– Из деканата звонят, – пояснила подруга. – Где здесь, блин, самое тихое место?

– Иди на общий балкон, – посоветовал из личного опыта Ромыч, – там тихо.

Вика тут же испарилась. Еще с несколько секунд мы стояли молча, прежде чем Ник решил наконец покинуть кухню.

– Отойди, Ромыч, – слегка пихнул он друга. – Пройти мешаешь.

– Сегодня меня уже точно ничем не удивишь… – едва слышно протянул Рома. – Так, Дашка, мы кажется выпить собирались?

– У нас с Викой вино уже кончилось, – пожала плечами я. – Так что я на сегодня все.

– Да ладно тебе! Третий курс начинается, какой «все»? У нас с Ником есть кое-какие запасы, сейчас все будет.

Лишь с третьего раза он нашёл нужный шкаф, где у парней хранились несколько бутылок вина, две бутылки водки, бутылка виски и еще какой-то напиток, названия которого я не знала. Ромыча изрядно пошатывало: градус алкоголя в крови поднялся до приличных значений.

– Слушай, к бокалам тебя подпускать точно нельзя. Разнесешь все, как слон в посудной лавке. Скажи, где, я сама достану.

– А, ну, это… Вон там. Или там. Не помню, найди сама, Даха.

«Ясно», – пробурчала я у себя в голове, и стала методично обследовать каждый шкаф в кухне Разумовского. К счастью, это не заняло много времени.

– Ты тоже будешь, достать на тебя?

– Не-е, ты чего. Градус понижать негоже, у меня своё лекарство, – и с этими словами он высоко поднял полупустую бутылку виски и доверху наполнил стоявший рядом с ней стакан.

– Тебе плохо не будет, дружище? – я с ужасом посмотрела на желтовато-коричневый напиток, плескавшийся в его стакане.

– От виски бывает только хорошо!

– Тяжёлый случай, – пробурчала я, налила себе вино и поспешила вернуться к остальным.

Ромыч оставил мою скромную компанию и переключился на Ирину с Мариной, я же решила присоединиться к девчонкам у окна: они бурно обсуждали, насколько их бесят «некоторые курицы» с потока. Все мы, девочки, иногда любим посплетничать, особенно когда в голове играет вино.

А потом громкая музыка вдруг затихла, и комната погрузилась в оглушительную, давящую тишину. Все разом мы обернулись. В комнате стояла Вика. Ее палец лежал на кнопке магнитофона, а под глазами красовались две чёрные дорожки потекшей туши. Она…плакала?

– Что за… – начал было Ромыч, но Вика не дала ему договорить.

– Туре умер.

Тишина, которая воцарилась в комнате, усилилась в сотни, тысячи раз. Казалось, еще секунда – и от нее разорвёт голову. Лишь часы с кукушкой, сделанные «под старину» монотонно отбивали секунды. По светло-серой стене медленно плыли тени, перемешиваясь с отсветами уличных фонарей. Казалось, этот мир поставили на паузу – все герои кино замерли, их пустые взгляды смотрели в одну общую несуществующую точку. Даже высокие тополя за окном перестали шуршать еще не опавшими листочками.

А потом в этой тишине, точно взрыв, катастрофа, цунами, которое стирает целые города с лица земли, вдруг раздался звук битого стекла. От пола отскакивали, рассыпаясь фейерверком, маленькие стеклышки. По белоснежному паркету алым пятном расплывалось вино.

Лишь спустя несколько секунд, показавшихся вечностью, я поняла, что это был мой бокал.

– Что?! – прошептала я.

– Любой обманчив звук, страшнее тишина, когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина… – задумчиво пробормотал Ник, цитируя песню группы «Сплин».

Кулак Ромыча просвистел в сантиметре от его уха и замер в воздухе.

– Эй, ты нормальный вообще?! – вскипел Ник, точно вышел из ступора.

Он схватил Ромыча за джемпер и развернул его к стене, готовясь нанести ответный удар.

– Это ты ненормальный! Чертов псих! Совсем не различаешь, где твои тупые шуточки уместны, а где – нет.

– Заткнись! – вены на шее Ника вздулись. – Я все, блин, различаю! Туре был моим другом! К чему твоя бравада? Хочешь показаться хорошим? В глазах Даши? Да ты никогда не сможешь занять его место, ты, чертов дебил!

– Тебе лечиться пора! – в эту секунду Ромыч попытался вырваться, но кулак Ника сжался еще сильнее.

– Замолчите! Успокойтесь! Оба! – даже не прокричала, а проорала я. – Угомонитесь же!

И я закрыла лицо руками. Боли не было. И слез не было. Вообще ничего не было – из меня точно огромным насосом разом выкачали все эмоции.

– Черт, – Ник наконец отошёл и сел на рядом стоящий диван, уперевшись локтями в колени. – Не знаю, что на меня нашло. Туре… Туре умер… Нет, этого не может быть. Это какая-то шутка. Бред. Вика, скажи же, это шутка? Розыгрыш, да?

– Нет, – ответила подруга, и слезы новой волной покатились из ее глаз. – Это не шутка. И не розыгрыш. Нет больше Туре.

Комната снова погрузилась в тишину, лишь изредка нарушаемую лёгкими всхлипываниями Вики. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем она смогла заговорить вновь.

– Позвонили из деканата. Сказали, что Туре больше не будет с нами учиться. В доме его семьи случился пожар. Кажется, загорелась проводка. В их квартире… – подруга снова всхлипнула. – Когда потушили огонь, было уже поздно. В их квартире нашли два тела.

– Два тела… – в растерянности повторила я.

– Туре и его отец. Отец задохнулся, а он…он… – из-за рыданий Вике было сложно говорить. – Он сгорел заживо.

Комната снова погрузилась в тишину.

– Это произошло два дня назад, но сказали только сейчас, – продолжила подруга, чуть совладав с эмоциями. – Похороны завтра. Наша группа освобождается от занятий.

– Но пожар… Об этом ведь даже не писали в новостях, – стабильно каждое утро я читала местные новости.

Вика лишь пожала плечами.

– Та записка, которую он отправил тебе, – задумчиво проговорил Ромыч, – он расстался с тобой перед самой смертью. Он будто знал, что погибнет.

– Записка? – в голосе Ника сквозило непонимание.

– Потом расскажу, – отмахнулась Вика.

И именно тогда до меня наконец дошло: Туре умер. Кажется, все это время я даже не в полной мере понимала, что здесь вообще происходило. И поняла лишь сейчас. И в этот же миг на меня тяжёлым камнем обрушилось горе. Сковало по рукам и ногам. Из глаз потекли солёные слезы. Стекали по щекам, падали на грудь, оставляли следы на шее и лились, лились, лились, точно их запас в моем теле был нескончаем.

Затуманенным от слез взглядом я не видела, как ко мне подошла Вика. Я поняла это уже тогда, когда она положила свои руки мне на плечи. Новый приступ горя окутал с еще большей силой, и так, в полнейшей тишине, мы просидели целую вечность, прежде чем Катя сказала:

– Наверное, нам лучше пойти.

Я не слышала и не видела ничего вокруг. Не слышала, как один за другим уходили ребята. Как Рома допил свой стакан виски. Как в темной квартире включили свет. Как уносили посуду на кухню, как складывали бутылки в мусорный пакет. Существовали лишь двое: я и мое горе.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я снова вернулась в реальность. Час? Два? Вечность? Вика все так же сидела рядом и гладила меня по спине. Ник расположился на противоположном конце дивана и закурил. Судя по количеству бычков в стоящей около него пепельнице – далеко не первую сигарету. Рома мерил комнату шагами от угла до угла.

– Слушай, Ромыч, может ты сядешь, а? Глаза мозолишь!

Ромыч лишь одарил друга презрительным взглядом.

– Ром..

В ответ на мой голос все встрепенулись. Кажется, никто уже не ожидал моего «оживления».

– Ты правда думаешь, что та записка…она была не случайной?

– Да что там у вас за записка? – вновь спросил Ник.

– Да так…мы расстались недавно, – и я повторила все, что недавно рассказала другу на балконе.

Ромыч лишь пожал плечами:

– Это может быть совпадением. Но если это так, это чертовски стремное совпадение.

– Не поджег же он проводку в собственном доме, чтоб устроить пожар, в конце концов, – заметила Вика. – Если здесь и есть какой-то скрытый смысл, то он явно в другом.

– А мне кажется, – вступил в разговор Ник, – он любил тебя. И все, что там написано, в этой вашей записке, это все ложь. Он написал это для того, чтобы тебе было легче отпустить его. И ему тебя тоже. Перед отъездом в Швецию, а не перед смертью. Но потом случилось непредвиденное.