– Сэди, – сказал он, – приходи быстрей. Я приготовил для тебя сногсшибательный сюрприз.

– Не знаю, право, удобно ли это, – отозвалась Сэди. – Молодая девушка в гостях у скульптора… Мы ведь до сих пор не помолвлены. А вдруг кто-нибудь увидит?

– Пусть видит, – сказал он. – Нам нечего больше бояться. Долой нелепые условности – у меня скоро заведется столько тысяч, сколько тебе за всю жизнь не пересчитать.

– Это другое дело, – отвечала Сэди. – Сейчас буду.

Миг – и она стучала в дверь, а он летел ей навстречу.

– Ой, Юстас, ты серьезно? – восклицала она. – Мы так долго ждали!

– Главное, дождались, – ответил он. – Вот, разреши тебе представить, мистер Берти Макгрегор, творец нашего счастья.

– Очень приятно, – разулыбалась Сэди, зардевшись как маков цвет. – Если Юстас говорит правду, отныне я самая преданная поклонница вашего творчества. По-моему, вы просто душка.

– Душка-то душка, – заметил Юстас, – только заслуги его в этом нет – он обыкновенный манекен, а хвалить нужно меня.

– Манекен? – изумилась Сэди. – А я-то перед ним распиналась. Но он прехорошенький! И знаешь, Юстас, когда я с ним заговорила, он вроде бы даже кивнул и улыбнулся.

– Еще бы не хорошенький, – произнес Юстас, – я на него добрых полдня ухлопал. А кивать и улыбаться ему легче легкого: он, к твоему сведению, буквально нашпигован пружинами. Уверяю тебя, это совершенство с головы до ног.

– С головы до ног? – переспросила Сэди.

– Да, – подтвердил Юстас, – когда поженимся, я объясню тебе подробней. А пока посмотри: тебе не кажется, что у него слишком надменный вид?

– Нисколько, – возразила Сэди. – Вид у него весьма привлекательный, мужественный и даже, я бы сказала… В общем, я тебе объясню, когда поженимся. Но, Юстас, если он манекен, почему ты назвал его творцом нашего счастья? Опять какие-то фантазии?

– Никаких фантазий, – с улыбкой заверил Юстас, – одна суровая реальность.

И он посвятил ее в свой грандиозный план.

– Вот, полюбуйся, – сказал он напоследок, – я уже и афишку набросал для широкой публики. Кстати, если мы хотим снять зал, нам понадобятся твои сбережения. Буквы у меня получились необыкновенно броские, ты не находишь? Особенно вот здесь, обрати внимание, где я приглашаю зрителей уколоть его булавкой, дабы убедиться, что, несмотря на живописную внешность и живое остроумие, в нем нет больше ничего живого.

– А тысяч действительно будет столько, что сосчитать нельзя? – спросила Сэди. – Ты ведь знаешь, мне вовсе не легко было сколотить свой капитальчик, хотя пересчитать его, возможно, труда и не составляет, – Сэди, – изрек Юстас, с гордостью указывая на свое творение, – скажи мне, кто, по-твоему, натуральней? – Местами как будто он, а местами вроде бы ты, – призналась Сэди.

– Подумай хорошенько, Сэди, – не унимался Юстас. – Я спрашиваю: он или Чарли Маккарти?

– А, ну разумеется, он, – ответила Сэди. – В этом-то никаких сомнений.

– Тогда не сомневайся и в тысячах, – отрубил Юстас. – А уж твои-то жалкие сотенки мы шутя окупим в первый же вечер.

И он заключил ее в объятия, настолько жаркие, насколько позволял его истощенный организм. Неожиданно Сэди взвизгнула и оттолкнула его.

– Юстас, – промолвила она, – я понимаю, ты скоро станешь богачом, но это не повод, чтобы меня щипать. Кроме того, мы по-прежнему не помолвлены.

– Щипать тебя! – воскликнул Юстае. – Мне это и во сне не снилось!

– Ну и напрасно, – привередливо заявила Сэди. – Ты влюблен, молод, свободен. Почему бы время от времени не посмотреть хороший сон?

– Весьма уместное замечание, – сказал Юстас, – учитывая, что щипок мог тебе только присниться.

– Такое мне не снится, – отпарировала Сэди. – Я нормальная, здоровая девушка, и сны у меня соответствующие. А вот тебе подобные сны не помешали бы, если, конечно, ты вполне нормален и здоров, на что я, признаться, рассчитывала, и при условии, что ты мужчина, в чем я начинаю сомневаться. Юстас, мужчина ты в конце концов или медуза вяленая?

– Я мужчина, Сэди, – ответил Юстас, – но и художник. И всякое такое до сих пор расходовалось у меня на творческие порывы. Но с сегодняшнего дня я чистейшей воды практик и снами собираюсь заняться вплотную. Не будем ссориться, дорогая. Велика важность – щипок, настоящий ли, вымышленный. Иной раз ущипнешь и не заметишь. Давай лучше сходим в банк, получим твои денежки и снимем зал.

Сказано– сделано, и вскоре вся округа запестрела аршинными именами Берти и Юстаса. А потом наступил знаменательный вечер, и Сэди, сидевшая в первом ряду, чуть шею себе не свернула, подсчитывая зрителей, ибо, по правде говоря, была ужасно обеспокоена судьбой своего скромного капитальца.

Однако беспокойство ее быстро рассеялось: зал был полнехонек, занавес поднялся без промедления, а на сцене, улыбаясь и раскланиваясь, как Свенгали {Маг-гипнотизер из романа Дж. Дюморье «Трильби».}, уже стоял Юстас. Берти тоже не ударил в грязь лицом и на аплодисменты отвечал мило и с достоинством. «Видно, Юстас и впрямь не пожалел на него пружин, – подумала Сэди. – С такими пружинами он, наверное, на все способен. Теперь я ясно вижу: Чарли Маккарти ему и в подметки не годится».

Представление началось, но, к величайшему огорчению Сэди, сразу как-то не заладилось. Юстас усадил манекен на колени и отпустил несколько старых, затертых шуточек, выисканных на последних страницах учебника чревовещания. При этом обнаружилось, что первые страницы он прочесть не удосужился, поскольку игры и легкости в его голосе было не больше, чем в чугунной шар-бабе. Мало того, пружины в челюстях манекена упорно отказывались работать, и зрители быстро смекнули, что чревовещатель из Юстаса ни к черту.

Поднялся шум и гам. Юстас, приняв их ничтоже сумняшеся за изъявления неописуемого восторга, вышел, сияя улыбкой, к рампе и стал зазывать зрителей подняться без лишних слов на сцену и потыкать в манекен булавкой.

Как всегда, нашлись энтузиасты, для которых подобный соблазн оказался слишком велик. Они валом повалили на помост, не мешкая вооружились приличных размеров булавками с внушительными головками на конце и стали подступать к достопочтенному мистеру Берти. Но не успела первая булавка достичь цели, как зал прорезало душераздирающее «ой!», отозвавшееся по углам и рассеявшее последние сомнения в жизнеспособности манекена.