Литмир - Электронная Библиотека

Точно так же благодаря объединенным действиям демократических сил дважды (в октябре 1961 и феврале 1962 года) правительству пришлось отказаться от внесения на рассмотрение парламента законопроекта о предотвращении политических насилий.

Эти успехи были очень важны — народу удалось нанести поражение реакции и почувствовать вкус победы. Она явилась результатом большого опыта, приобретенного в многочисленных битвах, в весенних и осенних наступлениях, во всенародной борьбе против военных баз, за запрещение атомного и водородного оружия.

Однако в такой сложной политической обстановке не каждый натиск трудящихся масс кончается отступлением реакции. В мировом демократическом движении нет, наверное, страницы, равной той, что вписало японское движение против «договора безопасности». Тревожные дни конца мая 1960 года, когда правительство под охраной пяти с половиной тысяч полицейских протащило через нижнюю палату решение о ратификации военного договора с США, в Японии не забудут никогда. «Национальный совет борьбы против договора безопасности» поднял всю страну. Забастовки множества профсоюзов, входящих в Сохё, перемежались «волнами единых действий» с ежедневными демонстрациями, требующими отставки правительства и роспуска парламента. Семнадцатая кампания единых действий вылилась наконец в грандиозную общенациональную политическую забастовку, парализовавшую жизнь сорока крупнейших городов Японии. Известно, что под напором народного возмущения был отменен визит в Японию президента Эйзенхауэра. Однако добиться решающей победы в борьбе против «договора безопасности» демократическим силам не удалось.

19 июня 1960 года, несмотря на грандиознейшие забастовки и демонстрации, «договор безопасности» автоматически вступил в силу. 20-го его утвердила верхняя палата парламента. Всеобщая стачка, охватившая шесть миллионов человек, была ответом на решение, принятое вопреки воле народа. Это опа, эта буря гнева, явилась в конечном итоге причиной отставки правительства. Одновременно эти события стали как бы начальной вехой мощного всеяпонского движения за отмену «договора безопасности».

Постоянное неумолчное эхо этой борьбы доносят к нам тревожно отстукивающие аппараты телетайпов, сообщения радио, пестрые полосы японских газет.

Борьба идет. Белые повязки на головах бастующих — на улицах городов, у ворот заводских предприятий, у стен парламента, у глухих заборов американских баз.

Плотно прижавшись друг к другу, часами сидят женщины у резиденции министра труда. Их мужья — работники государственных и муниципальных учреждений. Этой категории трудящихся бастовать запрещено, и их жены, прошедшие чуть не по всей стране, протестуют вместо своих мужей!

Тысячи и тысячи белых повязок. Текут по ним черные иероглифы — бесконечный перечень отрядов рабочего класса. Как-то мы попробовали расшифровать их выразительный язык.

Митинг, созванный Сохё, должен был проходить в парке Хибия. Нас было трое. Выбрав удобное для обозрения место около трибуны, мы договорились, что каждый будет сообщать о том, что он видит со своего пункта наблюдения.

По аллеям плотным потоком текли забастовщики, колонна за колонной заполняя обширную поляну.

— Вижу колонну рабочих металлургической промышленности, — начал сообщения первый.

— Идут связисты! Железнодорожники! Японский профсоюз учителей!

В «репортаж» вступил третий:

— Всеяпонский профсоюз рабочих электроэнергетической промышленности, Ассоциация национального телеграфа и телефона! Химики! Юристы! Металлурги! Лесоводы! Горняки!

Я еле успевала записывать, к тому же надо было смотреть и самой. В моем «секторе» были шахтеры, работники печатных агентств, Всеяпонский профсоюз работников государственных медицинских учреждений, профсоюз работников полиграфической промышленности, федерация профсоюзов городского транспорта…

А колонны все текли и текли, все новые и новые транспаранты с названиями организаций — своеобразные свидетельства солидарности рабочего класса Японии вплывали на поляну. Читать их было уже невозможно — вокруг трибуны и дальше, насколько хватало глаз, колыхалось море черных непокрытых голов и почти слившаяся воедино, масса белых плакатов, флагов над ними…

И каждый раз, читая японские газеты или оказавшись невольными свидетелями грандиозных митингов и рядовых, не самой первой величины забастовок, мы поражались тому, какие мощные демократические силы созрели в современной Японии.

Я уже говорила, насколько удивительное зрелище — походы и конференции борцов против военных баз. Здесь проявляются черты трудовых людей Японии, вставших плечом к плечу в тяжелой борьбе. Но среди участников движения против баз не только рабочие, население городов и крестьяне, чьи земли под постоянной угрозой реквизиции. Здесь и люди, имена которых и занимаемые должности, казалось бы, должны были отвести их на противоположный движению полюс. Дело мэра города Сунагава — один из подобных примеров. Мэр города, где расположена крупнейшая американская база, категорически отказался исполнить приказ губернатора — разрешить проведение измерительных работ для расширения базы. Губернатор возбудил дело против мэра Сунагава и выиграл его. Но это не остановило мэра, он немедленно апеллировал в Верховный суд. Решением Верховного суда дело снова было передано в местный суд. Весь ход этого затяжного процесса широко комментировался газетами, мужественная позиция мэра была по достоинству оценена всеми честными японцами.

Слова другого мэра — мэра города Миядэн на митинге протеста против баз стали поистине крылатыми, известными каждому японцу.

— Можно вбить колышек в землю, — сказал мэр, имея в виду отторжение японской территории под американские базы, — но в душу народа колья вбить не удастся!

«Не вбить колья в наши сердца!» — можно увидеть на транспарантах многолюдных демонстраций против военных баз, на митингах против «договора безопасности». Эта фраза-лозунг, фраза-оружие обладает огромной притягательной силой, зовущей японцев к упорной и мужественной борьбе.

«Булыжник — оружие пролетариата»

Мы выехали из тоннеля, соединяющего центральный остров Японии Хонсю с островом Кюсю, когда солнце стояло в зените. Несколько часов езды по автостраде, проложенной глубоко под бушующими волнами Симоносэкского пролива, — и вот мы в одном из крупнейших промышленных районов японского Юга.

Ленты дорог, забитых грузовиками, то и дело пересекаемые железнодорожными ветками, катились в глубь острова. За ветровым стеклом, вплотную прижатые к обочине, шли здания, серые, приземистые, перемежавшиеся стеклянными кубами заводских корпусов и редкими островами зелени; окраины больших городов торопились слиться с маленькими городками и поселками.

Здания, здания… А над ними неровным, упрямым частоколом ощерились в раскаленное небо фабричные трубы. Клубы дыма, гарь, копоть… Промышленный пейзаж Южной Японии… Он сопровождал нас всю вторую половину дня. К вечеру мы проехали Тагава — один из центров угольного района Кюсю, — и чем дальше двигались на юг, тем отчетливее и разительнее были перемены в пейзаже, к которому мы уже успели привыкнуть.

Шахтерские поселки с тихими узкими улицами, с наглухо закрытыми зданиями шахтных управлений были почти пусты. С наступлением темноты это становилось еще более заметно. Громады терриконов, словно стражи, поднимали над улицами свои темные горбы, неосвещенные верхушки шахтных копров сливались с нависшим небом, кое-где в черных щелях переулков редким светлячком робко светил огонек.

На все наши вопросы мы слышали один и тот же ответ:

— Шахты закрываются. Одна за другой… Национализация.

Еще в 1958 году бастовавшие японские рабочие требовали отмены капиталистической рационализации.

В последние годы во многих капиталистических странах каменный уголь все чаще вынужден отступать под натиском более дешевых видов топлива — нефти и газа. В Японии монополии пошли на небывало быструю и интенсивную замену угля нефтью. Это привело к настоящему кризису в угольной промышленности. Однако закрыть все шахты сразу невозможно. Тогда-то и была пущена в ход «рационализация».

19
{"b":"852996","o":1}