякому пустяку, да еще глубокой ночью? – с грубоватой фамильярностью ответил Брукс. – У вас и так забот полон рот. Нельзя допустить, чтобы вы лишний раз кровь себе портили. Вы согласны, адмирал?

– Согласен, о Сократ, – важно кивнул Тиндалл. – Довольно витиеватый способ пожелать командиру корабля спокойной ночи. Но я к вам присоединяюсь.

– Ну, у меня все, господа, – Брукс приветливо улыбнулся. – Надеюсь, на военно-полевом суде встретимся. – Он лукаво поглядел через плечо; снег валил все гуще. – Чудно было бы попасть на Средиземное, а, господа? – Вздохнув, Брукс непринужденно продолжал с заметным ирландским акцентом:

– Мальта весной. Взморье в Слиеме. На заднем плане – белые домики. Сто лет назад мы там устраивали пикники. Легкий ветерок, причем теплый, голубчики вы мои.

Синее небо, бутылочка кьянти под полосатым тентом...

– Прочь! – взревел Тиндалл. – Прочь с мостика, Брукс, а не то...

– Уже исчез, – произнес Брукс. – Сидячая забастовка в кочегарке. Надо же придумать! Ха! И оглянуться не успеешь, как эти суфражистки в штанах бросятся приковывать себя к поручням!

Дверь тяжело захлопнулась за ним.

– Похоже, вы были правы насчет бури, сэр, – с озабоченным лицом повернулся к адмиралу Вэллери. Тиндалл невозмутимо произнес:

– Возможно. Беда в том, что людям сейчас нечем заняться. Вот им в голову и лезет всякая ерунда. Они ругаются и злятся на все и вся. Позднее все встанет на свои места.

– Хотите сказать, когда у нас будет... э... больше работы?

– Ага. Когда дерешься за свою жизнь, за жизнь корабля... на заговоры и размышления о несправедливости судьбы не остается времени. Закон самосохранения – все-таки основной закон природы... Хотите вечером обратиться к экипажу по громкоговорящей связи, Командир?