«В моей кабине не было такого количества мертвых мух», – подумал он. И почему прошло столько времени, а хозяин кроссовок все еще не заметил, что промахнулся мимо одной дырки при шнуровке? А может быть, он носит их так все время, выражая этим свое артистическое отношение к миру?
Телл сильно толкнул дверь, выбегая из туалета. Швейцар на противоположном конце коридора посмотрел на него с холодным любопытством, которым он одаривал простых смертных (в отличие от божеств в человеческом обличье вроде Роджера Дэлтри).
Телл поспешным шагом направился по коридору к «Табори-студиоз».
– Пол?
– В чем дело? – отозвался Дженнингс, не поднимая головы от панели управления записью. Джорджи Ронклер стоял сбоку, внимательно глядя на Дженнингса и покусывая ноготь. Впрочем, ногтей почти не осталось – Джорджи уже давно обкусал их до того места, где они исчезают в живой ткани и нервных окончаниях. Он то и дело посматривал на дверь: стоит Дженнингсу начать психовать, и Джорджи незаметно проскользнет в нее.
– Мне кажется, вот тут, может быть, что-то не совсем так…
– Ну что еще? – простонал Дженнингс. – Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду запись барабана, вот что. Она звучит очень плохо, и я не знаю, что мы тут можем… – Телл перекинул рычажок, и в студию ворвался грохот барабанов. – Слышишь?
– Ты имеешь в виду малый барабан?
– Ну разумеется! Послушай, как резко выделяется звучание малого барабана на фоне остальных ударных инструментов, но ведь он связан с ними!
– Да, но…
– Да, но, черт побери, но! Ненавижу такую дерьмовую работу! Здесь у меня сорок стенограммных дорожек, сорок проклятых дорожек, необходимых для записи простой джазовой мелодии, а какой-то идиот-техник… Уголком глаза Телл заметил, как Джорджи исчез за дверью подобно дуновению ветра.
– Послушай, Пол, а если уменьшить выравнивание…
– Выравнивание не имеет к этому никакого отношения…
– Заткнись на секунду и послушай, – произнес Телл успокаивающе. Дженнингс был единственным человеком в мире, с которым он осмеливался говорить в подобном тоне. Он щелкнул переключателем. Дженнингс перестал дергаться и начал слушать. Задал вопрос. Телл ответил. Затем он задал вопрос, на который Телл не сумел ответить, но Дженнингс ответил на него сам. И внезапно перед ними открылись совершенно новые возможности обработки песни под названием: «Отвечая тебе, отвечаю себе».
Через некоторое время, почувствовав, что шторм миновал, Джорджи Ронклер проскользнул обратно в студию.
И Телл забыл о кроссовках.
***
Он снова вспомнил о них на следующий вечер. Телл был у себя дома, сидел на унитазе в собственном туалете и читал «Мудрую кровь». Тем временем из динамиков, находившихся в спальне, доносилась мягкая музыка Вивальди (хотя теперь Телл зарабатывал на жизнь тем, что микшировал рок-н-ролл, у него было всего четыре пластинки с записью рока – две Брюса Сирингстина и две Джона Фогерти).
Он опустил книгу, чувствуя определенное потрясение. Внезапно перед ним возник вопросе – смехотворный по отношению к космосу: когда у тебя, Джон, последний раз была надобность сесть здесь вечером?
Он не помнил этого, но тут ему пришла в голову мысль, что в будущем это будет происходить с ним гораздо чаще, чем раньше. Менялась по крайней мере одна из его привычек.
Через пятнадцать минут он сидел в гостиной, держа на коленях позабытую книгу. И тут ему пришла в голову еще одна мысль: он вспомнил, что сегодня ни разу не пользовался туалетом на третьем этаже. В десять часов они отправились выпить по чашке кофе на другую сторону улицы, и он успел помочиться в «Доунат Бадди», пока Пол и Джорджи сидели у стойки, пили кофе и обсуждали проблемы ускоренного дублирования. Затем, во время перерыва на ленч, он забежал в сортир «Бру-н-Бургер». А потом, уже вечером, когда он спустился вниз, чтобы оставить там пачку почты, которую мог вполне опустить в щель почтового канала рядом с лифтами, он воспользовался туалетом на первом этаже.
Неужели он избегает мужского туалета третьего этажа? Совершенно неожиданно, причем подсознательно сегодня он делал это, не отдавая себе в том отчета? Можете поспорить на свои «рибоки», что именно так и обстоит дело. Телл избегал сортира на третьем этаже, словно перепуганный мальчишка, изменяющий на целый квартал свой обычный маршрут по пути домой из школы, только чтобы не проходить мимо дома, населенного призраками. Избегает его как чумы.
– Ну и что? – произнес он вслух.
Он не сумел четко произнести «что», но знал, что существует что-то такое, слишком реальное даже для Нью-Йорка, когда тебя бросает в дрожь от пары грязных кроссовок в общественном туалете.
– С этим нужно покончить, – четко и решительно произнес вслух Телл.
Но это было вечером в четверг, л вечером в пятницу случилось то, что изменило все. Именно тогда закрылись двери между ним и Полом Дженнингсом.
Телл был стеснительным человеком, и у него было мало друзей. В маленьком городке Пенсильвании, где он учился в школе, по случайности судьбы он оказался с гитарой в руках на сцене, куда совсем не рассчитывал попасть. Гитарист группы, называющей себя «Бархатные Сатурны», что играл на бас-гитарах, подхватил сальмонеллу за сутки до очень выгодного концерта. Ведущий гитарист, игравший и в школьном оркестре, знал, что Джон Телл умеет играть и на ритмической, и на бас-гитарах. Этот ведущий гитарист был парнем большого роста, сильный физически и не стеснялся давать волю кулакам. Джон Телл был маленьким, застенчивым и не мог постоять за себя. Гитарист предложил ему на выбор: играть на инструменте заболевшего бас-гитариста или он лично засунет эту гитару ему в задницу грифом до пятого лада. Выбор сыграл большую роль в его чувствах, когда он выступал перед большими аудиториями.
Однако к концу третьей песни Телл почувствовал, что его страх исчез. Много лет спустя после своего первого концерта Телл услышал рассказ о Билле Уаймане, басисте группы «Роллинг Стоунз». В рассказе говорилось, как Уайман задремал во время концерта – и это было выступление не в каком-то крошечном клубе, учтите, а в огромном зале – и свалился со сцены, сломав ключицу. По мнению Телла, многие не слишком верили этому, но он считал, что рассказ похож на правду. В конце концов, сам он был в уникальном положении и знал, что подобное вполне могло случиться. Басисты были невидимками мира рока. Встречались, разумеется, исключения – Пол Маккартни, например, – но они только подтверждали правило.
Возможно, по той причине, что эту роль не покрывал романтический ореол, бас-гитаристов всегда не хватало. Когда группа «Бархатные Сатурны» через месяц распалась (ведущий гитарист и ударник подрались из-за девушки), Телл присоединился к оркестру, созданному ритмическим гитаристом, раньше игравшим в «Сатурнах», и его жизненный путь был определен спокойно и просто.
Теллу нравилось играть в оркестре. Стоишь впереди, смотришь вниз на слушателей и заставляешь их слушать себя. Время от времени ему приходилось немного подпевать, но никто не ожидал от него сольного номера или чего-то подобного.
Телл вел такую жизнь – полустудента и профессионального странствующего музыканта – в течение десяти дет. Он был хорошим исполнителем, но лишенным всякого честолюбия – у него в груди не было огня. Постепенно он начал заниматься музыкальными рок-концертами в Нью-Йорке, заинтересовался техникой записи и внезапно обнаружил, что жизнь по эту сторону стекла, разделяющего студию, еще интереснее, чем по ту сторону, где располагаются музыканты.
За все это время у него появился только один настоящий друг – Пол Дженнингс. Их дружба развивалась очень быстро, 110 Телл считал, что причина в уникальной нагрузке при совместной работе, большей частью… но не совсем. Главным образом, по его мнению, их дружба зависела от двух факторов: его собственного одиночества и личности Дженнингса, которая была такой сильной, что ей иногда трудно было не покориться. И после того, что произошло вечером в пятницу, Телл начал понимать, что и для Джорджи ситуация мало чем отличалась.
