Ёсио же склонился над Косым Эйкити, который, прижимая руки к разбитому носу, из которого на губы и подбородок лилась бордовая кровь, испуганно вытаращился на него.

– Никогда больше не смей оскорблять при мне Уми, – голос Ёсио был спокоен, но это было обманчивое затишье: так всё вокруг замирает, когда вот-вот разразится сильная гроза. – Ты понял меня?

Эйкити, похоже, тоже нутром почуял исходившую от Ёсио угрозу. Отчаянно закивав, он постарался отползти от Ёсио как можно дальше.

Уми же смотрела на Ёсио во все глаза. На её памяти он ни разу не поднимал руку на посетителей игорного дома, как бы они себя ни вели. Утихомиривать таких людей входило в обязанности охраны, а Ёсио лишь отмечал особенно буйных игроков, чтобы внести их в «чёрный список» и больше никогда не пускать на порог «Тануки».

Что же изменилось теперь? Почему он вступился за неё, да ещё и охрану отослал?

Ёсио, похоже, и сам невольно устыдился своей вспыльчивости. Гнев его рассеялся так же быстро, как и назрел, и Ёсио, не глядя на Уми, спросил:

– Ты как, в порядке? Он тебя не тронул?

– Всё нормально, – заверила его Уми. Ёкай, сидевший у неё на руках, звучно хмыкнул – но этого никто, кроме Уми, конечно же, не услышал. С того момента, как развеялась иллюзия иредзуми, ёкай перестал быть видимым и слышимым в мире людей.

С залитым кровью лицом и выпученными от страха глазами Косой Эйкити выглядел так, будто полжизни провёл далеко в лесу, и лишь теперь впервые вышел к людям.

– Глаза бы мои тебя не видели, – фыркнул Ёсио, окинув его пренебрежительным взглядом. – Убирайся отсюда, и чтобы ближайшие пару недель я твоей поганой рожи тут не видел. Усёк?

Эйкити испуганно закивал и собрался было последовать его доброму совету. Но на пути у него вдруг выросла Уми. Для девушки она была довольно высокой: над побитым Эйкити она возвышалась на целую голову.

– Где ты сделал эту иредзуми? – спросила она, всё ещё прижимая к себе духа.

Эйкити так вытаращился на неё, что Уми решила было, что он вообще ничего не ответит ей. Он продолжал испуганно моргать, словно боялся, что Уми тоже поколотит его за то, что он оскорбил её.

Но, собравшись с духом и судорожно сглотнув, Эйкити всё же прогнусавил:

– В барагаде.

– Где-где? – нахмурилась Уми.

– Он хочет сказать, «в балагане», – неожиданно подал голос дух. – Бедняга, из-за расквашенного носа его речь ещё очень нескоро станет внятной.

Примечания: час собаки и час кабана отсчитываются с 20 и 22 часов вечера соответственно. Час тигра – временной отрезок с 4 до 6 часов утра.

На Дайсин опустились сумерки, которые принесли с собой живительную прохладу, и принцу Тэцудзи впервые за весь день удалось вздохнуть с облегчением.

Ему всегда нравилось солнце, но сегодня очередной жаркий день обернулся для Тэцудзи настоящей пыткой. Из распахнутого настежь окна не долетало ни единого дуновения ветерка, а от запаха моря, который в Дайсине чувствовался везде, куда бы ты не отправился, принца мутило так сильно, будто он пустился на утлой лодчонке прямиком в разрываемые бурей воды.

Всё началось ещё утром, с того самого чая, о котором принц столько слышал в последнее время. Рецепт этого напитка был придуман аптекарем из какого-то глубокого захолустья, название которого Тэцудзи даже не трудился запомнить. Благодаря своим чудесным свойствам слухи об этом чае быстро дошли до самого императорского двора. Говорили, что всего один глоток этого напитка придавал телу и разуму бодрость и силу. А некая благородная госпожа, чьё имя мы не станем упоминать здесь, дабы не подпитывать её и без того раздутое самомнение, клятвенно заверяла всех и каждого, кто готов был её выслушать, что этот чудесный чай вылечил её мигрень, от которой она страдала с самого детства.

Разумеется, принц Тэцудзи, который по мере сил своих старался следовать всем новомодным веяниям, то и дело охватывавшим столицу, тут же вознамерился как можно скорее испытать действие этого чая на себе, и поэтому вскоре по его приказу напиток был доставлен во дворец.

Однако, стоило принцу сделать первый глоток, как лицо его тут же скривилось.

– Редкостное пойло, – проворчал принц, отставляя недопитую чашку в сторону. – И чего все так нахваливали его, ума не приложу!

Напиток оказался жутко кислым и отдавал неприятным душком – словно прежде на чайных листьях извалялось какое-то животное. Поэтому принц приказал немедленно «вылить к чёрту» этот чай и принести ему другой.

После завтрака принц намеревался отправиться на охоту вместе со своими пятерыми приятелями. Все они были людьми молодыми, родовитыми и бессовестно богатыми. С принцем Тэцудзи, который любил проводить время с удовольствием, весельем и порой обильными возлияниями, эти юноши – «цвет нации», как иногда говорили о них собственные отцы, – быстро нашли общий язык. И с подачи самого принца стали называть себя «Шестёркой бессмертных» – в подражание великим поэтам древности, которые снискали себе вечную славу своими гениальными песнями. Правда, оставалось не до конца ясным, какую славу намеревались оставить по себе эти молодые люди. Если им хотелось, чтобы потомки запомнили их как кутил и бессовестных мотов, то они были на правильном пути.

Тэцудзи, как самому знатному среди «Шестёрок» и самому влиятельному, товарищи подражали во всём, что бы он ни затеял. Разгуливать по окрестностям дворца босиком? Раз принцу дозволено, то почему бы и остальным не последовать его примеру! Запустить в приёмную императора с десяток квохчущих куриц, чтобы заставить подобострастно трясущихся министров полдня отлавливать перепуганных птиц? Лучшей забавы и представить трудно!

Что бы принц ни затевал, ему и его подпевалам всё рано или поздно сходило с рук. Императрица во всём заступалась за сына перед своим царственным супругом, лицо которого темнело всякий раз, стоило в его присутствии упомянуть имя единственного оставшихся в живых наследного принца, Тайга-но Тэцудзи. Как бы ни хотелось императору преподать хороший урок своему непутёвому наследнику, устоять против слёз и мольбы своей супруги он не мог.

Любимым же развлечением принца была охота. В последние месяцы он начал охотиться на заморский манер, с собаками, которых светлоглазые северяне из Хьордланда привезли в подарок ко двору императора. И приятели Тэцудзи также были без ума от того, как охота с собаками заиграла новыми красками. Особенно нравилось им, как псы грызлись с лисами – однажды от такой потехи один из «Шестёрки» чуть не надорвал живот от смеха.

Поэтому сегодняшнего дня принц Тэцудзи ждал с большим нетерпением, предвкушая, как он будет мчаться на своём Громе, как ветер будет трепать чёрную гриву коня и свистеть у принца в ушах, как собаки будут подвывать, беря след, и как будут задорно гикать его товарищи из «Шестёрки»…

Но не успел принц Тэцудзи при полном охотничьем облачении выйти из своих покоев, как ему вдруг сделалось дурно.

В северном крыле дворца, где изволил располагаться принц, поднялась страшная суматоха. Белые от испуга служанки сновали туда-сюда с вёдрами и тазами, полными воды. Наследный принц всегда отличался отменным здоровьем, и потому теперь, когда он внезапно занемог, все были в смятении.

Нао, личный прислужник принца, помчался за придворным лекарем. Тот не заставил себя долго ждать: седой и полнотелый старичок с живыми и блестящими глазами, он внимательно выслушал все жалобы принца на странный чай, который он выпил перед завтраком.

– Принесите мне этот чай, – сказал лекарь, осмотрев принца. – Посмотрим, чего там намешали.

Теперь на уши подняли уже весь дворец, но ни пресловутого чая, ни человека, который доставил его во дворец, найти так и не удалось. Начальник стражи, боясь, как бы этот скандал не достиг ушей императора, самолично отправил в город небольшой отряд самых доверенных людей, чтобы разыскать того, кто пытался навредить принцу.

Однако вскоре лекарь заключил, что здоровью и жизни принца ничего не угрожает, и потому суматоха во дворце немного поутихла. Поиски негодяя к тому времени так и не увенчались успехом, и потому стражников отозвали, дав на отряд пару кувшинов вина и мешочек, полный серебряных сэнов, – лучше способа замять слухи о том, что произошло сегодня во дворце, и придумать было нельзя.