Снова открыв коробку, она осторожно вынула браслет и взвесила его на ладони. Но весь ее опыт с драгоценностями ограничивался фальшивыми побрякушками театрального реквизита.

– Он настоящий? – спросила она.

– К сожалению, здесь не присутствуют эксперты, способные представить тебе квалифицированное заключение. Делай собственные выводы.

– Он старинный, – наконец решила она.

– Хорошо. Ты решила, что он старинный.

– И тяжелый.

– Старинный и тяжелый. Не чепуховая рождественская побрякушка, не бижутерия для подростков. Солидная вещь. Что же дальше?

Его нетерпение отдалило их друг от друга: она такая осторожная, взволнованная, а он такой практичный. Она осмотрела застежку, пробу, хотя в пробах и не разбиралась. Легонько ногтем поскребла металл. Он был глянцевитый, мягкий.

– Тебе очень некогда, Чарли. Через полторы минуты тебе пора на сцену. Как ты поступишь? Оставишь его в гримуборной?

– О, нет конечно!

– Тебя зовут. Пора, Чарли. Ты должна решить.

– Не дави на меня! Я дам его на сохранение Милли. Милли – моя дублерша. И суфлерша.

Предложение его никак не устроило.

– Ты ей не доверяешь.

Близкая к отчаянию, она сказала:

– Я спрячу его в туалете. За бачком.

– Слишком явно.

– В мусорной корзине. И прикрою мусором.

– Кто-нибудь придет и выкинет мусор. Думай.

– Осси, хватит меня... Я положу это за баночки с гримом. Правильно! На полку. Там годами никто не прибирает.

– Прекрасно. Ты прячешь это на полке и торопишься на выход. Опаздываешь. Чарли, Чарли, куда ты запропастилась? Занавес поднимается. Так?

– Ладно, – сказала она и перевела дух, вздохнула шумно, как паровоз.

– Что ты чувствуешь? Теперь. Что думаешь о браслете, о том, кто подарил его?

– Ну... я... в ужасе... разве не понятно?

– Почему же ты в ужасе?

– Да потому, что не могу принять это... такое сокровище... то есть такую дорогую вещь.

– Но ты уже приняла ее. Ты пошла на это, ты ее спрятала.

– Только до конца спектакля.

– А потом?

– Потом отдам этот браслет. Неужто же нет!

Он, видимо тоже почувствовав облегчение, перевел дух, будто слова ее наконец подтвердили давнее его убеждение.

– Ну, а пока что ты чувствуешь?

– Потрясена. Поражена. Что еще я могу чувствовать?

– Он в нескольких шагах от тебя, Чарли. Его глаза устремлены на тебя и излучают страсть. Уже третий спектакль подряд он здесь. Он шлет тебе орхидеи и драгоценности, уже дважды он признался тебе в любви. Один раз – просто в любви, другой раз – в бесконечной. Он красив. Гораздо красивее меня.

В раздражении своем она не стала пока протестовать, что он опять заговорил с ней тоном властным и требовательным.

– Тогда я поступлю так, как подсказывает мне сердце, – сказала она и, чувствуя, что поймана в ловушку и говорит не то, решительно добавила: – Но кто выиграл, мы еще посмотрим.

Тихонько, словно боясь ее потревожить, Иосиф нажал на стартер. Дневной свет померк, поток транспорта поредел, превратившись в прерывистую, пунктирную линию одиноких запоздалых машин. Они ехали берегом Коринфского залива. По свинцовой воде на запад тянулась вереница стареньких танкеров – казалось, их как магнитом притягивало зарево последних закатных лучей. Впереди над ними в сумерках обозначился темный силуэт горной гряды. Дорога расщеплялась, и они поехали по той, что поднималась в гору; длинной спиралью, виток за витком устремлялась она вверх, к небесной пустоте.

– Помнишь, как я аплодировал тебе? – спросил Иосиф. – Помнишь, давали занавес, опять и опять, а я все стоял и хлопал?

"Да, Осси, помню". Но она побоялась произнести это вслух.

– Ну а теперь запомни еще и браслет.

Она запомнила. Вообразила это для него: подарок, который следует вернуть неизвестному красавцу-благодетелю. Спектакль окончен, она выходит на аплодисменты, и как только освобождается, сразу же бежит к себе в гримуборную, достает из тайника браслет, в считанные минуты разгримировывается, кое-как напяливает на себя одежду, чтобы поскорее отправиться к нему.

До сих пор безропотно принимавшая его версию, Чарли вдруг осеклась – на помощь, пускай с опозданием, пришел здравый смысл:

– Минутку... погоди... послушай, почему бы ему не отправиться ко мне? Он же все это затеял. Так почему бы мне не остаться в уборной, дожидаясь его появления, вместо того чтоб рыскать самой в поисках его?

– Возможно, он собирается с духом. Он слишком благоговеет перед тобой, разве нет? Ты совершенно ошеломила его.

– Ну, так я могу и подождать какое-то время.

– Как ты собираешься поступить, Чарли? Что ты мысленно говоришь этому человеку?

– Говорю: "Заберите это назад, я не могу это принять", – с большой убедительностью произнесла она.

– Хорошо. А ты не боишься, что он может исчезнуть, раствориться в ночи и никогда больше не появиться, оставив тебя с этой драгоценностью, от которой ты так искренне желаешь избавиться?

Смущенно, нехотя она согласилась отправиться на поиски.

– Но как его найти? Где ты будешь искать в первую очередь?

– Через заднюю дверь выйду на улицу, а потом за угол – к главному входу. Подожду там, пока он выйдет.

– Почему ты не выйдешь вместе со всеми?

– Потому что там толпа. Пока я буду пробираться через нее, он уйдет.

Он обдумывал ее слова.

– Тогда тебе понадобится плащ, – сказал он.

И здесь он был прав. Она забыла, какой дождь лил в Ноттингеме в тот вечер, прекращался и опять припускал, и так весь спектакль. Надо начинать заново. Моментально переодевшись, она накинула свой новый плащ – длинный, французский, купленный на распродаже в "Либертиз", завязала узлом пояс и вышла под дождь за угол к главному входу.

– И увидела там, что половина зрителей столпилась под навесом и пережидает дождь, – прервал ее Иосиф. – Чему ты улыбаешься?

– Мне нужен платок на голову. Помнишь, желтый платок от "Йейгера", я купила его на деньги, полученные на телевидении.

– Отметим также, что как бы ты ни спешила отделаться от браслета, ты все же не забыла про желтый платок. Хорошо. В плаще, в желтом платке Чарли выскакивает под дождь в поисках своего чересчур пылкого поклонника. Возвращается в переполненный вестибюль, может быть, зовет его: "Мишель, Мишель!" Да? Прекрасно. Однако кричи не кричи, Мишеля там нет. Что ты делаешь?