Она поняла.

– Ему пришлось сегодня утром срочно вылететь из Салоник по вызову. Я согласилась отвезти его в аэропорт. Он приезжал в Афины читать лекцию. Мы ездили вместе.

– А при каких обстоятельствах и где ты встретилась с ним?

– В Англии. Он – приятель моих родителей: лечит их от запоев. Мои родители – фантастические богачи.

– На крайний случай у тебя в сумочке лежит тысяча долларов, которые дал тебе Мишель для этой поездки. Эти люди потратили на тебя какое-то время, ты доставила им определенные неудобства – они вполне могут рассчитывать на небольшое вознаграждение. А как зовут его жену?

– Ренате, и я ненавижу ее – она сука.

– У них есть дети?

– Кристоф и Доротея. Я могла бы стать им прекрасной матерью, если б Ренате отступилась от них. А сейчас я уже хочу двигать. У тебя есть еще вопросы?

– Да.

"Хоть сказал бы, что любишь меня, – мысленно подсказывала она ему. – Хоть сказал бы, что чувствуешь некоторую вину за то, что отправляешь меня через пол-Европы в машине, набитой первоклассной взрывчаткой".

– Не будь слишком в себе уверена, – посоветовал он таким бесстрастным тоном, как если бы говорил о ее водительских правах. – Не всякий пограничник дурак или сексуальный маньяк.

Она дала себе слово – никаких прощаний, и, по-видимому, Иосиф тоже так решил.

– В путь, Чарли, – сказала она. И включила зажигание.

Иосиф не взмахнул рукой и не улыбнулся. Возможно, он тоже сказал: "В путь, Чарли", но если и сказал, то она этого не расслышала. Она выехала на шоссе, монастырь и его временные обитатели исчезли из зеркальца заднего вида. На большой скорости она проехала километра два и увидела старую стрелку с надписью: ЮГОСЛАВИЯ. Она поехала медленнее, влившись в общий поток. Шоссе расширилось, превратилось в автопарк. Вереницей стояли экскурсионные автобусы, а в другой веренице – машины с флажками всех наций, выгоревшими на солнце. Я – английский флаг, а я – германский, я – израильский, я -арабский. Чарли стала за открытой спортивной машиной. Двое мальчишек сидели впереди, двое девушек – сзади. "Интересно, – подумала она, – они из стана Иосифа? Или Мишеля? Или агенты какой-то из полиций?" Вот до чего она дошла, как стала смотреть на мир: все на кого-то работают. Чиновник в серой форме нетерпеливо замахал ей. У нее все было уже наготове. Фальшивые документы, фальшивые объяснения. Но они не понадобились. Ее пропустили.

Иосиф с вершины горы над монастырем смотрел в бинокль, затем опустил его и сошел вниз к ожидавшему его фургону.

– Пакет опущен в почтовый ящик, – сухо сказал он Давиду, и тот послушно отстучал текст на машинке. Он отстучал бы для Беккера что угодно, пошел бы на любой риск, кого угодно убил бы. Беккер был для него живой легендой, человеком, которому он все время стремился подражать.

– Марти шлет поздравления, – почтительно произнес малый.

Но великий Беккер, казалось, не слышал его.

Она ехала бесконечно долго. У нее ломило руки – так крепко она вцепилась в руль; ломило шею – так прямо она сидела, уперев ноги в педали. Ее мутило оттого, что ничего не происходит. И еще от избытка страха. Потом замутило еще больше, когда зачихал мотор, и она подумала: "Ур-ра, мы сломались". "Если забарахлит машина, бросай ее, – сказал ей Иосиф, – оставь где-нибудь на боковой дороге, выкинь все бумаги, голосуй, доберись до поезда. Главное, уезжай как можно дальше от машины". Но сейчас,. уже вступив в игру, Чарли не считала это возможным: ведь это же все равно как не явиться на спектакль. Она оглохла от музыки, выключила радио, но в ушках по-прежнему стоял звон, теперь уже от грохота грузовиков. Она попала в сауну, она замерзает, она поет. Не приближается к цели, а лишь движется. И оживленно рассказывает своему покойному отцу и своей стерве-мамаше: "Ну так вот, я познакомилась с этим совершенно очаровательным арабом, мама, потрясающе образованным и ужасно богатым и интеллигентным, и мы трахались с ним от зари до темна и от темна до зари..."

Она вела машину, выбросив все мысли из головы, намеренно ограничив свои размышления. Она заставила себя не погружаться в них, держаться на поверхности, на уровне окружающего мира. "Смотри-ка, вот деревня, а вот озеро, – думала она, не разрешая себе углубиться в царивший в душе хаос. – Я свободна, ничем не связана, и все чудесно". На обед она поела хлеба с фруктами, которые купила в киоске при гараже. И еще – мороженого: ей вдруг страстно, как бывает с беременными, захотелось мороженого. Желтое водянистое югославское мороженое с грудастой девицей на обертке. В какой-то момент она заметила на обочине голосующего парнишку, и у нее возникло безудержное желание остановиться – вопреки наставлениям Иосифа – и подвезти его. Она вдруг почувствовала такое страшное одиночество, что готова была на что угодно, лишь бы иметь этого парнишку рядом – обвенчаться с ним в одной из часовенок, разбросанных по лысым горам, а потом лишить его невинности в желтой траве у дороги. Но ни разу за весь этот бесконечный, многомильный путь она не подумала о том. что везет двести фунтов первосортной взрывчатки в виде полуфунтовых брусочков, запрятанных под обшивкой крыши, в бамперах, в сиденьях. Или что у этой машины старого образца множество всяких отделений и решеток. Или что это добротная, новая, тщательно проверенная взрывчатка, не реагирующая ни на жару, ни на холод, способная выдержать любую температуру.

"Держись, девочка, – упорно твердила она себе, иногда даже вслух. – Смотри, какой солнечный день, и ты – богатая шлюха, едущая в "мерседесе" своего любовника". Она читала монологи из "Как вам это понравится" и отрывки из своей самой первой роли. Она читала реплики из "Святой Иоанны". Но об Иосифе не думала: она никогда в жизни не знала ни одного израильтянина, никогда не тосковала по нему, никогда не меняла ради него мест пребывания или своей веры и не работала на него, делая вид, будто работает на его врагов; никогда не восхищалась и не страшилась тайной войны, которую он непрерывно вел сам с собой.

В шесть часов вечера она увидела яркую вывеску, которой никто не предупреждал ее остерегаться, и хотя предпочла бы ехать всю ночь, сказала себе: "Да ладно уж, вот тут, похоже, совсем неплохо, попробуем остановиться". Только и всего. Она произнесла это громко, трубным гласом, словно обращаясь к своей стерве-мамаше. Проехала с милю среди холмов и обнаружила гостиницу, построенную на руинах, с плавательным бассейном и полем для гольфа – в точности как описал ее Тот-кого-на-самом-деле-нет. А войдя в холл, на кого она наткнулась, как не на своих старых знакомых по Миконосу – Димитрия и Розу.