Прохладные пальцы Иосифа продолжали держать ее руку, и Чарли почувствовала, как задрожала ее рука. точно существовала сама по себе.

– Чарли, этот пистолет для меня священен. Я говорю тебе это, потому что люблю брата, люблю отца и люблю тебя. Через минуту я буду учить тебя стрелять, но сначала я хочу, чтобы ты поцеловала это оружие.

Она посмотрела на Иосифа, потом на пистолет. Его возбужденное лицо приказывало: "Ну же!" Обняв ее другой рукой за плечи, он заставил ее подняться.

– Мы любим друг друга, ты не забыла? Мы товарищи, мы служим революции. Наш дух и наше тело едины. Я истинный араб и люблю громкие слова и картинные жесты. Поцелуй пистолет.

– Не могу, Осси.

Она назвала его Осси, то есть Иосифом, и Иосиф ответил ей:

– Ты что, считаешь это английским чаепитием, Чарли? Думаешь, если Мишель – красивый мальчишка, значит, он играет в игрушки? Да откуда ему научиться играть, когда пистолет – это то, что делает его мужчиной!

Не сводя глаз с пистолета, она отрицательно покачала головой. Но ее сопротивление не вызвало у него злости.

– Послушай, Чарли, вчера вечером в постели ты спросила меня: "Мишель, а где идет война?" И помнишь, что я сделал? Я положил тебе руку на сердце и сказал: "Мы ведем джихад, и война идет здесь". Я твой учитель. Ты никогда еще не была до такой степени готова выполнить миссию. Знаешь, что такое джихад ?

Она мотнула головой.

– Джихад – это те, чего ты искала, пока не встретила меня. Джихад – это священная война. Свой первый выстрел ты совершишь в нашем джихаде . Поцелуй пистолет.

Не сразу, но она прикоснулась губами к вороненой стали дула.

– Вот так, – сказал он и тотчас отступил от нее. – Отныне это оружие принадлежит нам обоим. Оно – наша честь, наше знамя. Ты в это веришь?

Да, Осси, верю. Да, Мишель, верю. Но только никогда больше не заставляй меня это делать. Она невольно провела запястьем по губам, словно они были в крови. Она ненавидела себя, ненавидела его, ей казалось, что она немного свихнулась.

– "Вальтер-ППК", – дошли до ее слуха слова Иосифа. – Не тяжелый. Запомни: любое ручное оружие должно отвечать трем требованиям – чтобы его легко было спрятать, нетрудно носить и легко стрелять. Это говорит тебе Мишель. Собственно, он лишь повторяет то, что говорил ему брат.

Став у Чарли за спиной, Иосиф развернул ее так, чтобы она оказалась перед целью. Потом обхватил ее кисть пальцами и, не давая согнуть руку, направил дуло пистолета между ее широко расставленных ног.

– Левая рука висит свободно. Вот так. – Он приподнял и отпустил ее левую руку. – Глаза открыты. Медленно поднимаешь пистолет, пока он не окажется на одном уровне с целью. Руку с пистолетом держишь прямо. Вот так. Когда я скомандую "огонь", выстрелишь дважды. А пока опусти руку, жди.

Она покорно опустила руку с пистолетом, дулом в землю. Он скомандовал "огонь", она вскинула руку, как он велел, нажала на курок, но ничего не произошло.

– Еще раз, – сказал он и снял защелку с предохранителя.

Она проделала все так же, как и в первый раз, и пистолет дернулся у нее в руке, будто в него самого попала пуля. Она выстрелила вторично, и сердце ее забилось от возбуждения, схожего с тем, какое она чувствовала, когда впервые преодолела на лошади барьер или плавала нагишом в море. Она опустила пистолет; Иосиф снова отдал приказ, она гораздо быстрее вскинула руку и выстрелила дважды, быстро, один выстрел за другим. Потом стала стрелять уже без команды и стреляла, пока не израсходовала всех патронов, а тогда застыла, опустив пистолет, чувствуя, как бьется сердце, и вдыхая запахи тмина и пороха.

– Ну как? – спросила она, повернувшись к нему.

– Посмотри сама.

Она подбежала к банке из-под масла. И уставилась на нее неверящими глазами, потому что в банке не было ни единого отверстия.

– Почему так получилось? – возмутилась она.

– Прежде всего тебе не следовало держать пистолет одной рукой. Для женщины весом в сто десять фунтов, да еще с тонюсенькими запястьями, это – непосильная тяжесть.

– Тогда почему же ты не сказал мне, чтобы я держала пистолет двумя руками?

– Потому что, если тебя учит Мишель, ты должна стрелять, как он. А он держит пистолет одной рукой. Так стреляет и его брат. Ты что, хочешь, чтобы на тебе стояло клеймо "Сделано в Израиле"?

– Но почему же он не знает, как надо стрелять? – рассердилась она и схватила его за руку, – Почему он этого не знает? Почему никто не научил его?

– Я же сказал тебе: его учил брат.

– Тогда почему брат не научил его как надо?

Она требовала ответа. Она была унижена и готова устроить сцену, – почувствовав это, он капитулировал.

– Он говорит: "Господь повелел, чтобы Халиль стрелял одной рукой".

– Почему?

Иосиф пожал плечами, оставив ее вопрос без ответа. Они вернулись к машине.

– Брата зовут Халиль?

– Да.

– Значит, Халиль, – сказала она.

– Халиль, – подтвердил он. – Запомни. Как и то, в какой момент его имя было названо. Потому что Мишель любит тебя. Потому что он любит своего брата. Потому что ты поцеловала пистолет его брата и тем самым породнилась с ним.

Они стали спускаться с холма – машину вел Иосиф. Она ничего не понимала. Грохот собственных выстрелов все еще звучал в ее ушах. Она чувствовала на губах вкус стали, и когда он указал ей на Олимп, она увидела лишь черно-белые тучи, похожие на атомное облако. Озабоченный не меньше ее, но преследуя свою цель, Иосиф продолжал свой рассказ, нагромождая детали.

Она старалась не спать – ради него, но это оказалось выше ее сил. Тогда она положила голову ему на плечо и на какое-то время забылась.

Отель в Салониках был допотопной громадой в стиле короля Эдуарда. Их номер с альковом для детей, ванной в двадцать квадратных футов и обшарпанной мебелью двадцатых годов – совсем как у нее дома – находился на самом верхнем этаже. Чарли включила свет, но Иосиф велел его выключить. Им принесли заказанную еду, однако они к ней не притронулись. Он стоял у окна эркера и смотрел на лужайку перед отелем и залитую лунным светом набережную за ней. Чарли сидела на кровати. С улицы время от времени доносилась греческая музыка.