Придя в себя, Фрэнклин отметил, что скромное угощение было превосходного качества и подано на блюдах из чистого золота, с богатой гравировкой и до блеска отполированных. По этим небольшим деталям можно было заключить, что Фрэнклину достался первоклассный слуга. Фрэнк ликовал, но внешне не стал выражать восторга.

– Золотые блюда – это очень хорошо, – сказал он. – Однако начнем с самого важного. Мне нужен дворец.

– Слышать – значит повиноваться, – отозвался смуглый слуга.

– Он должен быть больших размеров, – распоряжался Фрэнклин, – хорошо расположен, должным образом обставлен, с подходящими картинами, мраморными лестницами, гобеленами и прочим. И побольше тигровых шкур. Они мне очень нравятся.

– Будет исполнено, – ответил раб.

– Я в душе художник, – добавил Фрэнклин, – как заметил твой прежний хозяин. И мой художественный вкус требует присутствия на тигровых шкурах молодых женщин. Блондинок, брюнеток, худеньких, пышных, томных, энергичных. Все должны быть красавицами и не обременены одеждой. Не люблю, когда много одежды, это вульгарно. Уловил?

– Уловил, – ответил джинн.

– Ну, так продемонстрируй.

– Соизвольте лишь на минуту прикрыть глаза, – сказал слуга, – а когда их откроете, то увидите вокруг себя все, о чем повелели.

– Хорошо, – ответил Фрэнклин. – Но только без фокусов, понял?

Он закрыл глаза, как его и просили. Вокруг поднялся негромкий мелодичный гул. Выждав минуту, он снова поднял веки и огляделся. Его глазам предстали арки, колонны, мраморные лестницы и гобелены в роскошнейшем из дворцов, и, куда бы он ни посмотрел, всюду обнаруживалась тигровая шкура с возлежавшей на ней ослепительной красавицей, не обремененной вульгарными одеяниями.

Наш добрый старина Фрэнклин был, мягко говоря, в экстазе. Он бросался туда-сюда, словно пчела в цветочной лавке. Везде его принимали со сладчайшими улыбками и манящими тайным или явным вожделением взглядами. Тут он видел раскрасневшиеся щеки и потупленные глаза. Там – пылающие страстью лица. Были кокетливо повернутые плечи, но плечи не отвергающие. Протянутые руки, и какие руки! Была скрытая страсть, была страсть торжествующая.

– Должен сказать, – признался Фрэнклин через некоторое время, – что у меня выдался поистине восхитительный день. Я отлично развлекся.

– Тогда позвольте справиться, – спросил подававший ему вечернюю трапезу джинн, – могу ли я удостоиться чести быть вашим дворецким и распорядителем развлечений вместо того, чтобы возвращаться в ту жуткую бутылку?

– Не вижу никаких препятствий, – ответил Фрэнклин. – И вправду кажется несправедливым, после того как ты все это сотворил, вернуть тебя обратно в тесную бутылку. Что ж, будь моим дворецким, но только договоримся – без стука ко мне не входить. И самое главное – без фокусов.

Джинн удалился с подобострастной благодарной улыбкой. А Фрэнклин вскоре вернулся в свой гарем, где провел вечер так же приятно, что и день.

Шли недели, наполненные чудесным времяпрепровождением, и Фрэнклин, повинуясь закону, который не дано изменить никаким джиннам, сделался чересчур избалованным, чуточку пресыщенным, немного склонным к нахождению всяческих поводов для недовольства.

– Все они, – заявил он джинну, – чрезвычайно милы, если тебя интересуют подобные вещи, но полагаю, что их едва ли можно назвать верхом совершенства, иначе бы они мне не надоели. Я ведь тонкий ценитель красоты, и мне по душе лишь самое прекрасное. Убери их отсюда вместе с тигровыми шкурами, оставь лишь одну шкуру.

– Слушаюсь и повинуюсь, – ответил джинн. – Извольте видеть, все сделано.

– А на оставшуюся шкуру, – велел Фрэнклин, – положи саму Клеопатру.

В следующую секунду там появилась Клеопатра, выглядевшая, надо признать, просто великолепно.

– Здрасте! – сказала она. – Вот и я, и опять на тигровой шкуре!

– Опять? – вскричал Фрэнк, вдруг вспомнив старика-старьевщика. – Убери ее отсюда. И доставь мне Елену Прекрасную.

Через мгновение на шкуре лежала Елена Прекрасная.

– Здрасте! – проговорила она. – Вот и я, и опять на тигровой шкуре!

– Опять? – заорал Фрэнк. – Черт бы побрал этого старикашку! Убери ее. И давай сюда королеву Гвиневру.

С Гвиневрой повторилось то же самое, как и с мадам Помпадур, леди Гамильтон и всеми знаменитыми красавицами, которых мог вспомнить Фрэнклин.

– Ничего удивительного, – пробормотал он, – что старикашка был весь такой ссохшийся! Старый греховодник! Старый черт! Все удовольствие мне испортил. Может, я и ревнив, но не стану играть вторую скрипку после этого старого урода. Где же мне найти совершенство, достойное объятий такого ценителя красоты, как я?

– Если соблаговолите задать этот вопрос мне, – произнес джинн, – то осмелюсь вам напомнить, что в лавке была бутылочка, которую мой прежний хозяин так и не откупорил, поскольку я принес ее ему после того, как он потерял интерес к подобным вещам. Тем не менее, по слухам, там содержится красивейшая девушка на свете.

– Ты прав! – вскричал Фрэнк. – Незамедлительно давай сюда эту бутылку.

Через несколько секунд бутылка оказалась перед ним.

– Можешь взять выходной, – бросил Фрэнклин джинну.

– Благодарю вас, – ответил тот. – Отправлюсь в Аравию навестить родственников. Давно их не видел.

С этими словами он отвесил поклон и удалился. Фрэнк перевел внимание на бутылку, которую тотчас же и откупорил.

Оттуда появилась прекраснейшая из всех девушек. По сравнению с ней Клеопатра и прочие выглядели неухоженными уродинами.

– Где я? – спросила она. – Что это за дивный дворец? Что я делаю на тигровой шкуре? И кто этот прекрасный юный принц?

– Это я! – с восторгом воскликнул Фрэнк. – Это я!

День пролетел, словно миг в раю. Фрэнклин не заметил, как вернулся джинн, готовый подавать ужин. Фрэнк пожелал ужинать непременно у себя в покоях, поскольку на этот раз к нему пришла настоящая любовь. Джинн, явившийся с кушаньями, при виде такой красавицы отвел свои хитрые глаза.

Случилось так, что взбудораженный любовью Фрэнклин, едва прикоснувшись к еде, бросился в сад, чтобы сорвать своей любимой розу. Джинн, сделав вид, что разливает вино, придвинулся к красавице.

– Не знаю, помнишь ли ты меня, – прошептал он. – Я жил в соседней с тобой бутылке и часто любовался тобой через стекло.

– Ах да, – ответила она. – Я хорошо тебя помню.

В этот момент вернулся Фрэнклин. Джинн замолчал и отступил в сторону, вздымая богатырскую грудь и поигрывая смуглыми мышцами.

– Не бойся его, – сказал Фрэнк. – Это всего лишь джинн. Не обращай на него внимания. Скажи мне, ты вправду меня любишь?

– Конечно да, – ответила она.

– Тогда так и скажи. Почему ты не сказала «люблю»?

– Я же сказала, что да, – ответила красавица. – Конечно да. Разве это не то же самое?

Столь неопределенный и уклончивый ответ омрачил все счастье Фрэнклина, словно заслонившая солнце туча. Закравшиеся в душу сомнения совершенно разрушили дивное блаженство.

– О чем ты думаешь? – бывало, спрашивал он.

– Не знаю, – отвечала она.

– Не можешь ты не знать, – возражал Фрэнк, и тут часто разгоралась ссора.

Пару раз он даже велел ей отправляться обратно в бутылку. Она повиновалась со зловещей и загадочной улыбкой.

– Почему она так улыбается? – спрашивал Фрэнклин у джинна, которому поверил свои страдания.

– Не могу сказать, – отвечал слуга. – Разве что у нее там любовник прячется.

– А это возможно?! – испуганно вскричал Фрэнк.

– Вы удивитесь, – ответил джинн, – сколько в этих бутылках свободного места.

– Выходи! – закричал Фрэнк. – Выходи немедленно!

Чаровница покорно вышла.

– В бутылке еще кто-нибудь есть?!

– Откуда кому-то там быть? – отозвалась она с несколько переигранной невинностью.

– Отвечай прямо, – заявил он. – Отвечай «да» или «нет».

– «Да или нет», – ответила она, доведя его до исступления.

– Ах ты, изворотливая лживая потаскуха! – заорал Фрэнклин. – Я сейчас сам туда залезу и все узнаю! И если кого увижу, то моли Бога за себя и за него!