Он сделал паузу; в его глазах мелькнул лукавый блеск – что-то вроде финальной реплики.

– В следующий раз, когда я буду спасать вас, юная леди, я позволю вам пострадать гораздо сильнее, чтобы у меня был повод почаще навещать вас, нежели я это делал до сих пор!

Его лицо быстро протрезвело.

– Я чуть не забыл. Могу я поздравить вас с помолвкой? Мистер Поварт – очень приятный человек.

– Благодарю вас; так оно и есть. Правда, в последнее время я стала сомневаться, достаточно ли я хороша для него.

Затем, многозначительно добавила:

– Помолвка откладывается на неопределенный срок. Не исключено, что я могу от нее вообще отказаться.

Форт секунду недоверчиво смотрел на нее, потом понял, что она говорит серьезно. Кровь бросилась ему в лицо, и он побелел и затрясся от волнения. Он сделал резкое движение к девушке и так же неожиданно для себя остановился.

– Что ж!

Его обычно непринужденная речь чуть не подвела его. Но он рассмеялся так же дерзко, как и прежде.

– Я убежден, что вы еще далеко не здоровы, мисс Мона! Я буду вынужден приезжать к вам почаще!

И с коротким, но очень напряженным взглядом, полным глубокого смысла, он повернулся, нахлобучил на голову фуражку, бросился к своей машине и исчез.

Глава

IX

. Мир застоя

Смит проник в сознание своего капелланского агента в тот момент, когда тот был явно не на службе. На самом деле инженер "Кобулуса" в это время наслаждался необыкновенно хорошим фотофильмом.

Смит пришел слишком поздно, чтобы увидеть начало картины, но она показалась ему более или менее обычной драматической постановкой. И некоторое время его интересовала главным образом удивительно четкая съемка, естественная цветопередача и стереоскопический эффект, который доктор уже успел заметить благодаря молодому Эрнолю. Смит почти не обратил внимания на прекрасную музыку, звучавшую из какого-то динамика.

А потом картина закончилась, и началась фарс-комедия. Это была необычайно остроумная вещь, практически без сюжета; впоследствии Смит не смог описать ее с точностью. Однако миссис Кинни, спускавшаяся по лестнице, отчетливо слышала, как он смеялся так, что казалось, его бока вот-вот лопнут.

Когда картина закончилась, человек Смита встал и вышел из дома; на улице он взглянул на часы и устроился поудобнее возле тротуара, как часто делал Смит в молодости. Капелланец, похоже, знал многих из тех, кто выходил из театра, а Смит тем временем обратил внимание на нечто чрезвычайно важное.

В театре не было ни одной рекламы, кроме единственной доски объявлений, похожей на табло кафетерия. Более того – и это главное – здесь не было ни касс, ни людей, принимающих билеты.

Заведение было открыто для всех желающих. Оно находилось на очень оживленной улице в, казалось бы, немаленьком городе, но, судя по всему, сюда мог зайти любой желающий.

"Бесплатные развлечения, – подумал Смит, – чтобы радовать девушек".

Вскоре его агент перешел улицу, которая показалась ему очень похожей на улицу любого города на Земле, за исключением того, что здесь было удивительно мало шума. Возможно, это объяснялось полным отсутствием трамваев и вообще наземной техники. Конечно, пространство между тротуарами использовалось не иначе как для парковки летающих машин. В зданиях располагались разнообразные магазины, причем все они были построены с размахом. Мелких магазинов не было вообще.

Агент Смита быстро нашел свой летательный аппарат – небольшой двухместный орнитоптер, окрашенный в серо-голубой цвет – кстати, любимый цвет Смита, – и через минуту-другую он уже летел по воздуху. Смит имел возможность наблюдать с близкого расстояния искаженное S-образное движение крыльев аппарата. Но полет продолжался всего несколько минут, и вскоре аппарат снова находился в состоянии покоя.

На этот раз он был припаркован под огромным длинным навесом, который, как потом увидел Смит, на самом деле был балконом, расположенным на одном из десяти ярусов. Напротив стояло большое здание, похожее на автобазу, над крышей которого Смит увидел огромную громаду дирижабля.

Это был, разумеется, "Кобулус", и именно тогда, когда агент Смита проходил через зал регистрации, его имя прозвучало впервые. " Все в порядке, Реблонг", – так прозвучало из уст сотрудника, пробивавшего его табель. И Реблонг, за которым Смит внимательно наблюдал, направился прямо через люк в борту огромного корабля, а затем по коридору в машинное отделение.

У Смита было мало возможностей для изучения механизмов. Реблонг окинул все одним взглядом, затем подошел к невысокому чернобородому парню, стоявшему у приборной доски.

– Все как обычно, мой друг?

У него был приятный голос, как впервые заметил Смит.

– Да, как обычно!

Голос мужчины был наполнен горечью.

– Именно это и есть проблема! Никогда нет никаких улучшений, всегда все как обычно! Скажите, Реблонг, не обижайтесь, но я думаю, что мы дураки, раз миримся с тем, что нам дают!

Человек Смита уверенно уселся перед приборами.

– Лично я думаю, что мы не дураки, а просто везунчики.

– Везунчики! – фыркнул второй мужчина. – Хотел бы Эрнол услышать, как ты это говоришь! У него бы случился припадок!

Реблонг ничуть не смутился.

– Кстати, а что стало с этим парнем? Я его уже несколько недель не видел?

– Точно не знаю, – с некоторым беспокойством ответил парень. – Он вернулся в Каластию, и это последнее, что я о нем слышал.

– Каластия? Вчера вечером я видел в газете заметку о том, что Каластия находится на карантине. Все информационные сообщения прерваны.

Мужчина мгновенно почуял беду.

– Карантин! Почему это должно быть причиной того, что новости прерваны? Тут дело не только в карантине, Реблонг! – и он начал возбужденно расхаживать по комнате. – Я еще раз скажу – мы глупцы, если верим всему, что говорит нам комиссия. По-моему, они уже достаточно долго морочат нам голову!

Реблонг подавил зевок.

– Мне все равно, старина. Я готов оставить им право управлять государством.

– А вот в этом-то и дело! – вскричал другой. – Ты и все остальные, кроме тех, кого учил Эрнол, считают, что комиссия дана Богом и не может сделать ничего плохого!

– Да? – вежливо ответил тот. – Может быть, и так; только нельзя винить нас за то, что мы очень высокого мнения о правительстве, которое действует следующим образом.

Реблонг перечислял пункты на пальцах, не сводя при этом пристального взгляда со своего собеседника:

– Оно покончило с торговлей спиртным, полностью защитило женщин в промышленности, покончило с детским трудом, ликвидировало бедность, упразднило войну и, – с большим акцентом для такого спокойного человека, – обеспечило тебе, мне и всем остальным прекрасное бесплатное образование!

Манера Реблонга, сама по себе подчеркнутая, произвела эффект, заставивший собеседника внезапно остыть.

– Правильно, я признаю это. И в то же время я хочу показать вам, что комиссия добилась всего этого не столько ради нашего блага, сколько в интересах капиталистов.

– Они ввели запрет, потому что пьянство вредит бизнесу; никакой другой причины, Реблонг! И поэтому женщин тоже защищают; защищенная, довольная женщина приносит хозяевам лучшие дивиденды, чем та, которая работает до полусмерти.

– Использование детского труда также не окупается – в конечном счете это приводит к несчастным случаям и снижению производительности, а значит, и к снижению прибыли. Бедность тоже не оправдала себя: из бедных людей не получаются эффективные работники". Война была упразднена, Реблонг, не из гуманных побуждений, а потому, что мир приносил более высокую прибыль и меньше расходов.

– А что касается нашего обязательного образования, – он презрительно щелкнул пальцами, – что оно из себя представляет? Да вот что: хозяевам не выгодно допускать неграмотность! Образованный рабочий приносит больше дивидендов, чем невежественный. Вот и все, Реблонг! Не обманывай себя, думая, что комиссия сделала все это для твоего блага! Не думаю!