– Ты написал это все, Осси?

– Неважно.

– Я возвращаюсь к себе в уборную.

– А тебе не приходит в голову поискать его в зале?

– Да, черт возьми, конечно! Пришло!

– Через какую дверь ты войдешь?

– Ведущую в партер. Ты же сидел в партере.

– В партере сидел Мишель. Ты подойдешь к двери, пощупаешь засов. Ура, дверь поддается! Мистер Лемон еще не запер ее. Ты входишь в пустой зал и медленно идешь по проходу.

– И вот он передо мной, – негромко сказала она. – Боже, какая пошлость!

– Но она годится.

– Да, годится .

– Потому что он действительно сидит в зале на том же месте, в первом ряду, в середине. И не сводит глаз с занавеса, словно надеется усилием воли опять поднять его и увидеть на сцене свою Иоанну, которую любит бесконечно.

"Я хочу домой, – думала она. – Хочу остаться совсем одна, хочу заснуть в своем отеле. Сколько раз на дню можно искушать судьбу?" Потому что теперь, описывая ее нового поклонника, он явно говорит и увереннее и как бы с большей доверительностью.

– Минутку ты медлишь, потом окликаешь его по имени: "Мишель"! Имя – это единственное, что тебе известно о нем. Он оборачивается, глядит на тебя, но не делает движения тебе навстречу. Не улыбается, не приветствует тебя, никак не использует свое незаурядное обаяние.

– Так что же он делает, этот мерзавец?

– Ничего. Глядит на тебя глубоким пламенным взором, как бы вызывая тебя на разговор. Ты можешь счесть его гордецом или романтиком, но ясно одно – он не из разряда обычных людей, и он, уж конечно, не будет ни оправдываться, ни стесняться. Он пришел бросить тебе вызов. Он молод, европеизирован, хорошо одет. Человек действия, обеспеченный человек, без малейших признаков застенчивости. Вот так. – Иосиф говорил теперь от первого лица. – Ты направляешься ко мне, идешь по проходу, уже догадываясь, что разговор будет не таким, как ты воображала. Не я, а ты должна будешь объясняться. Ты вынимаешь из кармана браслет. Протягиваешь мне. Я неподвижен. Дождевые струйки очень идут тебе.

Дорога, петляя, шла в гору. Властность его тона и завораживающая монотонность поворотов заставляли ее все глубже погружаться в этот лабиринт.

– Ты говоришь что-то. Что именно?

Не дождавшись ее ответа, он предложил свой собственный:

– "Я с вами не знакома. Спасибо, Мишель, я польщена, но я вас не знаю и не могу принять этот подарок". Ты так скажешь? Наверное, так. А может быть, как-нибудь и лучше.

Она с трудом понимает, что он говорит. Она стоит перед ним в зале, протягивает ему коробку, глядя в его темные глаза. "И мои новые сапоги, – думает она, – длинные, коричневые, те, что я сама подарила себе на Рождество. Теперь дождь испортил их, но какая разница?"

Иосиф продолжил свою волшебную сказку:

– Я все еще не произнес ни слова. А ты по своему актерскому опыту отлично знаешь, что паузы сближают собеседников. Если этот несчастный не хочет говорить, то как должна поступить ты? Тебе ничего не остается, как продолжать говорить самой. Скажи теперь, с какими словами ты обращаешься ко мне.

Разбуженное воображение борется в ней с непривычной застенчивостью.

– Я спрашиваю его, кто он.

– Меня зовут Мишель.

– Это я знаю. Мишель, а дальше как?

– Ответа нет.

– Я спрашиваю тебя, зачем ты приехал в Ноттингем.

– Чтобы влюбиться в тебя. Дальше!

– О господи, Осси...

– Дальше!

– Но он не должен мне это говорить!

– Тогда говори ты!

– Я спорю с ним. Убеждаю его.

– Так, произнеси эти слова. Он ждет, Чарли! Говори!

– Я бы так сказала...

– Как?

– Послушайте, Мишель... Так мило с вашей стороны... я так польщена... но вы меня простите... подарок слишком дорогой.

Иосиф был разочарован.

– Чарли, ты должна придумать что-нибудь поубедительнее, – сухо и недовольно сказал он. – Он араб – даже если ты еще не знаешь этого, то догадываешься, – и ты отвергаешь его подарок. Постарайся представить себе ситуацию.

– Это было бы нечестно по отношению к вам, Мишель... Такие увлечения актрисами, актерами случаются сплошь и рядом, они в порядке вещей... Неразумно губить свою жизнь... во имя иллюзии.

– Хорошо. Продолжай.

Теперь отыскивать слова стало легче. Насилие ее раздражало, как раздражала воля любого режиссера, но то, что оно возымело действие, отрицать было бессмысленно.

– Ведь в этом суть нашей профессии, Мишель: мы создаем иллюзию. Публика занимает места в ожидании чуда, в надежде, что ее очаруют иллюзией. А актеры выходят на сцену в надежде очаровать. Что и произошло. И я не могу принять подарок... Мы обманули вас. Вот и все. Театр – это шулерство, Мишель. Вы понимаете, что это значит? Что такое шулерство? Вас провели.

– Я все еще не говорю ни слова.

– Так заставь его сказать что-нибудь!

– Зачем? Ты уже почувствовала неуверенность? Разве ты не ощущаешь ответственности за меня? Молодой парень, вот такой, как я, красивый, сорит деньгами, тратя их на орхидеи, на драгоценности...

– Конечно, ощущаю ответственность! Я же сказала!

– Так защити меня! – Голос его был настойчивым, нетерпеливым.

– Я и пытаюсь!

– Браслет этот обошелся мне в сотни фунтов. Как ты считаешь – в тысячи. Возможно, я украл его для тебя. Убил. Заложил полученное наследство. И все ради тебя. Я опьянен, Чарли! Будь милостивой! Прояви свою власть!

Мысленно Чарли видела, как садится рядом с Мишелем. Ее руки сложены на коленях; она наклоняется к нему, стараясь убедить, растолковать. Заботливо, по-матерински, по-сестрински. Дружески.

– Я говорю ему, что он будет разочарован, если узнает меня поближе.

– Точные слова, пожалуйста!

Она перевела дух и ринулась, как в воду:

– Послушайте, Мишель, я обычная девчонка, живущая в долг, и, поверьте, совсем не похожа на Жанну Д'Арк. Я не девственница и не солдат, и с тех пор, как меня вышибли из школы из-за... Нет, про это не надо. Я Чарли, несчастная потаскушка, из тех, каких в Европе тьма-тьмущая.

– Прекрасно. Дальше.

– И бросьте эти глупости, Мишель. Просто я хочу вам помочь, ясно? Поэтому возьмите это назад и берегите ваши деньги и ваши иллюзии, а вообще – спасибо. В самом деле – спасибо! Большое спасибо. От всей души.