Литмир - Электронная Библиотека

– Егоров, – улыбнулся Герман Андреевич, – если у вас по «топке», как вы называете мой предмет, нет двоек, не значит, что вы хороший студент в моих глазах. Просто с вами все настолько запущено, что пытаться исправить ситуацию уже бесполезно. Для вас ведь даже бицепс и трицепс – одно и то же! А Туре был способным парнем. Всегда мог больше, чем делал. Поэтому и жил у меня на пересдачах. Из него бы вышел хороший хирург.

Наверное, Ромычу следовало обидеться, но он не обижался. Герман Андреевич сказал все правильно: Туре был очень способным. Но с Герасимом они всегда были в конфронтации – это правда. Помню, как однажды мы сидели у Йохансонов, когда Туре с грохотом захлопнул учебник и спросил:

– Слушай, Даш, как думаешь, если мы напишем заявление в деканат всей группой, нам смогут сменить препода?

– Не думаю, что это лучшая идея. Во-первых, что мы скажем? «Смените нам преподавателя, а то наш слишком строгий и упрямый баран?» Во-вторых, если ничего не получится, тогда что? Слухи расползаются со скоростью света, Герасим все равно узнает о нашем поступке и тогда будет топить нас до конца жизни.

– Четвёртый раз! Четвёртый раз я иду к нему завтра на его идиотскую пересдачу! Потому что он просто не хочет принять мой гребаный реферат.

В этот вечер мы с Туре вместе делали домашку. Вернее, я делала домашку, а он готовился к очередной пересдаче. В этом семестре пересдачи по топографической анатомии стали его ночным кошмаром. И не только его: получить у Герасима хорошую оценку, да еще и с первого раза было чем-то из области фантастики. В группе не осталось ни одного человека, кто хотя бы раз не побывал на его отработках с километровым рефератом, написанным от руки, но Туре он полюбил особенно.

– Ну Туре, – я подошла сзади и нежно положила руки ему на плечи. – Это скоро закончится. Совсем немного учиться до каникул осталось. Зато скоро будем отдыхать. На речку после практики ездить. А можем даже поехать на море! Родители будут только рады, что их дети пристроены.

Туре небрежно дёрнул плечом, смахивая мою руку. Ясно, сейчас ему было не до лета, не до моря и не до моих глупых утешений. Стало даже немного обидно, но я попыталась войти в положение: пересдачи Герасима выбивали его из равновесия уже который месяц.

– Ты написал? Может фильм посмотрим?

– Написал, но уверен, этому козлу снова все не понравится. Так что ну его к черту. Ты права, давай посмотрим фильм, – Туре встал из-за стола, подошел и обнял меня. Зарылся носом в мои волосы – он часто так делал, говорил, что ему нравится, как пахнет мой хвойный шампунь.

– Сегодня твоя очередь выбирать, – улыбнулась я.

Какая-то мелочь – фильм, но я бы все отдала, чтобы пережить этот момент вновь.

– Вы заходите, Герман Андреевич, не стесняйтесь, у нас здесь пицца, торт, места всем хватит, – вырывал меня из воспоминаний голос Ромыча.

– У вас есть гитара? – Герман Андреевич перевёл взгляд на стоящий в углу чёрный чехол, в котором лежал музыкальный инструмент. На приглашение Ромыча он не обратил внимание.

– А вы играете? – подал голос Артур. Такое можно было услышать не часто. Чудо, что этот парень вообще пришёл. Но гитара принадлежала ему, наверное, попросил принести кто-то из девчонок.

– Открою вам маленькую тайну Герасима, – на этом слове преподаватель усмехнулся. – В детстве я играл в дворовой рок-группе. Так что давайте вашу гитару сюда.

Рома послушно принёс не только гитару, но еще и стул. Кажется, хотел угодить нашему Герасиму. Вряд ли, правда, в будущем ему это поможет.

Мы сели в полукруг. Герман Андреевич был во главе. Кто-то предложил погасить свет и зажечь лишь фонарики на телефонах для пущей атмосферности. Кабинет погрузился в сумрак и тишину, которую вскоре нарушили гитарные аккорды. Я закрыла глаза и попыталась представить, что я сейчас не здесь, в аудитории главного корпуса, а где-нибудь далеко в горах, в походе, сижу у огромного костра в компании друзей и слушаю приятный голос Германа Андреевича:

Всего лишь час он до рассвета не дожил.

Упал на снег и землю раною закрыл.

Погиб не в дни войны, погиб он просто в мирный час,

Когда весна зажгла звезду любви для нас…

По коже пробежала волна мурашек. То, как пел Герман Андреевич, было прекрасно, но еще сильнее трогали слова. Я закрыла глаза и увидела огонь. Представляла, как языки пламени разгораются в темноте, пожирая все на своём пути.

Разгонит ветер над границей серый дым.

Девчонка та, что обещала подождать,

Идёт по свету уже с другим, уже с другим.

Растает снег, исчезнет имя на снегу.

Когда Герман Андреевич доиграл последний аккорд, аудитория вновь погрузилась в тишину. Говорить здесь было нечего, да и незачем. Каждый из нас думал о чем-то своём. Я видела опущенный взгляд Ника. Заметила, как заблестели глаза Кати. Почувствовала, как что-то влажное стекает и по моей щеке. Каждый переживал этот момент по-своему. Нам всем близок Туре. Мы все ощущали его потерю каждой клеточкой своего тела.

– Я пойду, ребята. Надеюсь где-то там, наверху, если, конечно, жизнь после смерти существует, Туре простит меня за доставленные мучения.

– Вы и правда его знатно помучили, – сказала я сквозь улыбку. Это была лёгкая и светлая улыбка. Такая же светлая, как воспоминания, которые остались о Туре.

Наши взгляды пересеклись, и Герман Андреевич грустно улыбнулся мне в ответ. С этого дня что-то окончательно и безвозвратно поменялось в отношениях между ним и нашей группой. Да и между нами самими: все мы стали друг другу чуточку ближе.

– Слушайте, – первым нарушил тишину Ник, – а помните, как мы на первом курсе через окно курить лазили?

Сложно было такое забыть. Семестр подходил к концу. Лето в том году пришло слишком рано, и уже в середине мая ударило тридцать градусов. Одевались на пары как попало, главное – чтоб белый халат был. С другой стороны, нашим легче: скинул халат, сунул в сумку и пошёл домой. Никакой сменной обуви.

Еще в апреле, когда тепло уже начало посылать свои намёки, мои одногруппники сделали удивительное открытие: не обязательно каждый раз проходить через охранника и брать куртку в гардеробе, чтобы сбегать покурить. По счастливому стечению обстоятельств кафедра анатомии расположилась на первом этаже корпуса. К тому же, на солнечной стороне, поэтому днем находиться здесь было практически невозможно. Постоянно открывали окна. Тогда-то они и сообразили, что окна можно использовать как еще одну дверь на улицу. Один прыжок – и ты уже «за бортом». Но что самое удивительное, преподы об этом даже не подозревали. Или делали вид, что не подозревали.

– Значит так, оболтусы, надоели вы мне. Пирив! – в переводе с языка нашего преподавателя это означало «перерыв». – Встретимся через пятнадцать минут.

Александр Михайлович, шкаф ростом два метра, судмедэксперт со стажем и по совместительству наш преподаватель анатомии, поднялся из-за стола, захватил с собой журнал и удалился из кабинета. Сразу же показалось, что свободного пространства стало вдвое больше.

Ромыч свистнул:

– Парни, девчонки, погнали курить!

Курили у нас большинство. Как-то в начале года мы даже поспорили, что к шестому курсу закурят все. Но пока что их ряды пополнились лишь на одного.

Я никогда не курила, да и Туре тоже. И это мне в нем очень нравилось: на дух не переношу табачный дым. Кроме нас не курили только Вика, близняшки и Артур, остальные же дымели как паровозы. Но близняшек сегодня не было, Вика всегда ходила на улицу за компанию, а привидение нашей группы Артур почти мгновенно куда-то испарился. Так что угадайте с трех раз, кому досталась роль «постовых на шухере».

Туре всегда сторожил дверь, я – стояла у окна. Он наблюдал, я служила передаточным пунктом. И если преподаватель появлялся раньше времени, мы сигнализировали одногруппникам, и они всей толпой плелись ко главному входу. И как никто до сих пор не заметил в этом странности – ума не приложу.

9
{"b":"853823","o":1}