Когда я включила кофеварку, закончилась песня Кузьмина, но на смену ей зазвучала еще более заводная – группы «Чайф». Я всегда их любила, эту любовь к ним привил мне бывший, возможно, это было единственное, за что я осталась ему благодарной. Так что с сэндвичем в руке и с «Оранжевым настроением» в ушах я вышла в гостиную, распевая во всю мощь, как мне хорошо с «бутылкой кефира…»:
Бутылка кефира, полбатона.
Бутылка кефира, полбатона.
А я сегодня дома-а-а.
А я сегодня дома-а-а.
А я сегодня дома один е-е-е
[7].
Я танцевала перед зеркалом, что пряталось за стеклами и посудой в высоком серванте, жуя в то же время сэндвич. И забавлялась тем, что я одна и могу делать что хочу. Радость просто затопила меня всю и вырывалась наружу с песней. Хотелось прыгать, кричать и повторять: yes, yes, yes! Запрыгнув на один из диванов, я, как заправский рокер, стала мотать головой и все громче подпевать Шахрину. Откинув расческу, я продолжала петь в бутерброд с ветчиной. Потом спрыгнула и подбежала к семейным фото, продолжая пританцовывать, пока не заметила в отражении огромного телевизора чью-то тень.
«Черт! Кто это? Надеюсь, что Клер», – глупо рассуждала я, а в ушах звенело:
А я похож на новый «Икарус»,
А у меня такая же улыбка
И как у не-е-е-го,
И как у не-е-е-го
Оранжевое настроение е-е-е.
Я осторожно повернулась, а у дверного косяка, подпирая его, стоял Джонатан, он улыбался, как «желтый «Икарус», только что вошедший в дом или собирающийся его покинуть. Похоже, ему передалось мое «оранжевое настроение», потому что его глаза светились, а улыбка играла на губах, заставляя смущенно улыбаться в ответ. В руках он крутил телефон. Ситуация вышла наиглупейшая, но, встретив мой взгляд, он смутился и опустил голову, почти так же, как и я. И это оставляло надежду на то, что выглядела я не полнейшей лузершей.
Когда я взглянула снова, его губы двигались, но я ничего не слышала.
«Черт! Надо вытащить наушники!»
– Привет, – неуверенно проговорила я.
– Кхм… Привет, – все еще посмеиваясь, ответил Джонатан. – Классно танцуешь.
– Да уж.
Я стояла посередине комнаты, накручивая на палец провод от наушников, и не знала, как себя вести. Меня дико душило смущение, и, кажется, вся кровь сейчас прилила к лицу и шее. Этот жар я чувствовала сама и от этого смущалась еще больше.
– Мне стыдно, что ты… – пробубнила я себе под нос.
– Бывает, – перебил он. – Нет, ты на самом деле неплохо танцуешь и поешь. Эм… Когда попадаешь в ноты.
«Вот ведь засранец!» – вскинулась я, смотря вызывающе прямо в глаза. Хотя что я хотела? Представляю себе, как я орала и дергалась, как на электрическом стуле. Лучше бы сейчас я была там, а не краснела как рак перед тем, кто мне так нравился.
Присев на диван, я ждала, что Натан тут же уйдет, но моя пытка смущением, которая вот уже второй раз повторялась с нами двумя вместе, продолжалась, но тут я уголком глаза заметила ботинки и услышала шаги, я приподняла голову и стала рассматривать его. Джонатан сидел, расставив широко ноги, продолжая в руках крутить телефон и рассматривать цветочный узор ковра. Внезапно он приподнял голову, и его пристальный взгляд застал меня врасплох. Я тут же отвернулась.
– Давно приехала? – спросил он небрежно.
– Нет, – в горле пересохло.
– Пойдешь на концерт Лиззи? – Мягкий тембр его голоса и меня начинал размягчать. Но мне вовсе не хотелось отвечать на его вопросы, потому что они звучали слишком сухо и походили на допрос. А еще я все еще чувствовала себя неловко от того, что танцевала и пела не для публики, но оказалось, что это не так.
– Да, – односложно ответила я.
– Не хочешь разговаривать?
Я посмотрела на него, и он тоже смотрел, изучая, а потом улыбнулся совершенно обезоруживающе.
– Тебя расстроило то, что я видел, как ты танцевала? – И его брови сошлись на переносице, а улыбка пропала.
– Немного, – ответила я и смутилась, чувствуя, что снова начинаю краснеть. Хотелось что-то еще сказать, но я не знала, о чем говорить. И Джонатан выглядел таким уставшим, грустным, что даже улыбка казалась вымученной. Я уже хотела спросить, что его так беспокоит, но он быстро отвел взгляд, встал и пошел прочь, крикнув через плечо:
– Не злись на меня, я не хотел тебя смущать.
– Я не злюсь! – заторопившись, крикнула я, но в ответ услышала только хлопок закрывающейся входной двери.
Оставшись одна, я еще долго смотрела в проем двери, где скрылась ссутулившаяся спина Джонатана. Что я чувствовала? Смятение, отчаяние, боль? Отчаяние от того, что ты не знаешь, что происходит, и не можешь помочь человеку, который тебе так дорог. Смятение от этих его пристальных и изучающих взглядов, будто он пытается разгадать, что ты за диковинная зверушка, попавшая по счастливой случайности не в то место и не в то время? Боль от того, что не знаешь, чем помочь и что сказать тому, кто дороже всех для тебя? Я не знала, что ответить самой себе, поэтому вернула наушники на место и включила следующий трек:
Одинокая птица, ты летаешь высоко,
И лишь безумец был способен так влюбиться.
За тобой вслед подняться,
За тобой вслед подняться,
Чтобы вместе с тобой разбиться…
[8]«Неужели, я и есть тот безумец, способный влюбиться в такого, как Джонатан? Или я просто безумец, который задает себе такие глупые вопросы?» – думала я. И совершенно точно пришла к выводу, что я просто безумец, который слишком часто копается в себе и задает много вопросов, на которые совершенно не знает ответов.
С этой мелодией и не очень радужными мыслями я вернулась в комнату разбирать вещи, а остаток дня провела с Клер. Она приехала через час после всего произошедшего и, как любая хозяюшка, принялась меня кормить и расспрашивать, как я добралась. Мы проболтали с ней до девяти вечера, но Джонатан так больше и не появился. В начале десятого все разошлись по комнатам, желая друг другу хорошей ночи. Я приняла душ, расстелила постель и сидела в пижамных штанах и топе, сушила волосы и читала сообщения на сотовом от обеспокоенных друзей в количестве двух штук. Я уже собиралась выключить ночник и забраться под одеяло, когда раздался стук в дверь.
– Кто там? – удивилась я.
– Это Натан. То есть Джонатан. Короче… Коул. Можно войти? – объяснял голос за дверью, что заставило меня улыбаться и даже хихикнуть в голос. Но я тут же спохватилась, вскочила с кровати, посмотрелась в зеркало, забралась назад и хладнокровно сказала:
– Входи.
Глава 8
Счастье – это когда тебя понимают
Свои черты, штрихи и блики
В душе у каждого и всякого,
Но, непостижимо разнолики,
Мы одиноки одинаково.
И. Губерман
Расправив складки на одеяле, я сидела, сложив ноги по-турецки. Я не знала, что делать, поэтому все поправляла и приглаживала одеяло. В этот момент дверь приоткрылась и вошел Натан. Мне показалось, что даже в драных на коленях джинсах, старой серой футболке с растянутым воротом и спутанными волосами, которые он нервно зачесывал ладонью назад, выглядел парень неотразимо. И никто не переубедил бы меня, что картинка в компьютере и вот этот вот красавец имеют какие-то отличия, как говорила мне Лиззи. Это был тот, о ком я мечтала у себя дома, тот, кто мне снился и с кем я хотела бы быть вместе.