– Она хочет сказать "существовать, но не обладать", – мрачно заметил Местербайн, глядя на обеих женщин. – В этом суть морали фрейлейн Хелъги. Она верит в исконное Добро, а также в примат Природы над Наукой. Мы оба в это верим, – добавил он, словно желая встать между двумя женщинами.

– Так вы читали Эриха Фромма? – повторила Хельга, снова отбрасывая назад свои светлые волосы и уже думая о чем-то совсем другом. – Я положительно влюблена в него. – Она пригнулась к огню, протянула к нему руки. – Я не просто восхищаюсь этим философом, я его люблю. Это тоже для меня типично. – В ее манерах были изящество и радость молодости. Из-за своего роста она носила туфли без каблука.

– А где Мишель? – спросила Чарли.

– Фрейлейн Хельга не знает, где сейчас находится Мишель, – резко заявил Местербайн. – Она ведь не юрист, она приехала, просто чтобы прокатиться, а также справедливости ради. Она понятия не имеет о деятельности Мишеля или его местопребывании. Садитесь, пожалуйста.

Чарли продолжала стоять. А Местербайн сел на стул и сложил на коленях чистенькие белые ручки. Он снял плащ и оказался в новеньком коричневом костюме. Такой ему могла подарить ко дню рождения мать.

– Вы сказали, у вас есть от него вести, – сказала Чарли. В голосе ее появилась дрожь, и губы не слушались.

Хельга повернулась к ней. В задумчивости она прижала большой палец к своим крепким резцам.

– Скажите, пожалуйста, когда вы его видели в последний раз? – спросил Местербайн.

Чарли теперь уже не знала, на кого из них смотреть.

– В Зальцбурге, – сказала она.

– Зальцбург – это, по-моему, не дата, – возразила Хельга.

– Пять недель назад. Шесть. Но где же он?

– А когда вы в последний раз имели от него вести? – спросил Местербайн.

– Да скажите же мне, где он! Что с ним? – Она повернулась к Хельге. – Где он?

– Никто к вам не приходил? – спросил Местербайн. – Никакие его друзья? Полиция?

– Возможно, у вас не такая уж хорошая память, Чарли, как вы утверждаете, – заметила Хельга.

– Скажите нам, пожалуйста, мисс Чарли, с кем вы были в контакте? – сказал Местербайн. – Немедленно. Это крайне необходимо. Мы приехали сюда по неотложным делам.

– Собственно, ей нетрудно и солгать – такой актрисе, – произнесла Хельга, и ее большие глаза испытующе уставились на Чарли. – Как, собственно, можно верить женщине, которая привыкла к комедиантству?

– Нам следует быть очень осторожными, – согласился с ней Местербайн, как бы делая для себя пометку на будущее.

От этой сценки попахивало садизмом: они играли на боли, которую Чарли еще предстояло испытать. Она посмотрела в упор на Хельгу, потом на Местербайна. Слова вырвались сами собой. Она уже не в состоянии была их удержать.

– Он мертв, да? – прошептала она.

Хельга, казалось, не слышала. Она была полностью поглощена наблюдением за Чарли.

– Да, Мишель мертв, – мрачно заявил Местербайн. – Мне, естественно, очень жаль. Фрейлейн Хельге тоже. Мы оба крайне сожалеем. Судя по письмам, которые вы писали ему, вам тоже, видимо, будет жаль его.

– Но возможно, письма это тоже комедиантство, Антон, – подсказала Хельга.

Такое однажды с ней уже было – в школе. Три сотни девчонок, выстроенных в гимнастическом зале, директриса посредине, и все ждут, когда провинившаяся покается. Чарли вместе с лучшими из учениц обежала глазами зал, выискивая провинившуюся, – это она ? Наверняка она ... не покраснела, а стояла такая серьезная и невинная, она ничегошеньки – это же правда, и потом было доказано, – ничегошеньки не украла.

Однако ноги у Чарли вдруг подкосились, и она упала ничком, чувствуя верхнюю половину своего тела и не чувствуя нижней. Вот так же получилось с ней и сейчас это не было заранее отрепетировано: с ней такое ведь уже было, и она это поняла еще до того, как до нее дошел смысл сказанного и прежде чем Хельга успела протянуть руку, чтобы ее поддержать. Она рухнула на пол с такой силой, что даже лампа покачнулась. Хельга быстро опустилась подле нее на колени, пробормотала что-то по-немецки и чисто по-женски успокоительным жестом положила руку ей на плечо – мягко, неназойливо. Местербайн нагнулся, разглядывая Чарли, но не притронулся к ней. Его, главным образом, интересовало, как она плачет.

А она повернула голову набок и подложила под щеку сжатый кулак, так что слезы текли вбок по щекам, а не скатывались вниз. Понаблюдав за нею, Местербайн постепенно вроде бы успокоился. Он вяло кивнул, как бы в знак одобрения, и на всякий случай постоял рядом с Хельгой, пока она помогала Чарли добраться до дивана, где Чарли распласталась, уткнувшись лицом в жесткие подушки, продолжая плакать так, как плачут только сраженные горем люди и дети. Смятение, ярость, чувство вины. укоры совести, ужас владели ею – она поочередно включала каждое состояние, как в глубоко прочувствованной роли. "Я знала; я не знала; я не позволяла себе об этом думать. Ах вы. обманщики, фашистские убийцы-обманщики, мерзавцы, убившие моего дорогого, любимого в этом театре жизни".

Должно быть, она что-то сказала вслух. Собственно, она знала, что сказала. Даже в горе она тщательно подбирала фразы, произнося их сдавленным голосом:

– Ax, вы, свиньи, фашистские мерзавцы, о господи, Мишель!

Она помолчала, затем услышала голос Местербайна, просившего ее продолжить тираду, но она лишь мотала головой из стороны в сторону. Она задыхалась и давилась, слова застревали в горле, не желали слетать с губ. Слезы, горе, рыдания – все это было для нее не проблема: она прекрасно владела техникой страдания и возмущения. Ей уже не надо было вспоминать о своем покойном отце, чью смерть ускорил позор ее исключения из школы, не надо было вспоминать о своем трагическом детстве в дебрях жизни взрослых людей, а именно к этим воспоминаниям она обычно прибегала. Ей достаточно было вспомнить полудикого юношу-араба, возродившего в ней способность любить, давшего ее жизни цель, которой ей всегда недоставало, и теперь мертвого – и слезы сами начинали течь из ее глаз.

– Она явно намекает, что это дело рук сионистов, – сказал Местербайн Хельге по-английски. – Почему она так говорит, когда это был несчастный случай? Полиция же заверила нас, что это был несчастный случай. Почему она опровергает полицию? Опровергать утверждения полиции очень опасно.