Но Хельга либо это уже слышала, либо не обратила на его слова внимания. Она поставила на электрическую плитку кофейник. Опустившись у изголовья дивана на колени, она задумчиво поглаживала своей сильной рукой рыжие волосы Чарли, убирая их с лица, терпеливо ждала, когда та перестанет плакать и что-то объяснит.

Кофейник неожиданно забурлил, Хельга поднялась и стала разливать кофе. Чарли села на диване, обеими руками держа кружку, и слезы продолжали течь по ее щекам. Хельга обняла Чарли за плечи, а Местербайн сидел напротив и смотрел на двух женщин из глубокой тени своего темного мира.

– Произошел взрыв, – сказал он. – На шоссе Зальцбург-Мюнхен. Полиция утверждает, что его машина была набита взрывчаткой. Сотнями фунтов взрывчатки. Но почему? Почему вдруг произошел взрыв – на гладком шоссе?

– Твои письма в целости, – шепнула Хельга, отбросив со лба Чарли прядь волос и любовно заведя их за ухо.

– Машина была "мерседес", – продолжал Местербайн. – У нее был мюнхенский номер, но полиция заявила, что он фальшивый. Как и документы. Все фальшивое. Но с какой стати моему клиенту ехать в машине с фальшивыми документами да еще полной взрывчатки? Он же был студент. Он не занимался бомбами. Тут что-то нечисто. Я так думаю.

– Ты знаешь эту машину, Чарли? – прошептала ей в ухо Хельга и еще крепче прижала к себе с намерением выудить ответ.

Чарли же мысленно видела лишь, как двести фунтов взрывчатки, запрятанных под обшивку, под сиденья, под бамперы, разносят в клочья ее возлюбленного, – этот ад, разодравший на части тело, которое она так любила. А в ушах ее звучал голос другого, безымянного наставника: "Не верь им, лги им, все отрицай; не соглашайся, отказывайся отвечать" .

– Она что-то произнесла, – недовольным тоном заметил Местербайн.

– Она произнесла: "Мишель", – сказала Хельга, вытирая новый поток слез внушительной величины платком, который она вытащила из сумки.

– Погибла также какая-то девушка, – сказал Местербайн. – Говорят, она была с ним в машине.

– Голландка, – тихо произнесла Хельга так близко от лица Чарли, что га почувствовала на ухе ее дыхание. – Настоящая красотка. Блондинка.

– Судя по всему, они погибли вместе, – продолжал Местербайн, повышая голос.

– Так что ты была у него не единственной, Чарли, – доверительным гоном произнесла Хельга. – Не тебе одной, знаешь ли, принадлежал наш маленький палестинец.

Впервые с тех пор, как они сообщили ей о том, что произошло, Чарли произнесла нечто членораздельное.

– Я никогда этого от него не требовала, – прошептала она.

– Полиция говорит, что голландка – террористка, – возмутился Местербайн.

– Они говорят, что и Мишель был террористом, – сказала Хельга.

– Они говорят, что голландка уже несколько раз подкладывала бомбы по просьбе Мишеля, – сказал Местербайн. – Говорят, что Мишель и эта девушка планировали новую акцию и что в машине найдена карта Мюнхена, на которой рукою Мишеля обведен Израильский торговый центр. На Изаре, – добавил он. – На верхнем этаже дома – не такая это простая цель. Он не говорил вам, мисс Чарли, об этой акции?

Мелко подрагивая, Чарли отхлебнула кофе, что. видимо, обрадовало Хельгу не меньше, чем если б она ответила.

– Ну вот! Наконец-то она оживает. Хочешь еще кофе, Чарли? Подогреть еще? А хочешь поесть? У нас тут есть сыр, яйца. колбаса – все. что угодно.

Чарли отрицательно покачала головой и позволила Хельге отвести себя в уборную, где она пробыла долго, ополаскивая лицо холодной водой и выплевывая блевотину, а между позывами рвоты жалея, что плохо знает немецкий и не может уследить за нараставшим стаккато разговором, который вели те двое за тонкими, как бумага, дверями.

Когда она вернулась, Местербайн стоял в своем габардиновом плаще у двери на улицу.

– Мисс Чарли, напоминаю вам. что фрейлейн Хельга пользуется всеми правами, гарантируемыми законом, – сказал он и вышел из двери.

Наконец они остались одни. Две девушки.

– Да прекрати же, Чарли. Прекрати, о'кэй? Мы ведь не старухи. Ты любила его – нам это понятно, но он мертв. – Голос Хельги стал на удивление жестким. – Он мертв, но мы же не индивидуалисты, которых интересуют лишь наши частные дела, мы борцы и труженики. Перестань реветь. – Схватив Чарли за локоть, Хельга заставила ее подняться и медленно повела в другой конец комнаты. – Слушай меня. Мишель – мученик, да, но мертвые не могут сражаться, и мучеников много. Один солдат погиб. Революция продолжается. Так?

– Так, – прошептала Чарли.

Они подошли к дивану. Взяв с него свою большую сумку, Хельга достала оттуда плоскую бутылку виски, на которой Чарли заметила наклейку беспошлинного магазина. Хельга отвинтила колпачок и протянула бутылку Чарли.

– В память о Мишеле! – объявила она. – Пьем за него. За Мишеля. Скажи это.

Чарли сделала глоточек и скривилась. Хельга отобрала у нее бутылку.

– А теперь, Чарли, сядь, пожалуйста, я хочу, чтобы ты села. Немедленно.

Чарли апатично опустилась на диван. Хельга снова стояла над ней.

– Слушай меня и отвечай, о'кэй? Я приехала сюда не для развлечений, ясно? И не для дискуссий. Я люблю дискуссии, но не сейчас. Скажи: "Да".

– Да, – устало произнесла Чарли.

– Мишеля тянуло к тебе. Это установленный факт. Он, собственно, был даже влюблен. У него в квартире на письменном столе лежит незаконченное письмо к тебе, полное поистине фантастических слов о любви и сексе. И все обращено к тебе. Там есть и политика.

Медленно, словно до нее только сейчас все дошло, опухшее, искаженное лицо Чарли просветлело.

– Где оно? – спросила она. – Отдайте его мне!

– Оно сейчас изучается. При проведении операции все должно быть взвешено, объективно изучено.

Чарли попыталась подняться.

– Оно мое! Отдайте его мне!

– Оно – собственность революции. Возможно, ты его потом получишь. Там увидим. – И Хельга не очень нежно толкнула ее назад, на диван. – Эта машина. "Мерседес", который стал грудой пепла. Это ты приехала на нем в Германию? Пригнала для Мишеля? Он дал тебе такое поручение? Отвечай же.

– Из Австрии, – пробормотала она.