На озере несколько плотов, спущенных на воду так рано (только самые закаленные пловцы решались купаться в озере Уиллоу до 4 июля), были завалены жабами, и населяющая озеро рыба безумствовала, чувствуя близость пищи. То и дело слышался всплеск – это жабы в поисках места поудобней сталкивали друг друга в воду, обеспечивая завтраком какую-нибудь голодную форель или лосося. Дороги, что вели в город и из города – их было слишком много для такого маленького городка, как сказал Генри Иден, – оказались прямо-таки вымощены жабами. Электричество в Уиллоу не подавалось – град из падающих жаб нарушил линии электропередачи. Погибло и большинство садов, но вообще-то Уиллоу не был сельскохозяйственным городком, и его жители не занимались фермерством. Кое у кого были стада молочного скота, но животные не пострадали – их заранее упрятали в хорошо защищенные места. Те, кто выращивал в Уиллоу молочный скот, прекрасно знали о последствиях сезона дождя. Даже если коровы застрахованы, как объяснить то, что произошло, страховым компаниям?

С рассветом все отчетливее виднелось скопление жаб вокруг Хемпстед-Плейса. Стремительно падающие с крыши дома тела жаб сорвали и разбили дождевые желоба. Жабы сновали возле амбара, наглухо забили трубы, прыгали вокруг автомобиля Джона Грэхема, заполнили его переднее сиденье, усевшись, словно прихожане в ожидании службы. Кое-где у дома высились кучи мертвых жаб, некоторые из них достигали шести футов.

В пять минут седьмого из-за горизонта показалось солнце, и как только его первые лучи упали на небесных чудовищ, те начали таять.

Их кожа побледнела, побелела и сделалась прозрачной. Скоро от жабьих тел стал подниматься пар, отдаленно пахнущий болотом, и потекли пенящиеся ручейки. Глаза у жаб вваливались внутрь или выскакивали наружу – в зависимости от того, как падали на них лучи солнца. Кожа лопалась с хлопками, и минут десять казалось, что по всему Уиллоу открывают бутылки шампанского.

После этого жабы окончательно растаяли, превращаясь в лужи мутной белесой жидкости, напоминающей сперму. Жидкость стекала по крышам и уцелевшим желобам сначала тонкими ручейками, а затем медленно и тягуче капала подобно гною.

Белесая жидкость короткое время пузырилась, а потом медленно поглощалась почвой. От земли поднимались тонкие струйки пара, и какой-то период поля вокруг Уиллоу напоминали умирающие вулканы.

Без четверти семь все кончилось, оставалось только произвести ремонт, а горожане Уиллоу привыкли к ремонтным работам.

Это казалось малой ценой за очередные семь лет тихого процветания в тихой заводи почти всеми забытого городка штата Мэн.

В пять минут девятого разбитый «вольво» Лауры Стэнтон въехал во двор магазина. Лаура выглядела бледнее и болезненнее обычного. Она действительно чувствовала себя плохо; в корзине лежали все шесть бутылок пива «Даусон-эль», но теперь они были пустыми. Ее мучило ужасное похмелье.

Генри Иден вышел на крыльцо. За ним плелась его собака.

– Загони свою псину в дом. Иначе я поворачиваюсь и уезжаю, – сказала Лаура с нижней ступеньки.

– Он не виноват, Лаура, что время от времени выпускает дурной воздух.

– Это не значит, что я обязана находиться рядом, когда он выпускает его, – ответила Лаура. – Прошу тебя, Генри. У меня раскалывается голова, и мне ничуть не хочется этим утром слушать, как твой пес исполняет своей задницей «Привет Колумбии».

– Иди домой, Тоби, – сказал Генри, не закрывая приоткрытую дверь.

Тоби посмотрел на него влажными глазами, словно спрашивая: «Мне действительно следует уйти? Все вокруг только что начало казаться мне таким интересным».

– Давай-давай, отправляйся, – сказал Генри.

Тоби ушел в дом, и Генри закрыл дверь. Лаура подождала, пока щелкнул замок, и затем поднялась по ступенькам.

– Твой рекламный щит упал, – заметила она, передавая ему корзину с пустыми бутылками.

– Я не слепой, женщина, – ответил Генри. Этим утром и у него было не лучшее настроение. Мало у кого в Уиллоу сегодня оно будет хорошим. Чертовски трудно спать, когда с неба сыплются градом жабы. Слава Богу, что такая ночь бывает только раз в семь лет, иначе можно просто сойти с ума.

– Ты бы унес его внутрь, – сказала она.

Генри пробормотал что-то, но она не расслышала его слов.

– Что?

– Я сказал, что мы уговаривали их недостаточно настойчиво, – вызывающе сказал Генри. – Хорошая молодая пара. Нам следовало приложить больше усилий.

Она ощутила прилив сочувствия к старику, несмотря на нестерпимую головную боль, и коснулась его руки.

– Знаешь, иногда мне хочется послать все эти ритуалы к чертовой матери! – сказал Иден.

– Генри! – Она отдернула руку, потрясенная его словами. Но ведь с годами он не становится моложе, напомнила она себе. Колесики крутятся у него в голове медленнее и все больше ржавеют, в чем можно не сомневаться.

– Мне наплевать па это, – упрямо произнес он. – Они показались мне по-настоящему приятной молодой парой. Да и ты то же самое сказала, помнишь? Не пытайся отрицать.

– Я действительно сочла их приятной парой. – согласилась Лаура. – Но мы ничего не можем изменить, Генри. Послушай, ведь ты сам сказал это прошлым вечером.

– Да, я знаю, – вздохнул он.

– Мы не уговаривали их остаться в городе, – продолжала она. – Как раз наоборот. Мы предупредили их, предостерегли, что им лучше провести ночь в другом месте. Они сами решили остаться. Такие, как они, всегда решают остаться. Такое уж принимают решение. Это тоже часть ритуала.

– Я знаю, – повторил он. Сделал глубокий вдох и поморщился. – Мне трудно выдержать этот запах ва другой день. Будто весь чертов город пропах кислым молоком.

– Запах исчезнет к полудню. Ты сам знаешь.

– Да. Вот только я надеюсь, что до следующего сезона дождя, Лаура, меня уже закопают. А если не закопают, надеюсь, кому-то другому поручат встречать тех, кто приезжает накануне. Я готов расплачиваться по своим счетам, когда мне их предъявляют, ничуть не хуже других, но, понимаешь, устаешь от этих жаб. Даже если такое случается только один раз в семь лет, устаешь от них.

– Я тоже устаю, – тихо отозвалась она.

– Ну что ж, – произнес он со вздохом, оглядываясь кругом. – Пожалуй, можно попытаться навести хоть какой-то порядок, а?

– Конечно, – кивнула Лаура. – Знаешь, Генри, это не нами придуман ритуал, мы просто исполняем его.

– Я знаю, но все-таки…

– Кроме того, все еще может измениться. Мы не знаем, когда или почему, но все может измениться. Может быть, это был наш последний сезон дождя. Или в следующий раз сюда не приедут посторонние…

– Не говори так, – испуганно произнес он. – Если к нам не приедут туристы, жабы могут не исчезнуть с восходом солнца.

– Вот видишь, – сказала она, – ты в конце концов принял мою точку зрения.

– Ну что ж, – вздохнул он. – У нас еще много времени, правда? Семь лет – это очень долго.

– Да.

– Они были приятной молодой парой, верно?

– Да, – повторила она.

– Такая ужасная смерть, – произнес Генри Иден с легкой дрожью в голосе, и на этот раз она промолчала. Затем Генри попросил ее помочь ему снова укрепить вывеску. Несмотря на головную боль, терзающую ее, Лаура сказала, что поможет. Ей не хотелось, чтобы Генри чувствовал себя таким подавленным, особенно из-за того, что не зависит от него, как не зависят приливы или фазы Луны.

К тому времени, когда они закончили работу, ему стало немного лучше.

– Да, – кивнул он. – Семь лет – это очень долго, чертовски долго.

«Верно, – подумала она, – но эти семь лет всегда проходят, и снова наступает сезон дождя. И в город приезжают незнакомцы, всегда двое, всегда мужчина и женщина, и мы всегда говорим им, что предстоит следующей ночью. Они не верят этому, и тогда все это случается… случается».

– Ну ладно, старый крокодил, – сказала она, – налей мне чашку кофе, иначе у меня голова расколется.