Характерный факт: с 1530 по 1575 г. жители Шамони жалуются на соседство ледников (распространяющих холод вокруг себя), но не на опустошения, причиняемые ледниковыми фронтами[59]. Значит, продвижение ледников, если (чисто гипотетически) уже и началось, не казалось еще очень опасным для обитателей и для их земель.
Один из этих неизданных текстов 1575—1576 гг. дает интересное топографическое уточнение: во время одного судебного процесса по взиманию десятины какой-то хлебопашец из Сен-Жерве, часто приезжавший в Шамони для покупки там сыра, был вызван в суд жителями этого прихода, просившими его свидетельствовать в их пользу. И он охотно заявил, что «Шамони — место, покрытое ледниками... поля там часто оказываются пустыми, так как зерно уносит ветер в леса и на ледники, что свидетель и наблюдал на протяжении нескольких лет[60]».
Значит, ледники были мощными, если они подходили совсем близко к засеянной пашне (чего нет сегодня; взять хотя бы современное положение ледника Мер-де-Гляс, столь удаленного и, кроме того, отделенного скалами от возделанных или пригодных для возделывания земель).
Рис. 13. Маршрут Бернара Комбе (1580 г.).
При посещении верховьев долины реки Арв, выше Шамони, Бернар Комбе сначала проходит Фрассеран (1), затем Монриу (Монрок) (2), Плане (3), оттуда направляется в Трелешан (4) и наконец сворачивает на юго-запад и возвращается в прнорство. (По карте в 1:50 000 Нац. геогр. ин-та, 1963 г., л. XXXVI-30).
Могут сказать, и не без основания, что этот текст еще далеко не ясен. Допустим. Но обследование, проведенное спустя четыре года «архидиаконом из Тарантеза» Бернаром Комбе и также связанное со взиманием десятины, дает важную дополнительную согласующуюся с предыдущей информацию. Чтобы полностью оценить этот текст, необходимо сначала подробно его процитировать.
В 1580 г. Комбе, прибывший из Серво, поднимается в долину Шамони с юго-запада. Он останавливается сначала в приорстве (в настоящее время — пригород Шамони), а затем, как он пишет: «мы продолжили наш осмотр, поднявшись до крайней точки земли, подлежавшей десятинному налогу, вверх над Тин (вверх по течению Тин); мы увидели поселения, носящие названия Фрассеран, Монтриу (Монрок) и Ле-Плане; отсюда, по существу, вернувшись назад, нам следовало бы подниматься на север, в ущелье, где расположена местность, в простонародье называемая Трелешан... затем мы возвратились в дом Эмона» (Эмон — старшина общины Шамони, принимавший Комбе).
После этого отчета о своей поездке Комбе дает более общее описание долины Шамони. «Эта долина, — пишет он, — расположена среди гор; и справа, если смотреть с юга, вершины этих гор представляют собой сверкающие ледники. Эти ледники распространяются и вдоль различных складок местности, врезанных в горы. По крайней мере в трех местах они опускаются почти вплоть до упомянутой равнины (Арв) (et descendunt fere usque ad dictam planitiem, tribus saltern in locis). Одно ясно: эти складки, которые люди называют моренами (ruinas)[61], иногда были причиной неизбежных наводнений[62] как в зонах, через которые воды должны были спускаться, так и в середине долины, где благодаря им усиливался поток, который, как говорят, берет свое начало в альпийских лугах Тура (qui ab Alpibus de Tour dictus est incipere) и превращается затем в довольно значительную реку (Арв)».
Этот текст стал предметом комментариев двух направлений. Школа Шарля Рабо [305][63] отдавала предпочтение ограничительной интерпретации. Как мы прочли, Бернар Комбе видит с равнины и из долины Арва всего лишь три ледника, «опускающиеся почти до равнины». Следовательно, логично замечает Рабо, ситуация в 1580 г. была та же, что и в 1900—1910 гг. Действительно, в начале XX в., в конце длительного периода отступания, продолжавшегося с 1860 г., лишь три значительных ледниковых фронта находились близко к долине, или «равнине», Шамони и были видны из ее глубины. Это Боссон, Аржантьер и Тур. Что же касается ледника Буа (Мер-де-Гляс), некогда прилегавшего к поселку Буа и подходившего совсем близко к равнине, так что он был виден с нее, то за период с 1860 по 1900 г. он отступил настолько, что с конца XIX в. перестал «спускаться почти до равнины» и даже просто-напросто быть видимым оттуда. Следовательно, говорит Рабо, в 1580 г. в Шамони продолжается еще (до наступания 1600 г.) слабое оледенение; та же ситуация повторится в 1900—1910 гг. (после наступлений 1818 и 1850 гг.).
Однако ряд специалистов и среди них такие компетентные, как Мужен и Рауль Бланшар [266в; 30], не придерживались интерпретации Рабо. По мнению этих двух авторов, ледник Тур явно слишком удален от «равнины», в сущности говоря, и от жизненных центров долины Шамони, чтобы Комбе мог принять его во внимание в своем перечислении. Следовательно, три ледника, «спускающиеся почти до равнины», это Аржантьер, Боссон и Мер-де-Гляс. В 1580 г. Мер-де-Гляс еще не скрылся за массой угрюмых скал Мотте, как это произойдет в XX столетии. Как раз наоборот — в 1580 г. он, как и в 1730—1860 гг., на протяжении всего периода, отраженного в старинной иконографии, занимал большую площадь совсем близко от поселка Буа и поэтому был хорошо виден из долины Арва, почти до которой он опустился «descendens fere usque ad planitiem». Следовательно, во времена Генриха III он был уже весьма развит.
По-видимому, именно эта версия — версия Мужена—Бланшара является лучшей. Ибо если перечитать (я это сделал) оригинал рукописи Комбе (ADHS, 10 G 287), то будет видно, что как маршруты этого архидиакона, так и выражения, которые он употребляет, указывают на полную его неосведомленность о существовании «четвертого ледника» — ледника Тур.
Бернар Комбе не поднялся до конца долины Арв; он не дошел до крайних поселений этой долины — до поселка Тур, откуда виден ледник того же наименования. Комбе поднялся лишь до Монрока, затем свернул с дороги по направлению к Трелешану и потом вновь спустился вниз по течению. С этих крайних точек пути оконечность ледника Тур и верхнее течение Арва практически были не видны, в чем я имел возможность убедиться, неоднократно повторив маршрут архидиакона.
Комбе не видел маленькой местности Тур. Практически он даже не знал о ней. В совершенно неопределенных выражениях, по слухам, он просто сообщает об Арве, который, говорят, берет свое начало в альпийских лугах Тура (qui ab Alpibus de Tour dictus est incipere).
Следовательно, Мужен и Бланшар, не знавшие некоторых из этих уточнений (извлеченных мною из текста рукописи) и полагавшиеся на свою интуицию, по всей вероятности, были правы. Комбе не видел, не распознал среди «трех ледников, спускающихся почти до равнины», ледника Тур, так как он не дошел до деревни и до плеча трога того же наименования, откуда эта ледниковая масса хорошо видна. Но в числе «трех ледников» он увидел во всем великолепии Мер-де-Гляс — ледник, близкий к равнине и видимый из поселений. Он будет виден и в течение всего времени мощного развития альпийского оледнения (XVII, XVIII и первая половина XIX в.). Следовательно, наступание ледников определенно началось в 1570—1580 гг.
Спустя четыре года, в 1584 г., появился первый текст о «леднике в гроте» (glacière de grotte) — явлении, которым заинтересовались специалисты по карсту [74]. Бенинь Пуассено посетил Фруадьер-де-Шо (Юра) — этот ледник в гроте в 1584 г., а затем в 1586 г. описал свое посещение и опубликовал описание в «Новых трагических историях»[64].
24 июня 1584 г. в Безансоне, распивая охлажденное кусочками льда вино, Пуассено узнает об естественном холодильнике, поставляющем эти льдинки, о Фруадьер-де-Шо. «Загоревшись желанием увидеть место, наполненное льдом в разгар лета», Пауссено с проводником направляется 2 июля 1584 г. через лес «по извилистой дороге» к обширному входу в грот, столь устрашающий, «что ему вспомнилась яма святого Патриса, которая, говорят, находится в Гибернии». Объятый страхом, но тем не менее мужественно, со шпагой в руке, он спускается на дно этого глубокого грота, «который представился нам большим залом, покрытым внизу льдом; прозрачная вода, более холодная, чем воды горы Аркадия Нонакрис, струилась многочисленными маленькими ручейками, образовывавшими небольшие водоемчики с исключительно чистой водой, из которых я умылся и жадно напился...». Пуассено добавляет: «Ни разу я не мог поднять глаза вверх без того, чтобы не содрогнуться всем телом от ужаса — волосы на голове вставали дыбом при виде на самом верху грота огромных кусков льда, наименьшего из которых, если бы он упал на меня, было бы достаточно для того, чтобы размозжить мне череп и превратить меня в лепешку. И я был похож, таким образом, на преступника, которого, как говорят, наказывают в аду непрерывным страхом, повесив над ним огромный камень, который может внезапно обрушиться».
