Положение Антония казалось совершенно прочным. После отъезда Долабеллы на Восток он остался единственным консулом. Претором, который после того, как Брут уехал из Рима, фактически стал городским, был его брат Гай, который затем возглавил армию в Македонии. Другой брат Антония, Люций, являлся одним из народных трибунов, что могло позволить консулу парализовать принятие любого направленного против него решения. Антоний все решительнее утверждал себя как единственного наследника Цезаря. Он выпускал монеты с портретом убитого диктатора, настаивая уже не столько на его властных функциях, поскольку диктатура была официально отменена 10 апреля этого года, сколько на его военных успехах, прославивших Рим, и морально-религиозных аспектах его личности как понтифика и «отца отечества». На некоторых монетах наряду с изображением Цезаря появляется потрет самого Антония. Связь между злодейски умерщвленным «отцом отечества» и консулом, являющимся естественным и единственным продолжателем его дела, должна была быть ясна всем.
Практически самовластное правление Антония стало вызывать недовольство сенатских кругов. Выражая в значительной степени их мнение, Цицерон говорил, что 15 марта был уничтожен тиран, но осталась тирания. Пока в Италии оставались Брут и Кассий, Антоний не мог быть спокоен. Он все же сумел заставить их в конце концов покинуть Апеннинский полуостров. Но опасность пришла к нему, с другой стороны. Антоний ее предвидел, но не рассчитал ее масштабов. Этой опасностью был юный Гай Октавий.
После некоторых колебаний, вызванных неясностью слухов о событиях в Риме, Октавий в мае прибыл в Рим и, несмотря на возражения матери и отчима, боявшихся за его дальнейшую судьбу, заявил, что примет завещанное ему Цезарем. В присутствии претора Гая Антония он, как это было положено по закону, был зарегистрирован в качестве сына Цезаря и получил новое имя — Гай Юлий Цезарь Октавиан. К неудовольствию Антония его все чаще стали называть молодым Цезарем. После этого Октавиан явился к Антонию, но тот довольно долго продержал его у входа, желая показать, что ровней себе он новоявленного Цезаря никак не считает. Но если он думал, что таким холодным приемом заставит Октавиана смириться с второстепенным положением, то ошибался, и эта ошибка очень повредила ему в будущем. Добившись все же приема у консула, Октавиан сразу же стал его упрекать в амнистии и даже потворстве убийцам Цезаря и потребовал значительную сумму денег из завещанных ему приемным отцом. Антоний был не на шутку разгневан этой речью и ответил, что он сделал все для прославления Цезаря, а что касается денег, то государственная казна пуста, а личных денег Цезаря не так уж много и выдать их он никак не может. Поняв, что ничего добиться у Антония он не сможет, Октавиан пошел на сближение с сенатом и Цицероном, который в это время стал наиболее авторитетным его членом. Одновременно он всячески подчеркивал, что он — сын Цезаря. Вскоре после приезда в Рим Октавиан устроил торжественные игры в честь побед Цезаря. Во время этих игр появилась комета, и сразу же распространилась молва, что это душа убитого диктатора летит на небо. Антоний понял, что совершил промах, и решил пойти на примирение с Октавианом. Они встретились на Капитолии и на виду у всех присутствующих помирились. Но ненадолго. Оба они претендовали на бесспорное лидерство в цезарианской «партии», так что было достаточно малейшего повода, чтобы вражда разгорелась вновь. Инициативу проявил Антоний. Он собрал своих телохранителей и заявил о подготовке Октавианом покушения на его жизнь. Предпринял Антоний и другие меры для нейтрализации Октавиана. Так, выступая в сенате, он доказывал, что сын египетской царицы Клеопатры Цезарион действительно сын Цезаря. Это утверждение если и не ставило под вопрос законность наследования Октавианом имущества и имени, то, во всяком случае, делало возможным при определенном повороте дел противопоставить усыновленному Октавиану подлинного сына покойного и все еще популярного диктатора. Разумеется, это еще более ухудшило отношения между двумя деятелями. Разрыв между ними стал полным.
Этот разрыв привел к расколу среди цезарианцев. Многие видные соратники Цезаря признали своим вождем не Антония, а Октавиана. Среди них были консулы следующего года Авл Гирций и Гай Вибий Панса. На сторону Октавиана стали переходить и многие цезаревские ветераны. Число сторонников Антония уменьшалось. Стремясь еще более его изолировать, Октавиан и поддерживавшая его часть цезарианцев заключили союз с сенатским большинством, которым фактически руководил Цицерон. В этих условиях Антонию пришлось изменить свои прежние планы. Он решил вместо Македонии получить Цизальпинскую Галлию. Это была самая близкая к Италии провинция, которая к тому же не была отделена от нее никакими естественными преградами и, как показал опыт Цезаря, могла быть прекрасным плацдармом для завоевания Италии и Рима. Но еще по решению Цезаря, подтвержденному сенатом в марте, этой провинцией управлял Децим Брут. И тогда Антоний провел через народное собрание закон об обмене провинциями. Согласно этому закону, наместником Цизальпинской Галлии становился именно он, Антоний. Вообще-то решение вопросов о провинциях и управлении ими было прерогативой сената. Но еще в 59 г. до н. э. через собрание был проведен закон о новых провинциях для Цезаря, а через четыре года опять же через закон, принятый на собрании, получили свои провинции Помпей и Красе. Так что прецеденты были, и Антоний ими воспользовался. Децим Брут отказывался уступить Антонию свою провинцию, и, чтобы ее завоевать, Антоний приказал своему брату Гаю, уже находившемуся в Македонии, часть войска прислать в Италию.
Между тем в какой-то степени противоестественный антиантониевский фронт начал действовать. Сторонникам Октавиана удалось сорвать выборы народного трибуна, которого должны были избрать вместо умершего Фламиния, а сам Октавиан стал рассылать своих посланцев по колониям, где жили цезаревские ветераны, для привлечения их на свою сторону. Агенты Октавиана действовали и среди солдат, которые уже начали прибывать к Антонию из Македонии. Вокруг Октавиана собралась определенная вооруженная сила. Своим вооруженным отрядом он окружил храм Диоскуров, у стен которого его сторонник народный трибун Тиберий Кануций собрал народную сходку, и оба они — Кануций и Октавиан — резко выступили против Антония. 1 августа в сенате старый заслуженный сенатор Люций Кальпурний Пизон неожиданно тоже открыто выступил против Антония. Но сенаторы все еще боялись Антония, и его никто не поддержал. Однако уже через месяц положение изменилось. Союз с Октавианом и стоявшими за его спиной силами придал смелости врагам Антония. Стремясь расправиться с оппозицией, пока она еще не приобрела значительного влияния, Антоний 1 сентября созвал заседание сената, присутствия на котором он потребовал от Цицерона. Поводом к заседанию было предложение Антония прибавить к дням молебствий день в честь Цезаря, которого таким образом полностью приравнивали к богам. Цицерон, боясь за свою жизнь, на заседание не явился. Предложение Антония было принято, и он был уверен, что оппозиция бессильна и что сенат снова в его полной власти. Но на следующий день, когда он в сенат не пришел, там выступил Цицерон. Его речь была открытой атакой на Антония. Это была первая из серии более десятка так называемых филиппик — речей, направленных против Антония, которые становились все яростнее и жестче.
19 сентября на новом заседании сената Антоний обрушился на Цицерона. Он ему припомнил все. И первым обвинением было то заседание сената двадцать лет назад, когда по настоянию Цицерона арестованные участники заговора Каталины были приговорены к смертной казни. Антоний явно не забыл судьбу своего отчима, казненного по этому решению. Затем он много говорил о прошлых нападках Цицерона на него, обвинял его в том, что он являлся истинным виновником убийства Клодия и идейным вдохновителем убийства Цезаря. Последнее обвинение, кончено же, должно было разорвать создавшуюся коалицию. Но оно не принесло Антонию успеха. Коалиция ведь была не идейной, а чисто конъюнктурной, так что ничего разрушить речь Антония не могла. А Цицерон еще яростнее обрушился на Антония.
