– Да он ебнутый, – объяснила Алла. – Уйди, придурок, письками воняет.

Питон невинно улыбнулся – Аллочка не обманула его ожиданий.

– Ой, а ты откуда знаешь, как они пахнут?

Юбка помимо воли хихикнула, моментально заткнулась и в ужасе уставилась на Аллочку. Третья подружка владела собой лучше, поэтому выпучила глаза и оглядела мизансцену, приоткрыв рот в предвкушении скандала. Аллочка выждала секунду и хмыкнула; подруги поймали сигнал и с облегчением рассмеялись.

– Ниче пошутил, как там тебя… – Алла щелкнула пальцами.

Питон собрался было представиться, но его опередила Юбка.

– Питон он.

– Ниче пошутил, Питон, – повторила Аллочка.

Чупров собирался было перейти к сути вопроса, но Алла подмигнула ему, улыбнулась накрашенными (строго запрещено в школе) розовой помадой губами и вполголоса сказала:

– Еще раз так пошутишь – тебе пиздец. Понял меня? По-настоящему прям пиздец.

Питон умел отличать серьезную угрозу от пустых бабьих причитаний и отдавал себе отчет в том, что сейчас угроза прозвучала нешуточная. Впрочем, самоконтроль никогда не был его сильной стороной.

– Ой, и что ты сделаешь? Старшакам расскажешь, что я пошутил? Так ты шуток не понимаешь просто!

«Не понимаешь шуток» было одним из самых страшных оскорблений в арсенале Сережи Чупрова. В арсенале Аллочки было гораздо больше страшного.

– Нет, Питон. Я папе скажу, что ты меня лапал на физкультуре.

Чупров втянул и проглотил соплю, мысленно ругая себя за длинный язык. Алла продолжала:

– В курсе, что с тобой будет?

Питон нехотя кивнул.

– Съеби теперь.

Сережа сдулся и ретировался.

Про жестокость Фармацевта ходили самые красочные легенды. Он был бандитом новой формации – не мясным «физкультурником» и не пахнущим тюрьмой мужчиной неопределенного возраста с чернильными перстнями. Коля Фармацевт со своей бригадой «держал» вещевые рынки и автомастерские, ручкался с мусорами, не забивал себе голову воровскими понятиями и ни разу не сидел в тюрьме. Багажник его BMW был, если верить старшим пацанам, чем-то вроде волшебного портала – он переносил живых людей из точку А в точку Б. Последняя, как правило, находилась в лесополосе у Батайска; багажник доставлял туда людей уже мертвыми и расфасованными в черные полиэтиленовые пакеты. Что из этого было правдой, а что – выдумками впечатлительных подростков, понять было нельзя, но проверять это на себе Питон не хотел.

– Алё, вонючка! Как там тебя… Питон!

Он не хотел оборачиваться, но вспомнил про черные пакеты, шмыгнул носом и все-таки обернулся, подобострастно уставившись на Аллочку. Мимо с визгом пронеслась стайка третьеклассников – большая перемена должна была вот-вот закончиться.

– Че спросить хотел? – уточнила Алла.

В каком-то американском фильме Питон однажды услышал выражение «любопытство убило кошку». По его опыту, кошек убивало далеко не только любопытство, но сейчас эта поговорка была очень уместной.

– А, да не, ничего такого, проехали.

– Ладно, познакомлю тебя с папой, раз так просишь.

– Блин… Да это… А что с Новым? Ну, с Петренко? Чего он так задергался, когда Гитлер родителей вызвала? Она же, ну, всегда…

– Ой, да это все знают. Юбка, скажи ему.

Ксюша по сигналу затараторила, вываливая на Питона информацию, которой, по правде говоря, почти никто в школе не владел. Аллочке нужно было очередное подтверждение своего венценосного статуса – именно на это и был изначальный расчет Чупрова.

– Так он сирота, ну, в смысле, не детдомовский и ничего такого, а просто у него родаки недавно померли, а теперь он с бабкой живет, а она у него ебанутая от старости, и у них вообще ничего нет, как у бомжей, ни денег, ни жрачки, ничего вообще, а живут они на Нахаловке в сарае, на голой земле спят, а еще…

– Ладно, заткнись, – перебила Алла, и победно прищурилась на Питона: – Что ты там говорил, что я не по курсам?

К счастью для Питона, зазвенел звонок на урок. Королевы Красоты моментально потеряли к нему интерес и поплыли по направлению к кабинету физики.

Питон остался стоять посреди школьного коридора, глядя перед собой в пространство и шмыгая носом. Самая смешная шутка в мире, если не во всей вселенной, начала обретать форму в его воображении.

Новенький невидящими глазами смотрел в темную грязную стену их единственной комнаты. Баба Галя, к счастью, спала; ее глаза двигались под дрожащими веками, наблюдая какой-то другой мир. Ей было в нем комфортно: в последние дни бабушка спала по десять-двенадцать часов, с большой неохотой возвращаясь в реальность.

Несмотря на то, что Степан выглядел парализованным, его разум работал с бешеной скоростью – кажется, он нашел единственный возможный выход из бездны, в которую попал после… всего, что произошло.

Для выхода нужен был пистолет.

Оружия у Степана не было, и где его взять, он не знал, – это были минусы. Но Нахаловка кишела огнестрельным оружием – и это было плюсом. Охотничьи ружья, превращенные в обрезы. Автоматы Калашникова, добытые жителями Нового поселения в горячих точках трещащей по швам страны. Самострелы, собранные умельцами-цеховиками.

Всё это было не то. Для надобностей Новенького подходил обожаемый бандитами ТТ, «Тульский Токарев» – тяжелый, надежный армейский пистолет времен Великой Отечественной, при должном уходе бывший ровно таким же эффективным, как полвека назад. Либо «Макаров» – табельное оружие милиции, которым бандиты тоже с удовольствием пользовались, предварительно спилив серийные номера.

Так, посмотрим, думал Новенький. «Тэтэшка» была полуавтоматической – Степа знал это еще с тех пор, когда зачитывался книгами по военной истории. Лучшая – экспериментальная – модификация 1942 года обладала магазином на пятнадцать патронов – более чем достаточно для стоящих перед Степаном задач. «Тэтэшек» в городе было, что называется, как грязи – они валялись на военных складах и оптом продавались кем надо кому надо; Новенький этого не знал, но дополнительным преимуществом армейских ТТ в глазах целевой аудитории было то, что они не вносились в милицейскую пулегильзотеку – убийство из такого оружия было практически невозможно раскрыть при помощи стандартной баллистической экспертизы. В обойме «Макарова» патронов было поменьше – восемь в стандартной модификации, – но Новенький всё рассчитал и этого тоже должно было хватить.

Степа трезво смотрел на вещи – времени у него было на шесть-семь выстрелов, не больше. После этого, когда пройдет первая паника, его скрутят.

По пуле в каждый глаз Питона.

Пуля в ногу Ольге Валерьевне. Убивать химичку он, в общем, не хотел, но против такого исхода не возражал. Как получится, решил Новенький.

Насчет четвертой пули он пока сомневался. В нем не было ненависти ни к кому, кроме Питона, – да и к тому Степа не испытывал сильных эмоций. Он просто хотел, чтобы Чупрова не было. Так что, видимо, четвертую пулю нужно будет оставить про запас: если у него дрогнет рука или произойдет осечка.

С пятой и шестой всё было давно решено: он упрет ствол снизу в свой подбородок и дважды нажмет спусковой крючок. Как читал Новенький в книжке про красных разведчиков, это был самый эффективный способ не дать врагу взять себя живым – при выстреле в висок кость могла сбить траекторию пули, а допускать этого было никак нельзя.

Степа прокрутил в воображении весь план сначала, пытаясь найти в нем изъяны. Изъянов не было.

Баба Галя пошевелилась и издала во сне сдавленный звук. Ба… Степа переживал за нее, но старался смотреть на ситуацию объективно: что с планом, что без него исход был один. Было очевидно, что старушка умирает; это было вопросом времени – дней? недель? Недель у них всё равно не было. Еда закончилась еще вчера. Денег не было уже давно. Пенсию бабушке принесут только через десять дней. После того, как план осуществится, милиция превратит жизнь Бабы Гали в ад, – но, думал Новенький, ее жизнь и так уже ад. Сильно хуже не будет.