Данил что-то спрашивал у меня и строго выговаривал, но я не понимала ни слова. Мой мозг в тот момент настолько туго соображал, что я была способна только на чувственное восприятие.

Его руки на моём теле.

Его аромат, намертво забивший рецепторы.

Его близость, сводящая с ума…

И страх, что я не смогу всему этому термоядерному коктейлю противиться. Отчаяние овладело всем моим существом, потому что мне было гадко оттого, что я люблю такого беспринципного бабника и обманщика, но в то же время я мечтала, чтобы он принадлежал только мне одной.

Навсегда!

Что это за болезнь такая, скажите? Раздвоение личности или банальная шизофрения?

Я говорила ему жёсткое «нет», пыталась сопротивляться, твердила, что не хочу и не буду, но… всё отошло на второй план, стоило мне только почувствовать его губы на своих губах. И моя вселенная разом сжалась до размера атома, а потом взорвалась, разлетаясь на миллиарды световых лет.

И это только потому, что язык Данила Шахова толкнулся в мой рот и наполнил меня его вкусом. Сладким. Пьянящим. Преступным, но таким желанным!

Именно тогда-то я и осознала, что не могу больше сопротивляться. Да, мне было больно и страшно, но ещё мне стало так хорошо, что все негативные эмоции просто померкли на этом фоне. И я ему всё позволила, да. Продалась. Отдалась.

За поцелуй…

А Шахов даже трусики с меня не снял. Его только и хватило, что задрать мне подол платья, отодвинуть в сторону нижнее бельё и вонзиться в меня на всю длину и до упора. Он размашисто таранил меня, а я задыхалась от кайфа и брезгливости к самой себе.

«Я дешёвка», — билось в моей голове.

«Я дала ему на заднем сидении автомобиля, как какая-то низкопробная шалава».

«Я дрянь…».

И от осознания этого я плакала беззвучно, цепляясь за ткань его пиджака, но в то же время мне было невообразимо прекрасно снова чувствовать этого мужчину в себе. Его яростные толчки. Его ладони, скользящие по моему телу. Его сбитое, частое, хриплое дыхание. Его глухие стоны и губы, что, казалось бы, не отрывались от меня, насилуя мой рот.

И я кончила под ним. А потом ещё раз…

Никакой стыд не остановил меня сделать это. И только когда всё закончилось, я поняла, что же всё-таки натворила.

Я снова стала его шлюхой…

А он меня ещё и без презерватива брал. И меня тут же передёрнуло от гадливости к самой себе.

«Вот, Лера, посмотри, в тебя просто спустили между делом, опустошили яйца. Ну как, понравилось? Этого ты хотела, влюблённая дура? О таком мечтала?».

Внутренний голос бомбардировал мозги разрывными снарядами, а я только стискивала пальцы и отчаянно сжимала бёдра, затыкая его в своей голове. Раньше надо было бить тревогу!

— Горит что-то, хорошо так горит, — выдёргивает меня из сумрака тухлых мыслей голос таксиста, — уже вторая пожарная бригада мимо нас проехала.

— Где? — встрепенулась я.

— Да вон, слева, — указал мне ладонью направление мужчина.

— В той стороне мой дом, — хрипло, от пережитой истерики вытолкнула я из себя слова, — но там у нас много заброшек, может, опять что-то подпалили ради клочка земли.

— Ну, дай-то бог…

Вот только чем ближе мы подъезжали к нужному адресу, тем чаще начинало биться моё сердце, пока окончательно не заглохло на слишком высоких оборотах.

— Девушка, а к вам я проехать не смогу, тут дорогу дальше, смотрите, перекрыли.

— Остановите… остановите машину, — закричала я, когда наконец-то поняла, что толпа зевак стоит точнёхонько напротив моего старенького домишки, который в данный момент был охвачен пламенем.

Я рванула ручку дверцы на себя и буквально кубарем выкатилась из такси, на ходу скидывая куртку водителя, а затем понеслась, не разбирая дороги, туда, где безвозвратно сгорал мой единственный на земле угол, вещи, документы и маленький комочек белой шерсти, которому я так и не придумала имя.

А теперь у меня ничего нет. Я осталась одна и ни с чем. И пока неслась вперёд, выхватывала из толпы обрывки фраз.

— Говорят, проводка загорелась.

— А может поджог?

— Очень даже может быть. Домик-то старенький, наверное, приняли за заброшенный.

— Ох, там же дочка Светки Райской жила последние пару месяцев.

— Ой, она ж сирота. Совсем на улице девка, что ли, теперь останется?

— Так должны манёвренное что-то предложить.

— Или по стопам матери пойдёт, — скабрезно усмехнулся какой-то оплывший и небритый мужик.

— Заткнись, дебил, вон она, всё слышит же!

И всё. Никого не трогает чужое горе, пока оно лично тебя не коснётся.

Люди — самые жестокие животные на земле!

Рыдание вырвалось из меня, подгоняемое паникой и абсолютной безысходностью. В небо уже взмывали чёрные клубы дыма, а жалкое деревянное строение трещало по швам, грозясь рухнуть, объятое огненными языками.

— Нет! — закричала я, когда добралась до пожарища почти вплотную и было кинулась дальше, но меня кто-то перехватил поперёк поясницы, не давая сдвинуться с места.

Я выворачивалась и трепыхалась, но безуспешно.

— Пустите! — словно безумная орала я, захлёбываясь слезами.

— Вам туда нельзя. Всё…всё…всё кончено…

— Отпустите! Там же у меня… о, господи, нет!

— Уберите девушку, — рявкнул один из пожарных, закидывая на плечо шланг с пеной.

— Я хозяйка дома! — задыхаясь от горя и вселенской несправедливости, плакала я.

— У вас его больше нет…

Нет…

А дальше всё как в тумане. Вот меня отводят куда-то в сторону. Вот накидывают на плечи что-то тёплое. Вот суют в рот бутылку с водой, но я яростно её отталкиваю, продолжая пытаться набрать в лёгкие побольше живительного кислорода… вот только у меня ничего не получается.

И лишь глаза смотрят в оба, зорко наблюдая за тем, как от моего дома остается один уродливый обгоревший остов. И больше ничего…

Ни-че-го!

— У вас телефон звонит, — окликнул меня тот, кто все это время стоял рядом.

— Что? — безумно огляделась я по сторонам.

— Телефон, — и мою руку просто подняли вверх за запястье, демонстрируя мне мой мобильный, который разрывался, намертво зажатый всё это время в ладони.

Приняла вызов на автопилоте.

— Да? — и снова жалобно всхлипнула, не в силах больше бороться со своим горем.

— Лера, это я. Послушай…, — тон деловой, требовательный, безапелляционный.

Данил. И новое рыдание сотрясло всё моё существо.

— Лера? — тут же переспросил он взволнованно. — Девочка, моя, что случилось?

Но я только продолжала плакать, не в силах произнести ни слова.

— Так, ты где сейчас?

— Я… я… о, господи, Данил!

— Где ты? — поднял он голос, взволнованно требуя у меня назвать мои координаты.

Но что ему ответить? У меня больше нет дома. Мне некуда идти. И даже старушки сейчас вне зоны доступа, чтобы попросить у них временного убежища.

Где я? Я в полном дерьме, вот где я!

— Так, я ехал за тобой, чтобы…ай, уже не важно…если ты дома, то я буду буквально через пару минут. Ты там? Ответь!

— Да, я тут…, — прокаркала я обезображенным от пролитых слёз голосом.

И отключилась. А потом закрыла лицо ладонями и окунулась в свой личный ад, не в состоянии более вывозить вот это вот всё. Это было слишком несправедливо. Этот мир планомерно топил меня, забирая всё, что мне было когда-то дорого — мать, отца, братьев и сестёр, жениха, первую любовь, надежду, а теперь и дом…

С чем ещё мне нужно расстаться, чёрт возьми, чтобы это жестокое мироздание наконец-то уже удовлетворило свои непомерные и беспощадные аппетиты? Что, мать вашу, меня ждёт завтра? Какой еще долг я не выплатила долбанной насмешнице-судьбе?

А в следующее мгновение я почувствовала, что попала в самые крепкие на свете объятия и знакомый аромат ванили, пачули и бергамота окутал меня с ног до головы, словно в тёплое пуховое одеяло.

Он здесь…

— Всё, девочка моя, всё. Не плачь, — гладил Данил меня по голове, но я от его утешительных слов только ещё горше разрыдалась.