С улицы, из отверстия открытого трапа раздавался неясный шум, гул голосов и лай собак. Батюшки светы!! А собаки-то тут откуда взялись? Вроде аэропорт, а не пограничная зона. Предчувствие у меня было нехорошее. Я отложила в сторону книгу, и стала медленно, почти бесшумно спускаться вниз по трапу. Спускаться до самого конца не стала, так, на всякий случай, мало ли… Дошла до середины лестницы, и низко наклонилась, высунула голову, чтобы увидеть, что же такое происходит вокруг. Увиденное повергло меня в легкий шок.

Несколько человек в форме пилотов, парочка стюардесс, какой-то грозный мужик в штатском костюме при галстуке, с красной гневной физиономией и перепуганными выпученными глазами, офицер в звании капитана, что-то жестко вычитывающий ему на не совсем цензурном языке, человек пять солдат в форме пограничников с автоматами наперевес и сердитыми овчарками на поводке. Мужик, у которого мы спрашивали, где наш самолет, сидел понурившись на последней ступеньке трапа. Чувствовалось, что у человека большое горе. Правда, какое горе, понять не было никакой возможности ввиду его полностью отсутствующего взгляда, устремленного в пустоту перед собой. Люди галдели, собаки лаяли. В общем, гвалт стоял, как на восточном базаре. Точно что-то случилось! Вот я всегда так! Вляпаюсь вечно в какую-нибудь историю. А В Екатеринбурге меня Алешка встречает, ждет, можно сказать, волнуется. Об Алешке мне придется рассказать отдельно, потому что он, во-первых, мой лучший друг еще с института, а во-вторых, он будет играть, считай, главную роль в предстоящей истории. Но расскажу чуть позже, пока буду лететь до Екатеринбурга. А сейчас было бы не худо разобраться, что же такое случилось, и где все пассажиры, и почему, в конце-то концов мы никуда не летим?!

Спустившись еще на пару ступенек вниз, чтобы стоящим рядом с самолетом были видны не только мои ноги, но и часть моего туловища я, опять свесив голову в проем, постаравшись придать своему голосу недовольные начальственное выражение, сурово спросила:

– Что случилось? Почему не летим?

Увы, из-за царящего шума, меня никто не услышал. Разве что, только собаки. Псы посмотрели в мою сторону и принялись лаять с удвоенной силой. Но, как ни странно, в их гавканье не слышалось злобы, только какое-то песье отчаянье, что их никто не слышит. Тогда, набрав в грудь побольше воздуха, я изо всех сил гаркнула:

– Что случилось??!!

Мужик, сидевший на нижней ступени, услышал меня первым. Он сорвался со своего импровизированного сиденья и шарахнулся прямо в толпу, чуть не сбив с ног важного мужика в костюме. Тот воззрился на него с явным недовольством и начальственным гневом в очах. А наш бедолага, отчаянно мыча, стал тыкать в меня пальцем, будто я была не привлекательной молодой женщиной, а страшным Змеем-Горынычем, который вот-вот начнет изрыгать пламя. Так как, кроме невнятных звуков, состоящих из одних гласных, от него ничего добиться больше не предоставлялось возможным (тут одно из двух: либо он от природы был немым, что представлялось мне маловероятным по причине его службы, либо его психика была мало подготовлена к подобным финтам со стороны пассажиров, что тоже не украшало его, как специалиста аэропорта), все просто посмотрели в направлении, куда указывал его палец. И тут, наконец-то, меня, наполовину высунувшуюся из проема, ведущего в самолет, увидели.

Я, будто наяву услышала, как Николай Васильевич Гоголь опять тихонько и тоненько заплакал в сторонке. Несколько мгновений все молча смотрели на меня, будто я и вправду была каким-то диковинным чудищем. Причем, даже собаки перестали гавкать. Я решила, что это наконец-то мой шанс, узнать, что же такое произошло, и, пользуясь моментом, задала свой, так меня волнующий, вопрос:

– Что случилось? Почему мы до сих пор не летим?

И тут, в наступившей тишине, раздалось чье-то… хихиканье. Да, да!!! Вы не поверите, но именно что хихиканье. Это было так неожиданно, что я, присев на ступени с удивлением захлопала ресницами, глядя на эту разношерстную компанию. Интересно, что такого смешного я спросила?! Я, было решив высказать свое негодование по этому поводу, набрала в грудь побольше воздуха, но тут захихикал еще один человек, судя по форме, член экипажа, а потом следующий. И вскоре, будто это была какая-то инфекция, всех скрутил пароксизм смеха. Толпа рыдала, плакала, икала и хрюкала, не в силах остановиться. Смеялся, вытирая выступающие слезы из глаз, даже солидный мужик в костюме! Мне даже показалось, что и на собачьих мордах расплылся весьма ехидный оскал.

Дальнейшее я просто не буду описывать. Когда, наконец, народ успокоился, и смог внятно говорить, выяснилось следующее: В маленьких аэропортах, оказывается, объявляли об окончании посадки практически в ту самую минуту, когда самолет еще только приземлялся на аэродроме. Откуда же мне было это знать?! Все остальные пассажиры неторопливо успели выпить по чашке чая (а кто-то даже и покрепче), и спокойно, без суеты проследовали на посадку. Когда все собрались в «отстойнике», и стюардесса была готова всех вести на посадку, пассажиров пересчитали по головам. Регистрацию прошли восемнадцать человек, а в наличие оказалось только шестнадцать. Возник вполне резонный вопрос: где еще двое? Началась перекличка и повторная проверка документов и билетов. И вот тогда-то и выяснилось, что отсутствуем мы с дедком. Стюардесса, ставившая нам штампики на билетах, вспомнила, как мы проходили эту самую регистрацию, и при этом «вид имели подозрительный и торопливый». Дежурная немедленно связалась с начальством, сообщив о происшествии. Что должно было подумать начальство в свете всех последних директив и страшилок? Разумеется, что и подумало! На территорию аэропорта проникли два террориста. Немедленно, по тревоге была поднята местная охрана. Задержаны все вылеты и все прилетающие самолеты были направлены на соседний военный аэродром в ожидании, когда прояснится ситуация. Из ближайшей части прибыла рота солдат-пограничников со своими собаками. И началось методичное прочесывание аэродрома и прилегающих территорий. А еще, от пилота, управляющего самолетом, улетевшим в Томск (это который я пыталась тормознуть), пришло сообщение, что некие подозрительные личности пытались помешать взлету его воздушного судна, не иначе с намерением захватить самолет.

В общем, закрутилось… А тот мужик, который указал нам на наш самолет, по-видимому, впал в шок, и по неясной причине, совершенно забыл, что мы с дедом сидим себе спокойненько уже на борту. Объяснения ситуации заняли примерно минут тридцать, после чего, напуганные таинственной суетой пассажиры, наконец-то заняли свои места, и самолет взлетел, держа курс на Екатеринбург. В итоге, в городе моей счастливой юности мы приземлились вместо положенного полдня, уже когда было совсем темно.

Теперь, должна выполнить обещание и немного рассказать о своем друге. Подружились мы сразу, как только поступили на первый курс. И все пять лет, можно сказать, бок о бок, ели из одной миски, и пили из одной чашки. Компания была у нас дружная, веселая, человек десять, жили в одном общежитии, как говорится, не разлей вода. Весь Средний Урал обошли пешком с рюкзаками за спиной. Не одну ночь провели с гитарой у костра, не одну скалу облазили. Алексей был почти профессиональным альпинистом. По каким только скалам и горам он нас не таскал! Высокий, стройный, широкоплечий, со смеющимися голубыми глазами, и светлыми вьющимися волосами, с него можно было рисовать иллюстрации к древним славянским былинам. Прекрасно играл на гитаре, душевно исполняя песни о бродяжьей судьбе альпинистов, и покорении горных вершин. Девчонки от него таяли, как пломбир в бумажном стаканчике в летний жаркий день. А я не воспринимала его, как поклонника, просто друг, почти брат. По крайней мере, мне так тогда казалось. Только почему-то, все на пятом курсе решили, что мы непременно поженимся. Но… Что-то не сложилось. Или он был слишком робок в этом плане, или я излишне сурова. Но факт оставался фактом. Расстались мы просто хорошими друзьями, изредка пересекаясь, когда служебная надобность приводила меня в город моей юности.